Мы нашли его через день. Бриг только под главными парусами неспешно шел на северо-восток, подгоняемый легким западным ветром. Заметив нас, поставил все паруса и резко повернул в сторону Тунисского пролива, собираясь с помощью попутного ветра скользнуть от нас. Ни французский флаг, ни сигнальные флаги, поднятые нами, не ввели его в заблуждение. У корвета ход был лучше узла на полтора, поэтому к вечеру настигли. Бригу не хватило буквально часа, чтобы раствориться в темноте.

Поняв, что не убежит, бриг повернулся к нам левым бортом и дал залп из семи девятифунтовых пушке. Две из шестнадцати его пушек были погонными. Целился по парусам. Стреляли довольно метко для корсарского судна, которое заточено на абордаж. На фок-мачте сорвали главный парус, а на грот-мачте основательно продырявили главный парус и марсель. Это при том, что мы уже начали поворот влево и оказались в не очень удобном ракурсе для врага. Наш ответный залп правым бортом был тоже по парусам, но не ядрами, а книппелями, поэтому оказался более удачным. Грот-мачта брига была «раздета» полностью, а на фок-мачте сорвало фока-рей.

— Заряжать картечью и стрелять по готовности! — приказал я своим комендорам, поняв, что бриг уже не сбежит.

После выстрела картечью половины пушек правого борта, на корсарском бриге спустили флаг. Видимо, французский капитан понял, что влип, и решил не погибать понапрасну.

Было ему лет под пятьдесят, невысокого роста и полноват. Обычно пленные капитаны, поднявшись на борт корвета, обязательно окинут его профессиональным взглядом, а этому было безразлично.

— Бывали на этом корабле раньше? — поинтересовался я.

— Да, — подтвердил корсар. — И не раз, когда он состоял на службе во французском флоте.

— Сами тоже служили раньше в военном флоте? — спросил я.

— Был капитаном линейного корабля третьего ранга «Необузданный». Уволен в позапрошлом году после сражения у острова Груа, — сообщил он и добавил, криво усмехнувшись: — Кто-то должен был ответить за поражение. Моя кандидатура оказалась самой подходящей, потому что я — шевалье.

Я задавал себе вопрос, почему французский военный флот так плох, а корсары действуют так хорошо? Само собой, на корсарских кораблях служили мотивированные добровольцы, готовые рисковать жизнью ради богатой добычи, но, видимо, дело еще и в том, что командовали ими уволенные офицеры старой школы, а на военных кораблях их места заняли патриотичные неучи. Только вот для управления кораблем одного патриотизма мало, нужны еще знания и опыт.

— Чем больше они выгонят со службы таких, как вы, тем быстрее мы победим, — сделал я французскому капитану сомнительный комплимент.

— К сожалению, вы правы, — согласился он.

Водоизмещение брига «Утенок» было двести девяносто пять тонн. Груза никакого, если не считать запасы провизии, шестнадцать девятифунтовых пушек и шестьдесят два человека экипажа. Двое погибли, еще четверо были ранены. Если раненые не умрут до прихода в Гибралтар, получим за экипаж триста десять фунтов стерлингов. Эти деньги еще и тем хороши, что выплачивают их быстро. Если с призовым судном и его грузом разбираются, проверяют законность захвата, а потом долго реализуют и еще дольше подсчитывают, кому и сколько выплатить, иногда затягивая на годы, то за пленных получим через месяц-два. И если аванс выдается агентами из расчета половины, а то и сорока процентов предполагаемой стоимости приза, то доля каждого за пленных вычисляется легко и выплачивается вся за вычетом комиссионных.

Поскольку в северо-западной части Средиземного моря можно было повстречать французские военные корабли, я предпочитал держаться возле африканского берега, неподалеку от Тунисского пролива. Здесь жарко. С пустынного берега дует сухой терпкий ветер. Экипаж корвета прячется в тени под натянутыми, старыми парусами. В помещениях невозможно находиться. Только во второй половине ночи в них становится терпимо. Матросы спят на главной палубе, а офицеры держат фасон, однако утром выглядят помятыми, не отдохнувшими. Корсиканцам такая погода привычна, продолжают без особого напряга выполнять свои обязанности, а вот на англичан жалко смотреть, особенно после полудню, когда самая жара.

