— Служил третьим лейтенантом на корабле первого ранга «Революционер», — ответил француз и, мило улыбнувшись, добавил: — К сожалению, у меня возникли некоторые разногласия с революционерами-людьми. Пришлось стать корсаром.

— Откуда вышли и как давно? — поинтересовался я.

— Из Тулона восемь дней назад, — ответил бывший третий лейтенант.

— Кого-нибудь захватили? — чисто из любопытства задал я вопрос.

— Увы! — вскинув руки и улыбнувшись, как милому другу, воскликнулфранцуз. — Сами стали добычей!

— Сколько людей на борту? — спросил я, что узнать, каков будет дополнительный бонус к цене приза.

— Всего сорок три человека, — ответил он.

Мы получим за них двести пятнадцать фунтов стерлингов. Моя доля — пятьдесят три фунта и пятнадцать шиллингов. За приз получу намного больше, но деньги за пленников глубже радовали сердце.

— Надеюсь, вы не забыли свежие сигналы-пароли? — так же мило улыбнувшись, задал я вопрос.

— Конечно, нет! Я уверен, что они помогут мне коротать время в плену в более хороших условиях, — произнес он.

— Замолвлю за вас словечко коменданту гарнизонной тюрьмы, — пообещал я.

Пленных содержали по-разному. Те рядовые, кто соглашался работать, в свободное время почти без ограничений перемещались по базе, а те, кто не хотел или не мог в силу ранений, выходили из камер только на двухчасовую прогулку во дворе тюрьмы. Офицерам разрешалось находиться во дворе весь день, а тем, кто пользовался по разным причинам расположением коменданта, можно было уходить в город и возвращаться только на ночь.

Мне это напоминало испанскую тюрьму двадцать первого века. Там была блоковая система. Если ты не конфликтуешь с администрацией и не пытаешься убежать, тебя, независимо от тяжести преступления и срока, держат в блоке с самым мягким режимом, где во дворе можешь тусоваться от подъема до отбоя, работать в сфере обслуживания зеков и получать деньги, звонить, когда хочешь и кому хочешь, отовариваться в тюремном магазине без ограничений, получать свидания с женой и даже уходить на выходные домой. Начинаешь бузить, тебя переводят в блок с более строгим режимом. Поэтому в испанской тюрьме я не видел даже перепалок между администрацией и посидельцами. Только между двумя охранниками. Что они не поделили — не знаю, но ругались долго и так яростно, что слюни летели в разные стороны метров на пять. До кулаков дело не дошло. Идальго тюрьмы не обслуживают. Если в русской тюрьме администрация и зеки — заклятые враги, то в испанской — заклятые друзья. Я с одним охранником даже в шахматы играл, и никому, ни другим охранникам, ни моему сокамернику, не приходило в голову обвинять нас в чем-либо.

Когда я рассказал это деревенскому уголовнику, коротко гулявшему между отсидками, тот поперхнулся чифирем:

— У нас бы за такое сразу в суки записали!

Надо было или посылать на бриг «Ливень» усиленную призовую партию и самому оставаться с некомплектным экипажем, или сопровождать приз до Гибралтара. Я выбрал второй вариант. И вовсе не из-за Дороти Деладжой, как утверждали злые языки.

Об этом французском корсаре мне сообщили шкипера двух русских купеческих шняв, которые по пути из Неаполя в Санкт-Петербург зашла в Гибралтар, чтобы пополнить запасы, разузнать обстановку в Кадисском заливе и по возможности присоединиться к английскому конвою, если такой будет. Конвоя не было, поэтому они приплыли на лодке на корвет, чтобы договориться о сопровождении. Обоим за сорок. Голубоглазы и с сединой в волосах, но один был брюнетом, а второй блондином. Лица выбриты, хотя за бороды уже давно не штрафуют. Одеты по итальянской моде, которая на день опаздывает от французской. Разве что на ногах были немодные у сухопутных гессенские сапоги.

— Сэр, нам сказали, что вы собираетесь идти в Лиссабон, — обратился на плохом английском языке брюнет.

— Вас обманули, — сказал я на русском языке.

— Ваше высокоблагородие, вы случаем не из нашенских будете?! — удивился блондин, обратившись ко мне, как положено в России к старшему офицеру.

