У Картахены поджался к берегу поближе, надеясь «вырезать» с рейда купчишку, но увидел там лес мачт. Точно сосчитать не смог, потому что находился далековато, но там стояло не менее двадцати шести линейных кораблей. Сразу появилось предчувствие, что моя служба на относительно спокойном и теплом Средиземном море заканчивается.

Часа через два грустные мысли развеяла трехмачтовая фоветта с парусом-триселем на бизани и голландским названием «Юстин ван Алтон». Водоизмещение тонн двести пятьдесят. Флаг — французский. Как догадываюсь, голландский негоциант прикупил у французов судно, возможно, призовое, немного переоснастил его и решил погонять здесь, пока не станет безопасным проход в Северное море. Фоветта шла под самым берегом, сливалась с ним, заметили, можно сказать, случайно и в самый последний момент. Еще бы четверть часа — и уже не смогли бы догнать. Пользуясь навыками кораблевождения, до которых нынешние капитаны еще не доросли, я правильно рассчитал курс на сближение вплотную. Фоветта и рада была бы ускользнуть, но ветер был северо-восточный, попутный, справа был берег, а спереди слева — корвет с французским флагом. Когда между нами оставалось с кабельтов, я приказал поменять флаг на английский и рядом поднять красный, приказывая остановиться. На фоветте решили не искушать судьбу, повернули вправо, теряя ветер.

И этот шкипер был голландцем, только маленького роста и с брюшком. Как мне рассказали, голландцы из мирового морского перевозчика превратились в мировое крюинговое агентство, поставляющее экипажи на торговые суда любой страны, готовой платить хорошо и в срок.

Он тоже сносно говорил по-английски:

— А мне сказали, что ваш флот вытеснили со Средиземного моря…

— Мой корвет сочли недостойным внимания и оставили, — иронично произнес я на голландском языке и спросил: — Что и куда везем?

Иногда груз бывает дороже судна, а это тянуло всего лишь тысяч на четыре-пять фунтов стерлингов.

— Пушки, мушкеты и порох в Картахену для испанского флота, — ответил шкипер.

— Пушки и мушкеты новые? — задал я уточняющий вопрос.

— Нет, захваченные у австрийцев, — сообщил он. — Французы здорово поколотили их при Кастильоне и Бассано! — добавил шкипер и удовлетворенно крякнул, будто сам был одним из победителей.

— Жаль! — воскликнул я, но не по поводу поражения австрийцев, а потому, что за трофейное оружие, пусть и в хорошем состоянии, заплатят не больше половину цены.

Я проинструктировал мичмана Роберта Эшли, командира призовой партии. Это будет первое полностью самостоятельное и сравнительно продолжительное командование, по результатам которого станет понятно, получится из мичмана офицер или нет. Роберт Эшли понимал это и немного нервничал.

— Будь внимателен и не рискуй, — сказал я напоследок.

— Есть, сэр! — уже более бодро произнес мичман и заспешил на лодку, где уже поджидали три морских пехотинца, которые будут охранять его на призовом судне.

Матросами на «Юстине ван Алтоне» были голландцы, которые воинственным нравом не отличаются, тем более, что всех их командиров перевезли на корвет. Они будут выполнять приказы мичмана, чтобы в Гибралтаре их без проблем отпустили домой. А то ведь могут зачислить в военнопленные и продержать до конца войны, заставляя бесплатно работать на благо тюрьмы и гарнизона.

На всякий случай мы, взяв мористее, проводили фоветту до широты Картахены, после чего она побежала на юго-запад, а корвет пошел галсами против ветра на северо-восток, по кратчайшему пути к Тулону. Я решил больше не испытывать терпение адмирала Джона Джервиса. Одно судно можно захватить случайно, выполняя приказ, а вот два уже будут смахивать на пренебрежение своими прямыми обязанностями. Самодурство адмиралов и угодливость им военных судей пока что в английском обществе считается нормой.

