Чем хорошо порт Кальяри, так это тем, что расположен в глубине залива. Стоило нам лечь в дрейф перед входом в залив — и никто не смог проскочить в порт незаметно. Впрочем, мы не мешали местным рыбакам и купцам сновать туда-сюда. Увидев на флагштоке британский флаг, союзный, они без страха проходили мимо нас. Эти суда меня не интересовали.

Что именно мне было нужно, я объяснил корсиканцам, которым предстоит нести вахту:

— В порт должно прибыть судно из Северной Италии, скорее всего, из Ниццы. Оно может быть рыбацким или купеческим. Сможете отличить такое от местных?

— Попробуем, — ответил за всех Пурфириу Лучани, но произнес не очень уверено.

Я и сам не был уверен, что смогу определить такое судно. Оно должно часто бывать здесь, так что не особо выделяться. Оставалось понадеяться на везение.

На четвертые сутки ожидания, после сиесты, удача улыбнулась нам. Дул легкий западный ветер. Люггер, таща на буксире свой рабочий катер, курсом крутой бейдевинд шел против ветра, точнее, почти стоял почти на месте, когда из-за мыса появилось нависелло — так здесь называют суда, у которых фок-мачта сильно наклонена вперед, и к ней и к грот-мачте крепится большой трапециевидный парус, а второй парус, латинский, грот-мачта несет самостоятельно. Они встречаются часто, поэтому мои корсиканцы не обратили внимание. Их не насторожило, что нависелло в балласте. Зато я помнил, что Сардиния пока что — не «резервация миллиардеров», здесь парусники без дела не шляются.

— Зарядить холостым погонную пушку! Подтянуть катер к борту! Приготовиться абордажной партии! — приказал я.

На нависелло нарываться на грубость не стали, сразу опустили паруса и подняли сардинский флаг — красный крест на белом фоне и по черной голове мавра в каждой четверти. Это они все никак не забудут, что Сардиния была под властью арабов.

Я сам отправился на нависелло. Для нас вооружили штормтрап. Экипаж пять человек и три пассажира — синьор средних лет с длинными вьющимися черными волосами, которые смотрелись так красиво, что казались париком, и два слуги — оказывать сопротивление не помышляли.

— Мы — подданные сардинского короля, союзники англичан! На каком основании вы остановили нас?! — возмущенно воскликнул на плохом английском языке синьор, положив левую руку на позолоченную рукоять шпаги в черных деревянных ножных, которая висела у него на широком кожаном поясе с позолоченной овальной бляхой с крестом посередине.

— Вы нам больше не союзники, потому что подписали договор с французами, — заявил я на французском языке, стараясь коверкать слова.

— Наш король всего лишь был вынужден подписать с ними мир, иначе бы они уничтожили нас всех! — эмоционально проинформировал меня подданный сардинского короля на прекрасном французском языке.

— Мне сказали, что вы перешли на сторону французов. Я арестовываю ваш корабль. Отведу к адмиралу, пусть он разбирается, — изображая туповатого вояку, сказал я.

— А где ваш адмирал? — спросил он.

— Блокирует Тулон, — сообщил я.

— Надеюсь, вы высадите меня на берег?! — слащаво улыбаясь, произнес синьор. — У меня срочные дела в Кальяри!

— Никого высаживать не буду. У меня приказ арестовывать всех врагов, — продолжил тупо настаивать я. — С вещами на катер!

Сардинец еще пару минут орал, что я не имею права так поступать с благородным человеком, угрожал мне расправой на земле, воде и небесах, но поняв, что ничего не поможет, скривился, как обиженный ребенок, и приказал слугам собрать его вещи. Вскоре они подошли к трапу с вещами синьора. Один из слуг держал под мышкой шкатулку из черного дерева и с золотой росписью.

— Что в шкатулке? — спросил я.

— Там моя личная переписка, — ответил сардинский синьор. — Надеюсь, вы не будете читать чужие письма?

— Почему не буду?! Обязательно буду! — забрав шкатулку, пообещал я.

— Надеюсь, вы знаете итальянский язык так же хорошо, как французский! — язвительно произнес он.

Корсиканцы, слушавшие наш разговор, улыбнулись. Они не понимали, зачем я изображаю плохое владение французским и незнание итальянского, но раз делаю так, значит, надо.