Сейчас много русских служит в английском флоте добровольцами. В основном мичманами, но есть и лейтенанты. Возможно, есть коммандеры, а вот о полных капитанах я бы знал. По возвращению домой эти господа поступали на службу в российский флот и получали на чин выше. Обычно в Королевском флоте сдавали на чин лейтенанта, служили еще год-два и по возвращению домой получали чин капитан-поручика, что, наверное, от коммандера и немного не дотягивая до полного капитана. В российском флоте капитан-поручик мог командовать кораблями от без ранга до четвертого включительно. Затем ему присваивалось звание капитана корабля третьего ранга, второго ранга, первого… Тот, кто в английском флоте проваливал экзамен на лейтенанта, уезжал домой и сразу становился лейтенантом там.

— Нет, не вашенский, просто к языкам способен, — ответил я. — Что, боязно самим идти?

— Так французские приватиры шалят. Четвертого дня захватили одного нашего и одного прусака неподалеку от Сардинии, мы еле убежали, — ответил блондин.

— Много было французских приватиров? — спросил я.

— Один, но бриг шестнадцатипушечный, — ответил брюнет.

— У вас, я вижу, по шесть пушек на каждого. С теми двумя, что он захватил, и все десятка два, если не больше, было пушек, — подсчитал я. — С таким арсеналом не смогли отбиться от одного корсара?!

— Так мы люди не военные, как ваше высокоблагородие, мы купцы. И людей у нас маловато, — сказал в оправдание блондин.

Они переглянулись, и брюнет тихо предложил:

— А мы бы вашему высокоблагородию подарили сто рублей в Лиссабоне.

— Не выгодно это мне. За то время, пока схожу в Лиссабон и обратно, успею захватить французского корсара и получить намного больше, — отказался я. — Не бойтесь, идите в Лиссабон сами. В Кадисском заливе французских корсаров нет, а испанский флот прячется по портам, носа не высовывает, боясь английского флота. Держитесь подальше от испанского берега — и будет вам счастье!

— Хотя бы проведи нас за пролив, а там уж мы как-нибудь, божьими молитвами, добрались бы до Лиссабона, — попросил брюнет.

— Как ветер решит, так и сделаем. Будет вам попутный, провожу в Кадисский залив, не будет, пойду к Сардинии, — пообещал я.

Утром задул свежий норд-ост. Пришлось мне с купцами выйти в Атлантический океан. На прощанье они подарили мне бочку кьянти. В Санкт-Петербурге такая бочка стоила бы, наверное, рублей сто, а здесь — в три-четыре раза дешевле. Так ведь и не до Лиссабона проводил их.

Пока ждали попутный ветер у испанского берега, на нас выскочила баланселла — небольшое, тонн на двадцать водоизмещением, суденышко с одной мачтой, несущей латинский парус и летучий кливер. Сочетание латинского паруса и кливера меня забавляет. Такое впечатление, будто на баланселле пересеклись две эпохи, разделенные тремя веками. Экипаж из трех человек вез полсотни баранов в Танжер. Наверное, на какой-нибудь мусульманский праздник. Испанцев мы высадили на берег, часть баранов включили в рацион экипажа корвета, а остальных повезли в Гибралтар. Там тоже любят баранину и едоков хватает. Заодно получим сотни четыре фунтов стерлингов за приз.

В Гибралтаре простояли до утра и отправились к Сардинии. У меня появилось впечатление, что отрабатываю карму за предыдущую эпоху. Я был там корсаром, а теперь должен охотиться на бывших коллег. Вышли к южной оконечности острова рано утром. Под берегом покачивалось на невысоких волнах несколько десятков рыбацких суденышек. На нас они никак не прореагировали, даже после того, как я приказал спустить рабочий катер и направить его к рыбакам, чтобы расспросить о французском бриге. Наверное, боялись сети потерять, а ничего другого ценного у них не было. Я был уверен, что корсар крейсирует в Тирренском море неподалеку от Неаполя, поджидает там суда, выходящие из этого порта. Рыбаки рассказали Пурфириу Лучани, что именно такое судно, как он описывает, позавчера пошло на юг, к африканскому берегу. Видимо, француз решил расширить зону охоты. Теперь у него будет возможность захватывать не только суда, идущие к Гибралтару из Неаполя, но и те, что идут из восточной части Средиземного моря.