В каюте адмирала Джона Джервиса полумрак. Большие окна, которые язык не поворачивается назвать иллюминаторами, закрыты плотными черными шторами с золотыми кистями внизу. Лишь одна чуть одернута, пропуская свет на письмо в руке адмирала. Судя по выражению лица, текст не вызывает у Джона Джервиса приятные эмоции, скорее, наоборот. Дочитав, он медленно и аккуратно складывает исписанный лист плотной дорогой бумаги, после чего резким движением задергивает штору и швыряет письмо на стол, за которым сидит клерк — юноша лет шестнадцати с тонкокожим девичьим лицом. Увидев клерка впервые, я подумал, что он — переодетая девица. Это было не так гнусно, как заподозрить адмирала в содомии. Если бы это было так, до меня бы дошли слухи. Средиземноморский флот — это маленькая деревня, где все всё про всех знают..

Чтобы смягчить горечь от прочитанного, докладываю:

— Возле Картахены захватил французское судно с пушками, мушкетами и порохом, отправил в Гибралтар.

С этого приза адмиралу причитается одна восьмая, поскольку после посещения базы корвет «Хороший гражданин» считается включенным в состав Средиземноморского флота.

— Возле Картахены? — переспросил он, потому что слушал в пол-уха, думал о своем.

— Так точно! — подтверждаю я. — Там на рейде стоит испанский флот в составе двадцати шести линейных кораблей и трех десятков кораблей поменьше.

— Двадцать шесть линейных кораблей? Ты не ошибся? — опять переспросил Джон Джервис, хотя на этот раз слушал внимательно.

— Мог перепутать пару линкоров с фрегатами, издалека наблюдал, но это ведь ничего не меняет, не так ли? — произнес я.

— К сожалению, ты прав, — согласился со мной адмирал. — С приходом эскадры Манна у меня будет двадцать три линейных корабля. Этого, конечно, маловато, но мы сильнее дисциплиной и боевой выучкой. Так что дадим им бой.

— Эскадра контр-адмирала Манна не придет, — ставлю я в известность. — Увидев испанский флот, он посовещался с капитанами и решил уйти в Англию.

— Не может быть! — восклицает Джон Джервис скорее удивленно, чем раздраженно, и смотрит на меня напряженно, будто, не выдержав его взгляд, я заберу слова обратно, скажу, что пошутил.

Но я молчу. При всей неприязни к нему, мне по-человечески жалко адмирала. Под его командованием сейчас находится всего четырнадцать линейных кораблей. Если испанцы соединятся с французами, стоящими в Тулоне, то общие их силы составят до тридцати восьми линкоров, не считая кораблей сопровождения, в том числе мощных сорокавосьмипушечных французских фрегатов, которые в случае нужды можно поставить в линию. Нас просто раздавят количеством. Джон Джервис обречен на разгром из-за трусливого интригана, который прославился только своими отступлениями, но из-за благородного происхождения наверняка будет записан в английскую историю отважным адмиралом.

— Подлый ублюдок! Он долго выжидал момент, чтобы подставить меня и занять мое место! Ничего, он за это еще поплатится! — махнув сжатой в кулак правой рукой, бросает адмирал и начинает быстро ходить по каюте.

— Решение военного совета поможет ему избежать суда. Всех капитанов не повесят, — возражаю я.

— Этого сукиного сына в обиду все равно не дали бы знатные родственники! — отмахивается от моих слов Джон Джервис. — Его старший брат — маркиз, генерал-губернатор Ост-Индской компании и главнокомандующий войсками в Индии. — После чего адмирал подходит ко мне почти вплотную и, заглядывая снизу мне в глаза своими блекло-голубыми и растянув узкие, побелевшие губы в крокодильей ухмылке, вкрадчивым голосом спрашивает: — А ты бы повесил его, если бы был судьей?

— За бегство с поля боя — без раздумий, — ответил я. — И остальных капитанов тоже.

Джон Джервис удовлетворенно хмыкает, после чего начинает расхаживать по каюте медленнее. Ссутуленная спина и длинный нос делает его похожим на цаплю, которая никак не выберет, где остановиться на болоте, ведь рядом ни одной кочки.

— Что ж, придется снимать осаду Тулона, — произносит он, ни к кому не обращаясь. — Тем более, что из Лондона приказывают забрать наши гарнизоны с островов и перевезти в Гибралтар, чтобы усилить его на случай осады. — После чего опять останавливается передо мной и тихо приказывает: — Отправляйся на свой корабль, снимайся с якоря. Пойдем на Корсику, в Сен-Флоран.