В шкатулке было письмо сардинского короля Виктора-Амадея Третьего губернатору острова, в котором последнего информировали о заключении пятнадцатого мая окончательного мирного договора с французами. Сардинцам пришлось отдать Ниццу и Савойю. Губернатору приказывалось быть готовым к возможному переезду королевской семьи на остров, воздерживаться от каких-либо враждебных действий по отношению к французам. С англичанами тоже вести себя предельно корректно.

Выслушав мой перевод этого письма, адмирал Джон Джервис произнес насмешливо:

— Хотят отсидеться в стороне, пока мы будет воевать за них! Что ж, пусть сидят. Как союзники, они гроша ломаного не стоили. — Затем серьезным тоном предупредил меня: — Я вынужден буду сказать им, что ты будешь строго наказан за арест их судна и вскрытие писем.

— Раз надо, так надо, — смиренно молвил я.

— Надеюсь, это дело не будет иметь для тебя более серьезных последствий, но если они пожалуются в Лондон… — он не договорил, потому что не знал, что могут выкинуть столичные чиновники.

— …у меня будут большие неприятности, — закончил я.

— Не большие, я прикрою, как смогу, но будут, — сказал адмирал и, растянув в крокодильей улыбке тонкие губы, спросил: — Какое наказание ты хотел бы получить сейчас?

— Быть отправленным на поиск призов, — не задумываясь, ответил я.

Надо ведь награбит побольше, чтобы было с чем сидеть на берегу.

Этот бриг водоизмещением тонн на двести пятьдесят и явно английской постройки мы заметили вчера вечером. Наверное, захвачен был корсарами и продан французскому купцу по дешевке. На Средиземном море местные купцы редко использовали бриги, потому что нужен сравнительно большой экипаж, который трудно нанять в военное время. Судно шло со стороны Марселя на юго-запад. Поскольку почти весь английский флот блокировал Тулон и некому было гонять французских купцов, в этой части Средиземного моря возобновилось торговое судоходство. Бриг шел днем и ночью, не опасаясь нападения. Точнее, ночью он дрейфовал, потому что ветра не было. Утром задул легкий южный, неся запах сухой травы. Мы шли немного быстрее брига. Его шкиперу это явно не нравилось, несмотря на французский флаг на нашем флагштоке. Правда, и особых действий, чтобы оторваться от нас, не предпринимал. К вечеру расстояние между нами сократилось до пары миль, и ветер опять стих.

— Попробуем ночью взять на абордаж с катера, — решил я.

Абордажную партию из морских пехотинцев и матросов возглавил мичман Хьюго Этоу. Я еще раз подробно проинструктировал его. Мичман слушал в пол-уха. Он лучше меня, зануды, знал, как надо захватывать призы. Весла, обмотанные кусками парусины, гребли почти беззвучно, поэтому показалось, что катер просто растворился в темноте.

Я ходил по шканцам, прислушиваясь. Тишину нарушал только звук моих шагов. Шесть — в одну сторону, шесть — в другую. Точно так же я вышагивал на вахтах в будущем. Туда-сюда, туда-сюда. Потом недолгая остановка у лобового иллюминатора. В редких случаях присяду в капитанское кресло, которое обычно стоит в правом углу ходового мостика. Я еще застал времена, когда никаких кресел на мостике не было. Затем появились капитанские, а за ними и для рулевых. Вскоре рулевые стали не нужны, и второе убрали. Во время качки в кресле сидеть неудобно. Выпасть не выпадешь, но постоянно налегаешь то одним боком, то другим на подлокотники. Встаешь и опять мотаешься по мостику, как собака на привязи. И так все четыре часа вахты, если идете в открытом море, где движение слабое. Иногда, проходя мимо радара, замечаешь зеленоватую отметку на экране — встречное судно. Со временем цвет можно было поставить другой, но я по-старинке предпочитал зеленый. От скуки просчитаешь, как разойдешься, на какой дистанции и кто кому должен уступить дорогу, если слишком сблизитесь. На встречном судне на вахте капитан или, если большое, третий помощник. Юный штурман будет нервничать, строго соблюдать правила и ожидать от тебя такого же. Капитан будет тянуть до последнего. От скуки. У трешника на встречном могут сдать нервы, уступит дорогу, даже если не должен. Если другое судно не соблюдает правила, ты обязан предпринять действия, чтобы избежать столкновения. Пока что правил нет, но уже есть хорошая морская практика, взаимная вежливость — судно на ветре должно уступить дорогу судну под ветром.