К дочерям капитана я отнесся спокойно, потому что не реже раза в неделю бывал на берегу. Мое молодое тело подталкивало к опрометчивым поступкам, но старые мозги урезонивали его. Ничего там не светит, так что и время терять нечего. Даже если бы у меня были серьезные намерения, Дэвидж Гулд не выдал бы свою дочь за какого-то помощника штурмана. Претендент должен быть перспективным лейтенантом, как минимум.

Наверное, мое невнимание к его дочерям плюс моя хорошая одежда подвигли капитана доверить мне проводить их домой. Сам Дэвидж Гулд решил побыть на корабле до следующего утра. Капитан все еще на что-то надеялся, бурчал себе под нос: «Адмирал может позвать, а я — вот он». Я спустился по трапу впереди девушек и помог им перейти на капитанский катер. Обе сели на освобожденную для них, переднюю банку лицом по ходу движения, а я — на носовую, лицом к ним.

— Весла на воду! — приказал я гребцам, и мы полетели к набережной, чтобы причалить неподалеку от дома капитана.

Избалованные мужским вниманием на корабле, девушки ожидали, что и я начну метать комплименты. Младшая, сидевшая справа от меня, даже улыбнулась, подбадривая. Реакции не дождалась. Если хочет пообщаться, пусть сама и начинает. Кто начинает, тот и проигрывает, а выигрывает тот, кто кончает. Старшая сестра, которой был хорошо виден шрам на моей щеке, старалась не смотреть на меня.

Убедившись, что продолжения праздника души и сердца не будет, старшая сестра тихо и без эмоций констатировала на французском языке с пресквернейшим акцентом:

— Какой безобразный урод.

Младшая, глядя на меня, улыбнулась, словно услышала комплимент в мой адрес.

Я все еще не привык к шраму, постоянно забываю о нем, а мне постоянно напоминают. Слова девушки почему-то царапнули, хотя она совершенно не в моем вкусе. Я сделал вид, что не понимаю французский язык. Иначе надо было бы что-то предпринять, а мне ни к чему осложнять отношения с капитаном.

Приход флота адмирала Хоу с призами скорректировал мои планы на будущее. Я был уверен, что, служа на тихоходном линейном корабле, о призовых можно забыть, поэтому не шибко сопротивлялся назначению помощником штурмана. Вот если бы служил на фрегате, которые, как мне рассказали, захватывают купеческие суда чуть ли не каждый день, то ни в какую бы не пошел в помощники штурмана. Да, захват купеческих судов светит линейным кораблям только в порядке исключения. Зато можно захватить вражеский линейный, а это совсем другие деньги. Восьмидесятипушечный французский линейный корабль без пушек и снаряжения стоит около шестидесяти тысяч фунтов стерлингов (один фунт стерлингов сейчас равен примерно двенадцати французским ливрам). Поскольку корабль захвачен снаряженным, цифру надо, как минимум, удвоить или даже утроить и добавить к ней премиальные по пять фунтов за каждого пленного французского моряка. Минус амортизация в ходе боя. Две восьмые (четверть) забирает казна. Одну восьмую, если рядом были, даже не участвуя непосредственно в захвате этого приза, другие английские корабли, или две восьмые, если таковых в зоне видимости не было, получает капитан. Одна восьмая идет адмиралу. Если корабль не состоял в составе флота, а находился в данный момент под командованием Адмиралтейства, выполняя индивидуальное задание или следуя на соединение с флотом, то адмиральская доля достается капитану. Одна восьмая, согласно окладам, делится между офицерами корабля. Одна восьмая — между унтер-офицерами. Последняя — между нижними чинами, Если считать по самой нижней планке, захваченный, французский, линейный корабль стоит сто тысяч фунтов. Как мичман, я бы получил призовыми примерно шестьсот пятьдесят пять фунтов, как пятый лейтенант — тысячу сто, а как штурман — тысячу двести двадцать. Попасть на фрегат мичманом теперь для меня практически невозможно. Надо чтобы капитан фрегата очень сильно захотел взять меня, а Дэвидж Гулд согласился на переход. Маловероятно и стать мичманом на «Бедфорде», несмотря на обещания капитана. Чтобы стать лейтенантом, надо сдать экзамен, а чтобы допустили к нему — прослужить несколько лет или заиметь протекцию. Зато попытаться сдать, точнее, попытаться провалить экзамены на штурмана я смогу через год — именно столько надо прослужить помощником, если нет подтверждения работы шкипером на купеческом судне. Тогда появится еще и шанс попасть на фрегат, где, к тому же, морских лейтенантов два, а всего офицеров восемь-девять человек, а не одиннадцать и более, как на линейном корабле. Так что мне придется общаться с Дэвиджем Гулдом не менее одиннадцати месяцев без нескольких дней и получать от него характеристику-рекомендацию.