— Вижу парус! — докладывает с марселя вахтенный матрос-корсиканец.

С запада к нам приближались два брига водоизмещением тонн по двести пятьдесят каждый. Оба под испанским флагом. На лежащий в дрейфе корвет под французским флагом не обратили внимания, словно нас и нет вовсе. Как мне рассказали капитаны корсарских судов, у французов и испанцев твердая уверенность, что английского военного флота в Средиземном море нет, разве что корабли сопровождения купеческих караванов, которые захватом призов не балуются.

Мы были у бригов под ветром, что ограничивало их возможность убежать, поэтому я подпустил на полмили, а потом приказал поменять флаг на английский и выстрелить холостым. Испанцы прореагировали не сразу. Может быть, решили, что французы шутят. Второй раз выстрелили ядром, которое пропрыгало по волнам по носу у идущего впереди судна. После чего оба довольно шустро убрали паруса, легли в дрейф.

Шкиперы бригов были лет сорока и похожи, как братья-близнецы. Может быть, такое впечатление складывалось из-за того, что у обоих были расслабленные лица насытившихся эпикурейцев и выпирающие животы, будто проглотили по мячику баскетбольному.

— Откуда и куда, какой груз? — спросил я на испанском языке, хотя по осадке видел, что, скорее всего, в балласте.

— В балласте мы, — подтвердил мою догадку один из них, а второй покивал, подтверждая, что коллега не врет. — Идем из Барселоны в Триест.

— Как в Триест?! — удивился я. — Он же австрийский, а вы воюете с Австрией!

— Уже не воюем, перемирие заключили. Бонапарт сильно побил австрияков на севере Италии, запросили мира, — сообщил тот же шкипер, а второй опять покивал.

— А зачем вы идете туда в балласте? — поинтересовался я.

Гонять судно на такое расстояние без груза может позволить себе только очень богатый глупый судовладелец, что встречается очень редко.

— Нас зафрахтовало правительство, — ответил шкипер. — В Триесте нас ждет какой-то груз, на месте узнаем.

Похоже было, что он не врал, но что-то мне не нравилось.

— А пассажиры есть? — спросил я.

— Нет пассажиров, — ответил тот же шкипер, а второй поддержал жестами.

— Почту везете? — задал я следующий вопрос, потому что что-то было не так.

— Только письмо для триестского грузовладельца, — ответил он.

— Давайте его сюда, — потребовал я.

Шкипер сплавал на свой бриг и привез письмо, написанное на дорогой, тонкой и белой, бумаге и скрепленное красно-коричневым сургучом, причем оттиск сделан государственной печатью. Когда я сломал печать, шкипер возмущенно охнул, но больше не издал ни звука. В письме говорилось, что бриги должны будут забрать трофейные мушкеты, доставленные в порт французами, и отдать первый транш оплаты, равный восьми тысячам девятистам испанских песо.

— Что же вы не сказали, что деньги везете?! — возмутился я.

— Ты не спрашивал про деньги, — ответил говорливый шкипер, а его коллега опять покивал.

Деньги везли в девяти небольших, но тяжелых сундуках: в восьми было по тысяче серебряных песо весом около двадцати восьми грамм, а в девятом — девятьсот. С монет исчезла римская цифра восемь, обозначавшая, что в них по восемь реалов, а был только портрет почившего лет девять назад короля Карла Третьего на аверсе и герб Испании на реверсе. Сундуки с деньгами поставили в моей каюте. В пересчете на фунты стерлинги это было две тысячи двести двадцать пять. Я решил, что с такой добычей можно возвращаться в Гибралтар со спокойной совестью. Мы славно поработали — мы славно отдохнем.