Объясняя, для чего нужен спасательный жилет и откуда он у меня, я сочинил, что полгода проплавал на торговом судне учеником, а потом три года подшкипером. Произвести себя в капитаны постеснялся, вспомнив, сколько мне лет. Наверняка роман «Пятнадцатилетний капитан» еще не написан, так что мне могут не поверить. Как рассказал Уильям Доу, в Лоустофте можно без проблем купить небольшое рыбацкое судно и заняться ловлей рыбы или перевозкой грузов в каботаже. Денег на такое судно у меня пока не хватает, но я догадался, что у мистера Тетерингтона пунктик — купить «мои» владения. Это при том, что основной доход ему приносят облигации государственного займа, приносящие восемь процентов годовых. С какой суммы — он не признается, но, судя по образу жизни, с немалой. Хотелось бы узнать, сколько может наворовать простой английский чиновник за одиннадцать лет службы в колонии? Я не предлагал сад первым, чтобы не сбить цену. Если не получится с Тетерингтоном, собирался взять в банке кредит под залог недвижимости. Сведения о том, что у меня есть некоторый морской опыт, сделали бы банк более сговорчивым. Появлялась у меня мысль и послужить в военно-морском флоте, но матросом не собирался, а как устроиться офицером — понятия не имел. О чем и сказал своему собеседнику.

— Это не сложно. Мой кузен Дэвидж Гулд недавно получил под свое командование семидесятичетырехпушечный линейный корабль третьего ранга «Бедфорд», который сейчас находится в Портсмуте. Я могу порекомендовать тебя. Кузен с удовольствием пойдет мне навстречу, зачислит тебя мичманом на свой корабль. Прямо завтра утром и напишу ему, — обещает мистер Тетерингтон.

— Напишите, — соглашаюсь я. — Если возьмет, послужу на благо родине, если нет, устроюсь в торговый флот.

— Во время службы тебе некогда будет заботиться о саде, — продолжает Джеймс Тетерингтон. — Я бы на твоем месте продал его.

— Предложат хорошую цену — продам, — произношу я.

— А какую цену ты считаешь хорошей? — интересуется он.

Я подключаю опыт, набранный в нескольких эпохах, и отвечаю:

— Сад большой, ухоженный, как мне сказали, давал прекрасный урожай.

— Последний год за ним не следили, совсем одичал, — возражает мой собеседник. — В этом году он вряд ли даст хотя бы половину того, что в позапрошлом.

— А мне говорили, что он в прошлом году дал больше, чем в позапрошлом, почти на три тысячи шиллингов, а в этом должен дать еще больше, — гну я свое.

— Кто тебе такое сказал?! — возмущенно восклицает мистер Тетерингтон и сам же отвечает: — Поменьше слушай моих фермеров! Эти мерзавцы наговорят, что угодно, лишь бы нагадить мне!

— Не только фермеры говорили, — сообщаю я. — В Лоустофте тоже так считают. Спрашивали, не собираюсь ли продавать?

Вчера кучер свозил меня в этот уютный тихий городок, чтобы купить кое-что из одежды. На центральной улице, идущей параллельно морю, было несколько портных. Каждый первый был портным из Лондона или Парижа, а каждый второй считал себя лучшим в мире. Я спросил у гробовщика — веселого, пьяненького мужичка — кто лучший портной на этой улице? Гробовщик лучше всех знает, кто и что оставит после себя в этом мире. Он посоветовал портного со скромной вывеской над входом, старого еврея, работавшего в самом конце улицы. Вы не поверите, но скромные евреи бывают и даже доживают до старости. Я пообщался только с ним, но мистеру Тетерингтону не обязательно это знать.

— Кто спрашивал? — закипая, интересуется хозяин дома и опять сам отвечает: — Джон Хедгер, больше некому!

— Он не представился, — говорю я.

— Хорошо, я готов заплатить за твой сад пятьсот фунтов стерлингов, — таким тоном, будто осчастливливает меня, произносит Джеймс Тетерингтон.

— Мой отец заплатил намного больше, — сообщил я, хотя понятия не имел, во что обошлась смерть мистеру Хоупу.

— Он заплатил так много за дом, от которого остались одни головешки! — возмущается мистер Тетерингтон.

