Действительно, кто-то немалых размеров шел в нашу сторону под главными парусами. Если не изменит курс, то пройдет вдоль нашего правого борта, причем близко. Вполне возможно, что это кто-то из своих, хотя непонятно, куда это он в такую погоду и так резво.

— Команде приготовиться к бою! Карронады правого борта зарядить книппелями! — приказал я.

Матросы разбежались по мачтам, морские пехотинцы заняли места у фальшбортов. Минимальный запас боеприпасов был приготовлен, но комендоры зарядил карронады с опозданием, когда корабль уже проходил мимо нас. Это был тяжелый французский фрегат четвертого ранга, вооруженный сорока четырьмя пушками. У англичан на Средиземном море таких нет. Он заметил нас и подвернул влево. Если бы шел прежним курсом, проскочил бы впритирку к нам и целехоньким, не успели бы мы выстрелить, а так получил бортовой залп по парусам и такелажу. На фок-мачте парус уцелел, не захватили его, а на грот-мачте и бизань-мачте, как корова языком слизала. Фрегат продолжил движение, постепенно теряя скорость.

Правее, кабельтовых в двух, я заметил еще один корабль, шедший таким же курсом. В этот мы бы не успевали выстрелить. Да и желания особого не было. Мы даже с одним фрегатом не справимся, разве что задержим его, пока подоспеет подмога. Где-то севернее должны быть наши линейные корабли. Наблюдатели на них должны были услышать грохот десяти карронад и, возможно, засечь вспышки.

— Лево на борт! Поворот фордевинд! Ставим главные паруса! — скомандовал я.

Поворот оверштаг казался предпочтительнее, но корвет вряд ли бы без разгона пересек носом линию такого сильного ветра, а кормой проделал запросто. Минут через пятнадцать мы догнали французский фрегат и с кормы влепили ему продольный залп книппелями, сорвав парус на фок-мачте и штормовой стаксель. Дальше начались маневры. На фрегате сперва решили подождать, когда ветер развернет их бортом к нам, и послать благодарность из двадцати двух орудий. Я не стал этого ждать, продолжил держаться у них за кормой под обстрелом двух ретирадных пушек, которые пока никакого вреда нам не причинили. Поняв, что мы останемся по большому счету безнаказанными, на фрегате поставили запасной штормовой стаксель и развернулись носом острее к ветру. Мы тоже убрали паруса, оставив только штормовой, и продолжили держаться за кормой вражеского корабля, постреливая в него из погонных пушек, чтобы не обидно было слушать свист его ядер, посылаемых ретирадными, а заодно и информируя английские линейные корабли о своем местонахождении.

Первым подошел «Благородный», который под старым именем служил теперь англичанам. Немного отставая от него, шел «Нортумберленд». Впрочем, хватило первого линейного корабля. Как только он начал сближаться на пистолетный выстрел, чтобы всадить бортовой залп из тридцатидвухфунтовок, ядра которых на такой дистанции прошьют вражеский фрегат насквозь, французы спустили флаг. «Нортумберленд» погнался за вторым французским кораблем, но на рассвете вернулся ни с чем.

Утром мне передали через посыльного с «Благородного», что на захваченном фрегате «Диана» было всего сто четырнадцать человек экипажа, меньше, чем на корвете. Если бы «Хороший гражданин» встал бортом к борту фрегата и открыл огонь, тот бы, скорее всего, сдался до подхода линейных кораблей. Утешением было то, что корвет соблаговолили взять в соучастники пленения, а «Нортумберленд» получит одну восьмую, как находившийся в это время в зоне видимости. Приз был водоизмещением почти полторы тысячи тонн, в хорошем состоянии и оснащен полным комплектом орудий, так что цена ему, с учетом жадности интендантов Адмиралтейства, которое наверняка купит фрегат, не меньше тридцати тысяч фунтов стерлингов. Я получу около двух тысяч, а обычный матрос — около двадцати. С некоторыми призами мы имели больше мороки, а получали намного меньше. Только вот, если бы мы сами захватили фрегат, то не только бы получили в два раза больше, но и я бы стал капитаном его. Что-то мне захотелось покомандовать фрегатом. По жизни не тщеславен, но порой пробивает. К тому же, дело идет к миру, на берегу призов не захватишь, придется жить на половину оклада, который выше у командира корабля пятого ранга.

