Через день мы попали в штиль, и я провел артиллерийские учения. Приз мы пока не сдали интендантам, так что порох и ядра могли расходовать по своему усмотрению. Того и другого было вдосталь. Видимо, революционеры еще не до конца выгребли то, что было запасено до них. Стрельбы понравились корсиканцам больше, чем работа с парусами. После учений они поднялись на главную палубу с лицами, на которых между подтеками пота, смешанного с черной пороховой гарью, сияли детские улыбки.

В Гибралтаре простояли три дня и две ночи. Первым делом сдали пленных и пополнили запасы пресной воды. Пока старший лейтенант занимался этим, я гостил на берегу. Дороти Деладжой была рада, что муж у нее такой мерзавец — делает вид, что не догадывается о ее изменах. После родов одного мужчины ей стало явно маловато. Мне даже показалось, что и двое не справляются. После тридцати лет она еще больше войдет во вкус — и будет Петер Деладжой спиливать рога по несколько раз в году.

Этот бриг английской постройки шел от Сен-Мало. Мы встретили его неподалеку от Нормандских островов, к которым я именно для этого и подвернул. Неприлично было прибыть в Лондон без приза. Лучше, конечно, было бы напасть на корсара, возвращающегося с промысла, но и отказываться от того, что само, в прямом смысле слова, приплыло в руки, было грешно. Бриг был водоизмещением тонн триста и вооружен шестнадцатью пушками калибра восемь фунтов и погонной кульвериной калибром шесть фунтов. Восточный ветер был для него попутным. Мы шли курсом крутой бейдевинд левого галса, под ветром у врага. Ему было легче напасть, нам — удрать. Только вот удирать я не собирался. Подняв французский флаг, вел корвет так, чтобы сблизиться с бригом, как можно ближе. То ли вражеский шкипер был малоопытен, то ли не мог поверить, что враг может на таком относительно слабом корабле подойти так близко к их базе, то ли корсаров давно здесь не шугали английские военные корабли, но не предпринял ничего, чтобы уклониться от нас.

Ветер был довольно свежий, корабли сближались быстро. Мой экипаж готов к бою. Пушки и мушкеты заряжены, холодное оружие лежит под рукой на случай абордажа, нашего или вражеского. Пять морских пехотинцев под командованием лейтенанта Томаса Хигса спрятались за фальшбортом. Мундиры у них слишком приметные, узнаваемые издалека. Покажутся врагу, когда надо будет вступить в дело. Остальные морпехи на опердеке помогают комендорам. К сожалению, экипаж слишком мал, людей не хватает. Я приказал временно свободным во время боя комендорам помогать коллегам на другом борту. Исполняющий обязанности второго лейтенанта Хьюго Этоу командует на опердеке орудиями левого борта, мичман Роберт Эшли — правого. Теперь уже старший лейтенант Джеймс Фаирфакс стоит на шканцах на правом борту, готовый подменить меня, если случится непоправимое, а я — на левом, чтобы лучше оценивать ситуацию.

Когда до брига остается не более кабельтова, я приказываю матросу:

— Поменять флаг! — и комендорам: — Открыть порты, выкатить пушки дли стрельбы!

Французский флаг стремительно опускается, и через несколько мгновений его английский собрат взлетает к топу грот-мачты. С обоих бортов открываются пушечные порты. Впрочем, я вижу только те, что по левому борту. Из них торчат стволы восьмифунтовых пушек.

На бриге сразу понимают, что сейчас будет. На палубе стояло десятка три зевак — и мигом все исчезли. На дистанции метров семьдесят мы проходим вдоль левого борта вражеского корабля.

— Огонь! — командую я.

Грохочет мощный залп, вырываются клубы черного дыма, который сперва летит в сторону брига, а потом уходит назад и вправо, за корму корвета. Я вижу, что все десять ядер попали в цель. Два — в район ватерлинии или, как сейчас говорят, между ветром и водой. Борта у брига сравнительно тонкие. На такой дистанции даже восьмифунтовые ядра прошивают их. Летят обломки досок. Наверное, кричат раненые, но я не слышу, потому что в ушах еще стоит грохот пушек. Морские пехотинцы встают и начинают стрелять, положив мушкеты на планширь фальшборта. По кому они стреляют — не пойму, потому что не вижу никого на палубах, даже шкипер исчез со шканцев.

— Лево на борт! Поворот оверштаг! — командую я.

Не уверен, что рулевые и матросы слышат меня, но команду выполняют правильно. Перед боем я объяснил офицерам и унтер-офицерам, как будем действовать, а те довели до своих подчиненных.

