Корвет «Хороший гражданин» был послан на разведку к Тулону, где пополнил, благодаря корсиканцам и французским сеньориям, запасы продуктов, а когда пришел на рандеву в порт Маон на Менорке, там уже не было английских кораблей. Капитан порта передал мне приказ вице-адмирала Джорджа Кейта присоединиться к эскадре контр-адмирала Горацио Нельсона, блокировавшей Мальту. Я снялся с рейда поздно вечером и пошел не на юго-восток, к Сицилии, а на север, к французскому берегу. Уверен, что Горацио Нельсону не сообщили, что я войду в состав его эскадры. Он будет думать, что я в составе флота Джорджа Кейта. Даже если меня разоблачат, уйду в отставку. Занудные блокады без призов чертовски надоели, причем не только мне. Пурфириу Лучани уже дважды подходил ко мне и спрашивал, нет ли возможности отпустить их? Я пообещал сделать это, когда найду им замену, чего делать не хотел.

Мы были на траверзе мыса Креус, когда дозорный заметил на северо-западе, позади нас, парусник. Это был полакр — трехмачтовое купеческое судно. У него на наклоненной вперед фок-мачте латинский парус, на грот-мачте — прямой, а на бизань-мачте — гафельный. Мачты-однодеревки, без стеньг и марсов. Такое впечатление, что на этом судне встретились три эпохи парусного вооружения. Шел полакр под французским флагом. Завидев нас, завернул в Порт-де-ла-Сельва, мимо которого проходил.

С английским флагом на флагштоке корвет приблизился к бухте, лег в дрейф, приготовил к бою пушки левого борта и спустил на воду баркас и рабочий катера. В баркас погрузились корсиканцы под командованием лейтенанта Хьюго Этоу, а на катер — морские пехотинцы под командованием лейтенанта Томаса Хигса. Всего сорок три человека. Я был уверен, что этого даже многовато. Трусливые экипажи предыдущих французских и испанских судов притупили во мне осторожность.

На этот раз все пошло не совсем так. Я это понял, когда увидел, что на полакре натягивают противоабордажные сети, открывают порты и высовывают стволы пушек. На обращенном к нам, правом борту их было пять: три девятифунтовки в центре и две шестифунтовки по краям. Я хотел отдать приказ абордажной команде вернуться, но они так резво неслись к цели, что вряд ли услышат или сделают вид, что не услышали. Ребята застоялись за последние месяцы. Им хотелось реального дела и денег. Полакр водоизмещением не менее шестисот тонн и в полном грузу — это именно то, чего им не хватало.

Французы успели сделать два залпа. На наше счастье, стреляли ядрами. Первый залп прошел выше, а из второго одно ядро угодило в баркас. Я видел, как какого-то корсиканца буквально вышвырнуло в воду. Стреляли и из мушкетов. Одновременно абордажную партию обстреливала с берега батарея из трех шестифунтовых фальконетов. И эти не отличались точностью, но разок попали в катер, который все-таки сумел первым добраться до полакра, спрятавшись за ним от береговой батареи. У лейтенанта Хьюго Этоу хватило ума не вести баркас к противоположному борту полакра, как я приказывал, чтобы атаковать с двух сторон, не подставлять себя под обстрел с берега, а приткнуться рядом с катером. Дальше стрельба была только из мушкетов. Довольно интенсивная, с большим количеством дыма, из-за чего я не сразу заметил, как морские пехотинцы и корсиканцы забираются на борт приза. Несмотря на то, что в баркасе и катере осталось лежать по несколько человек, я уже не сомневался, что полакр стал призом.

Бой на палубе длился минут пять. Я заметил в подзорную трубу, что несколько уцелевших членов экипажа отправились на берег вплавь. Заодно и помоются. Якорь выбирать не стали, перерубили канат топором и начали поднимать и ставить паруса. Теперь береговая батарея стреляла по полакру. Лупила по корпусу, хотя разумнее было бы по рангоуту, чтобы не смог уйти самостоятельно. Через полчаса полакр был рядом с корветом.

