— Готовы? — спросил Джон Ривз, которого пятый лейтенант назначил судьей.

— Да, — вместо того, чтобы отсалютовать, как мой соперник, ответил я и покивал, изображая полнейшего профана, который никак не привыкнет к маске.

Уильям Моу запросто отбил мой клинок и сделал шаг вперед, чтобы уколоть и нарвался на острие моей шпаги. Я быстро отпрыгнул и замер с вытянутой вперед шпагой, изображая, что не понял, что выиграл.

Зато зрители это поняли и весело загомонили.

— Один — ноль, — вынужден был объявить судья, после чего приказал мне: — Вернись на исходную.

Второй раунд длился чуть дольше. Пятый лейтенант учел ошибку и отбил мой клинок дважды, после чего шагнул вперед — и опять нарвался.

— Два — ноль, — объявил Джон Ривз.

— Я выиграл?! — изображая удивление и наивную радость, воскликнул я.

Уильям Моу все еще не понял, с кем имеет дело, поэтому потребовал:

— Давай еще раз!

— Ты еще не рассчитался за проигрышь, — сняв маску, серьезно сказал я.

То ли у него не было с собой пяти шиллингов, то ли о чем-то догадался по выражению моего лица, но больше не нарывался.

— А со мной не хочешь сразиться? — послышался за моей спиной голос второго пехотного лейтенанта Томаса Хигса.

Я видел его тренировки со старшим пехотным лейтенантом. Оба где-то чему-то учились, но уровень средненький. Англичане никогда не отличались высоким уровнем фехтования. Их удел — тяжелый меч, а еще лучше — датский топор. Я помнил, что Томас Хигс не заложил меня за драку в первый день, поэтому решил не наказывать его сильно.

— Шиллинг? — предложил я.

— Согласен, — принял он.

Судьей пришлось быть Уильяму Моу, потому что других офицеров на главной палубе не было. На этот раз я не валял дурака. Отсалютовав, как положено, принял типовую стойку правым боком вперед. Второй пехотный лейтенант встал в меру — приблизился на расстояние, когда концом своего клинка мог достать мой. Видимо, он был уверен, что я предпочту защищаться, готовил атаку. Я напал первым, совершив двойную атаку. Вторым ударом был кварт нижний — прямо в грудь вдоль поднятой, правой руки, открывшей нижнюю часть корпуса. После чего вышел из меры, отшагнув назад, и отсалютовал, сообщая о победе.

Зрители и судья молчали, догоняя увиденное. Они было приготовились посмотреть упорный бой, а все закончилось за несколько секунд. Это плохие фехтовальщики могут сражаться долго. Я уже не говорю про фильмы, где нужно наматывать на клинки внимание зрителей. Бой между хорошими фехтовальщиками короток, три-пять ударов, редко десять. Больше времени занимают финты, уклоны, отскоки.

— Один — ноль, — огорченно объявил пятый лейтенант, всем своим видом показывая моему сопернику, что не виноват в его проигрыше.

Второй раунд продлился чуть дольше. Томас Хигс решил ответить мне той же монетой, сдвоил атаку. Первый раз он попал на мой парад — динамичную защиту, а при второй атаке я ушел с линии удара и сделал рипост — ответный укол. На этот раз прим — с левой стороны, кисть ногтями вниз. Этот удар употребляется редко, требует мастерства, потому что, если нарвешься на парад соперника и сумеешь не выронить шпагу, положение руки будет неудобно для защиты. Я применил его, чтобы мой соперник понял мой уровень. Ни рипоста, ни даже парада не последовало, укол достиг цели.

На это раз матросы взревели от восторга сразу, как только я опять вышел из меры и отсалютовал. Не любят они морских пехотинцев. А кто любит полицию?! Даже полицейские друг друга не переваривают, хотя держаться стараются стаей. К боцману, который приводит в исполнение приговоры, и то лучше относятся. До сегодняшнего дня считалось, что матросы лучше лазают по мачтам, а пехотинцы стреляют из мушкетов и фехтуют, причем по поводу стрельбы были разногласия. Теперь «морские» в моем лице отжали у «пехоты» их главную причину для хвастовства.

— С меня шиллинг, — отдав шпагу Джону Ривзу и сняв маску, спокойно, но с трудом шевеля напряженной, верхней губой, произнес второй пехотный лейтенант.

После чего он освободился от кожаного нагрудника и отошел к фальшборту, став там спиной к нам.

— Сейчас принесу свой проигрыш, — подойдя ко мне, сказал пятый лейтенант и добавил с торжеством в голосе, будто перед этим выиграл у меня: — Ловко ты его! Пусть знает морских!

— Не к спеху, — отмахнулся я.