— Сад, который принес в прошлом году почти сто пятьдесят фунтов, продать за пятьсот?! — возмущаюсь и я. — Вы меня за идиота принимаете?!

— Не сто пятьдесят, а сто тридцать! — уточняет он, опровергая самого себя. — И, к тому же, я приютил тебя, оплатил лечение…

— Я возмещу вам все расходы, как только выздоровею окончательно, — холодно, изображая презрение к такому поведению, цежу я сквозь зубы.

— Я не это имел в виду! Конечно, ты мне ничего не должен, забудь! — горячо оправдывается он.

Да уж, прослыть жлобом, который обобрал сироту-погорельца — это в провинции, где каждый на виду и все и всё знают, наглухо закрыть двери в порядочные дома.

— Я готов заплатить шестьсот фунтов, даже шестьсот пятьдесят! — продолжает он торг.

— Тысяча, — твердо произношу я, — и ни фунтом меньше.

При этом улыбаюсь про себя, представив, что сделал бы со мной мистер Тетерингтон, если бы узнал, что у меня нет никаких прав на этот сад!

Но он не знает и повышает:

— Семьсот. Большего этот сад не стоит.

Я все-таки уступил немного, уколов напоследок:

— Девятьсот, а сотня пойдет в уплату расходов на меня.

— Ты мне ничего не должен, — произнес как-то вяло мистер Тетерингтон и облегченно вздохнул.

Как догадываюсь, я сильно продешевил. Мог бы выжать больше тысячи, если бы постарался. Наверное, совесть мешала, потому что продавал чужое. Да и девятисот фунтов хватит на покупку одномачтового судна водоизмещением тонн двадцать пять-тридцать, а тех небольших денег, что спрятаны в жилете — на регистрацию и снаряжение его и прочие расходы. Жалею, что потратил так много на закупку товаров в Лондоне. Мог бы сейчас купить крепкое вместительное судно и не думать, чем зарабатывать на жизнь в этой эпохе. Вдвойне обидно будет, если узнаю, что шхуна утонула или была захвачена корсарами. Ладно, что сделал, то сделал. Назад дорогу я пока не знаю, так что буду двигаться вперед.

Мисс Фион Тетерингтон точит на мне коготки. В библиотеке отца есть несколько романов, которые можно считать любовными, и дочь осилила их. Теперь она хочет быть принцессой, а мне приходится быть принцем на белом коне, поскольку более достойных кандидатов на эту роль попросту нет. Точнее, вообще никаких нет. Пока брат был дома, в гости изредка и ненадолго наведывались его друзья, сыновья соседей-джентльменов, а теперь бывают только подружки Фион, с которыми надо обговаривать принцев. Поскольку нет даже кандидатов в принцы, остается обговаривать коней, белых и не только, что, согласитесь, скучно. Она уже привыкла к моему шраму из красных рубцов и размером почти во всю левую щеку и не отводит смущенно глаза, когда в очередной раз замечает его. Меня первые дня три, после того, как доктор Барроу снял повязку, раздражало это смущение, а потом привык. Я никогда не был красавцем, поэтому изменения внешности в худшую сторону воспринял сравнительно спокойно. У меня есть скрытые достоинства, благодаря которым женщины перестают замечать мою внешнюю невзрачность. Кстати, шрам вызывает у многих людей чувство вины передо мной и желание как-нибудь помочь, чем я учусь пользоваться.

Мы сидим в беседке в саду. Плющ уже обзавелся листьями, так что из дома нас не видно. Мисс Фион заявила после обеда, что в беседке сидеть холодно, и вслед за мной пришла убедиться в этом.

— Зачем ты ездил в Лоустофт? — спрашивает Фион Тетерингтон и подсказывает ответ: — Заказать мундир?

— Не только, — отвечаю я и вру с серьезным видом: — Там много красивых девушек, познакомился с двумя.

— Я заметила, что тебе нравятся горничные, — мило улыбаясь, говорит она.

К сожалению, горничные в Англии не так свежи, как в России, поэтому нравятся не они мне, а я им. Точнее, Долли Элмес решила потрепать нервы Бобу Терботу, чтобы наконец-то сделал решительный шаг — женился на ней. От скуки я подыгрывал Долли в меру своих способностей. Подозреваю, что она — неплохая девушка, когда молчит, но возможности убедиться в этом пока не было.