Корвет, как мне кажется, очень медленно поворачивает в сравнение с люггером. За это время бриг успевает удалиться от нас на несколько кабельтовых. Ему вдогонку летят два ядра из погонных пушек и обрывают главный парус на грот-мачте. Корвет продолжает поворот и, когда оказывается к врагу правым бортом, дает второй залп. Продольный огонь не так точен. Пара ядер попадает в корму брига, малость подпортив ее и набросав в воду щепок, а одно из ядер срывает главный парус на фок-мачте.

Мы поворачиваем вправо и несемся вслед за бригом. Погонные пушки с интервалом минуты в три постреливают по его парусам. После очередного попадания грот-марсель начинает полоскаться на ветру, напоминая огромную простыню на бельевой веревке в ветреную погоду. Корвет идет намного быстрее. Нагоняем бриг минут через пятнадцать. Когда расстояние сокращается метров до пятидесяти, я приказываю повернуть влево и приготовиться комендорам правого борта. На бриге понимают, что сейчас получат еще десяток ядер с близкого расстояния, которые прошью корпус и унесут несколько жизней спрятавшихся в трюме корсаров. Французский флаг медленно сползает вниз.

— Право на борт! — командую я. — На баке, прекратить стрельбу!

Комендоры и без моей команды поняли, что дело сделано. Известие о сдаче брига передают на орудийную палубу, где раздаются радостные крики. Победа — это одновременно цель и основа мужчины, чем бы он ни занимался, даже если имеет совсем мирную профессию. И совсем приятно, когда вместе с победой приходит большое вознаграждение. Худо-бедно, на шесть-семь тысяч фунтов стерлингов этот бриг потянет. Значит, каждому матросу подвалит фунтов пятнадцать за то, что без потерь постреляли малость из пушек.

Я отправляю на бриг призовую партию под командованием Роберта Эшли. Обратно привезут шкипера и других командиров брига. Тех, кто сейчас не объявит себя офицером или унтер-офицером, в тюрьме будут держать в камере для нижних чинов, где условия намного хуже, так что заныкаться никто из высших чинов не пытается. Рядовых загонят в трюм брига и не выпустят оттуда, пока не прибудем в Портсмут. Привести приз в Лондон было бы, конечно, понтовее, но слишком рискованно. Все-таки корсаров, даже без учета раненых, больше, чем весь экипаж корвета, не говоря уже о призовой партии. Правда, они пока об этом не догадываются.

Корвет «Хороший гражданин» стоит у мола в Королевских верфях в Дептфорде. В будущем это будет один из районов Лондона, а пока всего лишь пригород. Где-то здесь строился один из моих кораблей. Я так и не смог определить, где именно. Точнее, нашел сразу два места. Теперь пытаюсь угадать, какое из них обманывает меня. Военный комендант верфей предложил мне стать в специальном месте, откуда матросам трудно сбежать. Дезертирство с флота — всё еще одно из самых главных хобби низкородных англичан. Я сказал коменданту примерную сумму призовых, которые должен получить каждый матрос и ради которых даже из ада не дезертирует, после чего мне разрешили занять место поближе к Лондону.

На второй день прибыли интенданты и все подсчитали. Сумму призовых, даже примерную, оглашать не стали. Кстати, Лондон уступает по жлобливости только Мальте. Как меня предупредили, в Британии лучше всего приводить приз в Плимут или Грейт-Ярмут. Там сидят вменяемые люди, которым не жалко казенных денег.

На третий день прибыли два чиновника из Адмиралтейства. Они прошлись по главной палубе, спустились ненадолго на опердек, после чего больше часа пили вино в моей каюте, бросив между первым и вторым бокалом, что корвет годится для службы в военном флоте Британии, только надо поменять пушки на опердеке на тридцатидвухфунтовые карронады, а погонные — на девятифунтовые. Восьмифунтовки отправят на материк и продадут австрийцам или другому союзнику. Тут возникала забавная ситуация. Карронады пока не являются полноценными пушками и в вооружение корабля не засчитываются, как и погонные с ретирадными. Выражаясь сухим канцелярским языком, на «Хорошем гражданине» пушек нет совсем, так что командовать им может и коммандер. С другой стороны, при весе залпа в шестьсот сорок фунтов (двести девяносто килограмм) явно требовался полный капитан. Следующим скользким пунктом было название корабля. В последние годы слово «гражданин» приобрело негативный оттенок во многих странах, включая Британию. Как и положено традиционалистам, англичане очень не любят что-либо менять. Сошлись на том, что мало кто в британском флоте говорит по-французски, поэтому название оставить прежнее, но на французском языке. Английские матросы принимали слово «bonne» за английское «домработница, гувернантка», а второе слово считали ее фамилией. В общем, кто какое название заслуживал, тот так и читал.