— Приз захвачен, сэр! Экипаж уничтожен полностью, кроме тех, кто сиганул за борт. Наших погибло трое, ранено восемь человек, — доложил лейтенант Хьюго Этоу, вручая мне судовые документы.

Полакр с итальянским названием «Прекрасная Аврора», вооруженный десятью пушками, с экипажем сто тринадцать человек вез под французским флагом из Генуи в Барселону пятьсот тонн риса и хлопчатобумажные и шелковые ткани.

— Принимай командование, — приказал я Роберту Эшли. — Идем в Гибралтар. Проверь, нет ли пробоин ниже ватерлинии, не берешь ли воду. Если есть, поставишь пластырь и доложишь. Будем принимать меры, иначе рис разбухнет и разорвет корпус.

— Есть, сэр! — козырнув, как я учил, радостно воскликнул юноша и заспешил на полакр.

Роберту Эшли нравится командовать призами. Уже, наверное, чувствует себя не меньше, чем коммандером. В следующем году уже сможет сдавать экзамен на лейтенанта, и, как он наверняка думает, каждая запись в журнале, что благополучно довел приз до порта назначения, пойдет ему в плюс.

До Гибралтара четверо раненых умерло, а двоим ампутировали руки, одному левую, другому правую, в которых мушкетные пули раздробили кости. Оба калеки были корсиканцами, а из убитых — четверо. Калеки теперь будут пожизненно получать английскую пенсию, равную половине оклада, если будут жить на территории королевства. Я выдал им свидетельства о ранении во время службы в Королевском флоте и посоветовал поселиться в Гибралтаре или на Менорке, пока англичане опять не захватят Корсику. Был уверен, что и остальные корсиканцы запросят замену, но ошибся. Не знаю, что больше понравилось им — бой или богатая добыча, но уходить со службы передумали.

— Если зайдем на Корсику, я приведу новых, — пообещал Пурфириу Лучани.

Добыча была очень богатая. Одни ткани стоили почти столько же, сколько судно. Плюс рис, который подмок только самую малость, потому что все шесть пробоин были выше ватерлинии. Его сразу же купили на нужды Королевского флота. По предварительным и довольно скромным подсчетам, приз тянул на двадцать тысяч фунтов стерлингов. Моя доля — пять тысяч, а обычный матрос получит около двадцати фунтов. Я прикинул, что в двадцать первом веке мое нынешнее состояние равнялось бы нескольким миллионам фунтов стерлингов. Грабить от лица государства — тоже выгодное дело.

Дороти Деладжой родила своему мужу дочь. Говорит, что отец — я. А что ей еще говорить?! Не повторять же слухи, которые ходят по гарнизону Гибралтара. Впрочем, слухи эти мне до одного места. Это не моя жена, и воспитывать ребенка или платить алименты не обязан. Разве что появились грустные мысли о Фион: как она там столько лет без мужа?! Я получил от нее сразу пачку писем. Большую часть текста составляло описание взросления дочери: сю-сю-сю и охи-ахи. Это успокаивало. Если бы в жизни жены появился другой мужчина, писала бы о хозяйственных делах.

Отдохнув недельку в Гибралтаре, я повел корвет к Корсике, где отпустил корсиканцев на полтора суток по домам. Вернулись все, несмотря на мои опасения, и привели новичков на место погибших и покалеченных. Заодно притащили много съестных припасов. Они ведь теперь по меркам острова сказочно богатые люди. Пурфириу Лучани похвастался мне, что купил четыре земельных участка. Теперь на него работают арендаторы, а он может сидеть целый день на террасе своего дома, потягивать винцо и наблюдать, как на него работают другие — предел мечтаний каждого нормального жителя Средиземноморья.

От Корсики пошли на северо-запад, к французскому берегу. Там было пусто. Такое впечатление, что на Средиземном море не осталось ни одного купеческого судна. В устье Роны стоял французский фрегат. Что он там делал, не знаю. Выяснять не решился. Захват полакра поубавил у меня дерзости. Не то, чтобы бояться стал, но не хотелось терять людей. Привыкаю к экипажу, не люблю, когда он меняется. Тем более, что этот обучен, знает корабль, а если будет много новичков, потеряем часть боеспособности.