Как ни странно, я умудрялся укладываться в свое жалованье. Может быть, потому, что не курил и пил в меру и только чужое, не считая пиво на завтрак. Из одежды прикупил только чулки и носовые платки да книгу, которую сейчас привезут. Подумывал, не купить ли секстант? На корабле есть один, но хотелось бы иметь свой. Решил отложить до получения диплома штурмана.

— Я же тебе говорил, что он настоящий пират! Про службу на купеческом судне рассказывает для отмазки. Ты бы на его месте тоже помалкивал про такое, — услышал я речь марсового Джека Тилларда — того самого долговязого блондина, который пытался постебаться надо мной в первый день моего пребывания на корабле.

Так рождаются мифы. Я не стал опровергать. Чем больше буду говорить, что не пират, тем меньше мне будут верить. Да и как я смогу доказать, что служил на купеческом судне?!

Я подошел к стоящему у фальшборта второму пехотному лейтенанту и произнес как бы мысль вслух:

— Хорошая сегодня погода.

Как по мне, прилагательное «хорошая» к английской погоде не лепится аж никак. Проще старуху назвать красивой. Просто у англичан так принято заводить разговор с мало знакомым или незнакомым человеком. Если Томас Хигс захочет продолжить общение, то отзовется о погоде так же, как и я, пусть и с оговорками. Если нет, то скажет противоположное. Во втором случае ты не чувствуешь себя отвергнутым, потому что вроде бы не навязывался, а он по той же причине не чувствует себя виноватым, что отказался общаться. То, что оба знают это правило, ничего не меняет.

— Да, не плохая, — соглашается он.

Мы обмениваемся несколькими фразами о погоде, после чего второй пехотный лейтенант спросил:

— Тебя учил фехтовать француз?

— И француз, и испанец, и итальянец, — перечисляю я часть списка, потому что не уверен, что он знает, кто такие гепиды, и не поверит, что персы раньше были одними из лучших фехтовальщиков.

— Теперь понятно, откуда у тебя такая непредсказуемость в бою, — сказал Томас Хигс.

— У тебя тоже хороший уровень, — грубо польстил я. — Был бы не прочь время от времени поработать с тобой в спарринге.

Я действительно давно искал партнера для тренировок, но морские пехотинцы держатся особняком, не хотелось навязываться, тем более, что они считают моряков не способными прилично фехтовать. Как и в любом деле, надо постоянно поддерживать навыки, иначе они уходят.

— Мне тоже не помешает потренироваться с тобой, — согласился Томас Хигс. — Порой не знаешь, чем целый день заниматься.

— Обычно во второй половине дня я свободен, — сообщил я.

Мы договорились тренироваться в те дни, когда я не езжу к капитанским дочкам. С тех пор у экипажа появилось новое развлечение — наблюдать, как я подтягиваю уровень владения шпагой Томасом Хигсом до среднего. В отличие от испанцев, англичане не бросаются тут же повторить что-либо из увиденного. Может быть, делают это втихаря, но, скорее всего, считают, что топор все-таки надежнее.

На корабле «Каллоден», названный так в честь места в Шотландии, где полсотни лет назад правительственные войска разгромили роялистов, поднят желтый флаг. Это сигнал о том, что на корабле скоро будет приведен в исполнение приговор — повесят двух матросов, укравших деньги у казначея. История кажется мне мутной, потому что у каюты казначея круглосуточно стоит часовой из морпехов. Если бы в краже участвовал и морпех, то было бы понятно, а так у многих баковых подозрение, что дело не чисто. Тем более, что несколько человек служили раньше под командованием Исаака Шомберга, нынешнего капитана «Каллодена», и характеризуют его, как человека жестокого и злопамятного. Но суд состоялся. Приговор вынесен и будет приведен в исполнение. С каждого военного корабля, стоявшего на Спитхеде, к месту казни отправляются делегации. На «Бедфорде» спустили на воду сорокавосьмивесельный баркас, в который натрамбовали человек шестьдесят, в основном салаг. Наверное, чтобы прониклись уважением к службе на военно-морском флоте. Баркас лег в дрейф возле подветренного борта «Каллодена» на расстоянии около полукабельтова. Ближе места были заняты более расторопными коллегами с других кораблей. Обоих приговоренных вздернули на рее фок-мачты. Дали повисеть минут двадцать. Тоже, наверное, чтобы остальные матросы зауважали службу. Трупы похоронили на берегу. На рейде слишком маленькие глубины, чтобы засорять его покойниками на мертвом якоре. Кстати, у англичан появилась традиция платить тому, кто зашивает труп в парусину, «паруснику», одну гинею. Большие деньги для матросов, но редко кто соглашается на эту работу, потому что считается, что будешь следующим.