— А испанский язык знаешь? — поинтересовался капитан и с искренним возмущением пожаловался: — В испанских портах никто не говорит по-английски!

— И по-испански немного говорю, — признаюсь я. — Я же вырос на Ямайке. Рядом жили люди разных национальностей, дети играли вместе, а ребенком быстро учишься говорить на чужом языке.

— Это хорошо, — решает он, показывает слуге, чтобы налил нам еще вина, после чего ставит меня в известность: — Будешь приезжать к нам на обед два-три раза в неделю. Заодно с дочками поболтаешь на французском языке.

Так понимаю, ему не хочется тратиться на учителя французского языка, хотя французов сейчас в Англии валом, берут мало. Мое желание его не интересует. Уверен и не без основания, что каждый штурманский помощник мечтает вместо несения службы проводить время в компании молодых девушек и кушать не корабельную баланду. Я — не исключение.

У капитана в доме пять слуг. Трое числятся на «Бедфорде», где получают жалованье от государства и набирают выслугу лет. Миссис Гулд оказалась не такой уж и стервой. Наверное, пилила мужа, когда он, после окончания предыдущей войны, сидел на берегу несколько лет на половинном окладе. Перед этим командовал кораблем четвертого ранга, поэтому в резерве получал всего сто сорок семь фунтов стерлингов. В деревне этих денег хватило бы на более-менее приличную жизнь такому немалому семейству, а вот в Портсмуте — вряд ли. Сейчас у него оклад триста восемнадцать фунтов стерлингов плюс разные бонусы с корабля. Уверен, что и картофельное пюре, на которое я нарываюсь почти в каждый визит в капитанский дом, изготовлено из корабельной картошки.

После обеда и до вечернего чая я болтал на французском языке с дочерями капитана. Восьмилетнего сына избавили от моего занудства. Его обучали сестры. У меня сложилось мнение, что у каждого счастливого англичанина есть старшая сестра. Именно поэтому он и счастлив по жизни. Эти сестры созданы для того, чтобы компенсировать холодность английских матерей. Подозреваю, что матери такими становятся после того, как отдадут все тепло младшему брату. Мне было не трудно и даже приятно заниматься с девушками. Планов на этих девиц у меня никаких, не мой типаж, поэтому общаемся чисто по-дружески. Иногда гуляем по городу. По-любому это лучше, чем сидеть на корабле. После вечернего чая капитанский катер отвозил меня на «Бедфорд».

Приглашали меня только по будням. Выходные — это святое, особенно воскресенье. В этот день свободных от вахты мичманов, помощников, унтер-офицеров и надежных матросов отпускали на берег. Впрочем, отправлялись только женатые и те, у кого были деньги, то есть в первое воскресенье после получения жалованья — все свободные от вахты, во второе — те, кто в первое стоял на вахте, а в третье — скопидомы, не успевшие пропить оклад в первые два увольнение.

Кстати, день выдачи жалованья — тот еще денек. На корабль приплывают жены, торговцы, кредиторы и начинают до захода солнца вышибать деньги самыми разными способами из членов экипажа. Само собой, почти все матросы и пехотинцы упиваются вусмерть. Как ни странно, за «подвиги» в этот день никого не наказывают. Разве что за поножовщину, но на нашем корабле пока тяжелых случаев не было. С наступлением сумерек посторонние удаляются с корабля морскими пехотинцами самым бесцеремонным образом. Упрямых обхаживают прикладами и выбрасывают за борт, даже не поинтересовавшись, умеет плавать или нет. Дальше до отбоя происходит дискотека под аккомпанемент струнных, духовых и ударных инструментов, которых на корабле изрядное количество, и хоровое пение. Самые стойкие продолжают орать и искать приключения после десяти вечера, но морпехи опять же с помощью такого универсального инструмента, как приклад, быстро устанавливают тишину. На следующее утро по лицам видно, кто удачно провел предыдущий день, и все ходят усмиренные, разгрузившиеся.