Матросы вытащили катер носом на берег, чтобы дамы не замочили ножки. Я помог дочерям капитана ступить на сушу, после чего провел их до дома. Шли молча.

Лишь однажды девушки поздоровались со встречной женщиной в широкополой шляпой, с которой пучками свисали разноцветные ленты, после чего младшая произнесла, изображая детскую капризность:

— Хочу такую шляпку!

— Ребекка, веди себя прилично! — одернула старшая.

Семья капитана Гулда жила в двухэтажном каменном доме, крытом светло-коричневой черепицей. На первом этаже четыре узких окна, на втором — четыре более широких. Возле крыльца без навеса девушки остановились, старшая достала их красной матерчатой сумочки в форме сердца серебряный шиллинг и протянула мне, глядя при этом вбок. Так понимаю, это мне компенсация за косметический недостаток.

Я не удержался и, улыбнувшись как можно милее, молвил на прекрасном французском языке:

— Мадмуазель, я, конечно, безобразный урод, но не слуга.

Дальше была пауза, во время которой лицо старшей сестры стало пунцовым, причем сперва лоб и подбородок, а потом уже щеки и нос. У младшей приоткрылся ротик, будто увидела заговорившее дерево. Несколько секунд Ребекка анализировала информацию (папина дочка!), после чего прыснула, пытаясь сдержать смех, а потом захохотала громко, заливисто, закрывая при этом рот двумя ладошками и наклонив голову. Она смеялась так заразительно, что не удержался и я. Глядя на меня, начала улыбаться и старшая сестра.

Отсмеявшись, Ребекка размазала слезы по щекам и предложила на более приличном, чем у старшей, французском языке:

— Заходи, попьешь с нами чай.

Время было около пяти. Если поспешу, то успею попить на корабле. Не думаю, что в семье капитана подают к чаю что-нибудь лучше булочек. К вечернему чаю разносолы не положены. Да и гребцы будут ждать меня, не смея отойти.

— Не могу, — отказался я. — Вашему отцу может понадобиться катер.

— На другом доплывет! — капризно произнесла младшая сестра.

— Как ты можешь так говорить, Ребекка?! — одернула ее старшая, которая, видимо, не горела желанием находиться со мной рядом. — Он на службе, а там порядок!

Меня забавляет уверенность штатских, что у военных всегда порядок. Разве что предметы всегда расположены параллельно и перпендикулярно.

Через три дня капитан прибыл на судно и пригласил меня на обед. Если бы дочери обиделись на меня, то встретился бы с капитаном до обеда. На это раз за столом сидели вдвоем. Второй лейтенант, сменившись утром с вахты, был отпущен домой на сутки. День был постный, поэтому ели рыбу соленую, копченую и жареную. Не обошлось и без картофельного пюре, так любимого капитаном да и мною. Подозреваю, что придумали картофельное пюре на английском флоте: уж больно удобно его делить на порции.

Когда подали десерт — лимонный пудинг и херес к нему, Дэвидж Гулд сообщил приятную новость:

— Ты понравился моим дочерям. Сказали, что прилично болтаешь на французском языке.

— Да, говорю немного, — скромно, в духе английской традиции произнес я.

Джентльмен никогда не будет хвастаться своими способностями, победами, титулом, богатством. Считается хорошим тоном произнести с легкой насмешкой, мол, да, мои предки лет семьсот назад затесались в графы и получили от Вильгельма Завоевателя несколько тысяч акров земли, и теперь мне приходится возиться с ней.