Пятого сентября после двух лет осады сдался французский гарнизон на Мальте. Меня сочли недостойным принимать участие в этом торжественном мероприятии, а так хотелось покрасоваться в новом кителе с двумя эполетами, как полному капитану, прослужившему более трех лет. Все французские суда, стоявшие в бухте, стали призами для всех кораблей англо-португальской блокадной эскадры. Это были линейные шестидесятичетырехпушечные корабли третьего ранга «Афинянин» и «Дего», тридцатидвухпушечный фрегат пятого ранга «Картахена», купеческих два полакра и четыре фелуки. Из военных кораблей только «Афинянин» был в более-менее приличном состоянии и его решили включить в Королевский флот, а остальные два отдали союзникам. Португальская эскадра состояла из одного линейного девяностопушечного корабля первого ранга, двух семидесятичетырехпушечных и одного шестидесятичетырехпушечного третьего ранга и двадцатишестипушечного корвета шестого ранга. Только флагманом командовал португальский контр-адмирал Домингос Ксавьер де Лима, маркиз Низы по жене, получившей этот титул, как наследница Васко да Гамы, а на остальных португальских кораблях капитанами были англичане. Неаполитанцы с англичанами начали разбираться, кто будет править Мальтой. Все шло к тому, что неаполитанцы, но я знал, что до второй половины двадцатого века Мальта будет под англичанами, чему мальтозы будут рады, по крайней мере, старшее поколение, которое хорошо говорило на английском языке. Мальтийская молодежь, выросшая в свободной стране, предпочтет итальянский — вернется, так сказать, к неаполитанским корням. Моему корвету поручили доставить в Гибралтар сообщение о сдаче французского гарнизона и заодно отвезти почту.

Странным образом маршрут наш был не самым коротким. Вопреки северным ветрам мы оказались неподалеку от Менорки, и рано утром у мыса Мола встретили испанское сетти «Живой», вооруженное десятью девятифунтовыми пушками. Это был приватир, сопровождавший приз — бово водоизмещением тонн семьдесят. Удирать от нас им пришлось по ветру, поэтому мы быстро догнали приватира и вступили с ним в бой. Я, конечно, приказал приготовить не только погонные пушки, но и карронады, однако был уверен, что они не пригодятся. Испанцы предпочитают сдаваться в плен. Когда сетти после нашего выстрела холостым из погонной пушки начало поворачиваться к нам левым бортом, я решил, что собирается сдаться, и приказал рулевому положить лево на борт, чтобы остановиться. Не тут-то было! Залп из пяти пушек был точен на шестьдесят процентов — три ядра попали нам в корпус, причем два между ветром и водой. К счастью, никто их экипажа не пострадал, но воду начали набирать. Боцманская команда принялась вбивать деревянные пробки в пробоины.

— Правый борт, стрелять картечью по готовности! — приказал я.

Пушки на сетти стоят на главной палубе, защищает их только фальшборт, который не помеха для картечи на близком расстоянии. Первые два выстрела из карронад загнали многочисленный экипаж приватира в трюм. Следующие безответно обстреливали вражеское судно, на темном корпусе которого появлялись все новые светлые отметины, словно мы выклевывали там щепки. После третьего выстрела каждым орудием я приказал сделать паузу. Может быть, испанцы не сдаются потому, что боятся высунуться из трюма. Ждал минут пять. Испанский флаг все еще трепетал на грот-мачте, попыток опустить его не было. Видимо, ждали, что мы пойдем на абордаж. Только вот у меня не было желания терять опытных матросов. Лучше потеряем несколько сотен фунтов стерлингов, подпортив приз.

— Зарядить ядрами и прицелиться в корпус! — скомандовал я, а после доклада о готовности к стрельбе: — Залпом пли!

Только после второго залпа ядрами на главную палубу выскочил человек и спустил флаг. Он же и приплыл к нам на шлюпке. Это был бывший офицер французского военного флота. Пятьдесят из семидесяти пяти человек его экипажа составляли корсиканцы.