В одно из воскресений после утреннего построения мичмана под предводительством пятого лейтенанта Уильяма Моу, который был на вахте и скучал, устроили на главной палубе турнир по фехтованию. Уровень участвовавших в турнире был так низок, что я даже наблюдать постеснялся. И без меня было достаточно зрителей, в основном баковых. Но в этот день я ждал у трапа, когда привезут заказанную мною книгу капитана Джона Клерка «Движение флотов», вышедшей четыре года назад и сильно повлиявшей на тактику ведения боя. В книге напрочь отметалась важность соблюдения линейного строя. Каждый капитан должен был действовать по ситуации и сам решать, идти и дальше в колонне или разрезать строй кораблей противника. Книгу я заказал еще во вторник в магазине, где основными товарами была писчая бумага, гусиные перья и чернила, а сегодня до обеда обещали подвезти ее. От скуки я изредка поглядывал на махающих рапирами, которых язык не поворачивался назвать фехтовальщиками. По будням с мичманами, кто из них желал, занимались пехотные унтер-офицеры. Учили самому примитивному — блокировать удар противника и нанести ответный. У старших мичманов иногда получалось. Тому же пехотные капралы учили матросов, но в принудительном порядке, так что уровень некоторых зрителей мог быть выше, чем у участников. Поскольку призовой фонд в сумме два шиллинга состоял из взносов мичманов и одного шиллинга от пятого лейтенанта, он и был судьей и завершал турнир поединком с победителем квалификационных туров. Каждая пара, надев на лицо легкие оловянные маски, похожие на «личины» средневековых рыцарей, и на тело толстые кожаные нагрудники, сражалась три раунда. Если выигрываешь первые два, третий раунд был не нужен. Появились специальные турнирные шпаги с накрученным на острие круглым шариком, чтобы ненароком не продырявить соперника. Для данного турнира это была очень важная предосторожность. Если тыкать в соперника более-менее научились, то защита была слаба у всех. В очередной раз до финала дошел мичман Джон Ривз. С его-то сроком пребывания на службе хоть чему-то надо было научиться. Кстати, он начинал вместе с Уильямом Моу, и до сих пор они поддерживали приятельские отношения, не забывая о субординации. В очередной раз пятый лейтенант победил своего приятеля, что не мудрено. Во-первых, шиллинг жалко, а во вторых, Уильям Моу был гибче, подвижнее и умнее, правда, всего на самую малость. Именно этой малости ему хватило, чтобы стать лейтенантом.

— Да, мой друг, тебе еще надо поучиться! — покровительственно произнес Уильям Моу, выиграв со счетом «два — один». Заметив ухмылку на моем лице, высокомерно поинтересовался: — Ты, наверное, лучше Джона владеешь шпагой, поэтому никогда не участвуешь в турнирах? Или денег жалко?

— Конечно, жалко, — отвечаю я. — Вот если бы призовой фонд был побольше, я бы рискнул.

— Какую сумму ты готов поставить на кон? — подзуживает меня пятый лейтенант. — Пять шиллингов? Десять? Или целый фунт?

Хотел я наказать его на фунт стерлингов, но пожалел дурака. Такую сумму он мне вовек не забудет. Все знают, что я вхож в дом капитана и меня не по делу лучше не напрягать, но ведь можно нагрузить и по делу. Был у меня в советском флоте случай, когда ненароком задел одно чмо, а оно потом настрочило рапорт на меня в моринспекцию за использование судовой пиротехники не по назначению — Новый год отмечали.

— Пожалуй, я бы рискнул пятью шиллингами, — сказал я не так, чтобы очень решительно, изображая победу жадности над умом.

У Уильяма Мой к жадности припряглась гордыня, что окончательно отключило мозги:

— Пять так пять! Надевай маску и нагрудник, сейчас я тебе покажу, как надо фехтовать!

Надев маску, я сразу вспомнил рыцарские времена. Она, конечно, легче шлема и обзор лучше, но такое впечатление, что опять в двенадцатом или тринадцатом веке. Кожаный нагрудник тоже был намного легче бригантины или стальной кирасы. Шпага была длинновата для моей руки, но демонстрировать свою не счел нужным. Я ее покупал не для развлечений.

Став правым боком к сопернику, я, выпрямив руку, вытянул шпагу вперед, чтобы держать соперника как можно дальше. Так обычно делают новички.