— Довелось. Был я как-то раз в Германии. С Канцлером поговорил, у Гогенцоллернов в замке побывал, но отчего-то мне именно эти кафе запомнились. Атмосфера там благостная. Душой в них отдыхаешь, — попытался я передать свои ощущения от нескольких посещений заведений такого рода.

— И как, удачно съездили? — продолжил спрашивать Филатов, взглядом отслеживая, что хозяйка понемногу приходит в себя, и беспокоясь за неё настолько, что тут впору и заподозрить что-то, вроде романа между ними.

— Крейсер "Рюдзин" видели? Я его оттуда привёз. Знали бы вы, как с канцлером тяжело торговаться, — ухмыльнулся я, понимая нехитрые манёвры Степана Степановича.

— Ваше Сиятельство, простите дуру, если что не так скажу. Вы мой буфет в кафе желаете превратить? — отдышалась хозяйка.

— Ни в коем случае, — протестующе махнул я рукой, — У вас отличное заведение. А вот соседнее помещение, зал прибытия, мне не понравился. Проще рядом блочный пристрой для пассажиров сделать. Будет чище и лучше, а тот большой зал вам отдать. Разделите его на несколько зон, и пусть люди будут приходить, чтобы просто хорошо провести время и отдохнуть.

— Ничего не выйдет, не в обиду вам будь сказано. Я раньше едва-едва за буфет могла аренду вытягивать, а на кофе, булочках и пирожном, да при ещё одном большом зале, так вовсе по миру пойду.

— А если без арендной платы? И на ремонт того зала и на мебель я денег дам?

— Да там десятью тысячами не обойтись! — ахнула Клара Вильгельмовна.

— Готовьтесь. Как только новый зал прибытия построим, так я вам сразу же дам сорок тысяч на ремонт, мебель и приличную посуду. Но сразу договариваемся. Всё должно быть не хуже поставлено, чем в вашем буфете. А аренду вам с завтрашнего дня платить не нужно. Я распоряжусь. И так будет до тех пор, пока вы марку свою держать будете, — многозначительно поднял я палец, чтобы хозяйка поняла, что не все мои Дары слишком сладки.

— Ваше Сиятельство, может я что-то не понял, но объясните мне ради Бога, что сейчас было? — спросил Степан Степанович, проводив взглядом ушедшую хозяйку буфета с очень специфическим интересом.

Если что, то я тоже это дело люблю, наблюдать за уходящими особями женского пола, но, как правило, выбираю себе кого-то помоложе. Впрочем, Филатов лет на пятнадцать постарше меня будет, так что Клара вполне себе подходящий объект для него.

— Пилоты и штурманы у меня тут жить будут. Авиационная аристократия. Впрочем, как и спецы с аэродрома. Попробуем создать им то, что станет традицией аэродромов. Венские кафе. Их нет в Империи, но они появятся около лётного поля. Пилоту всегда будет, куда пригласить понравившуюся ему девушку. И это будет эксклюзив. Даже не готов сказать, сможет или нет устоять романтическая особа, попавшая в такую особую атмосферу.

— А как же их моральный облик?

— Степа-ан Степанович, — протянул я, укоризненно качая головой, — Вы где-то на мне крест на всё пузо увидели, или кадило в руке? Пусть плодятся и размножаются. Я только ЗА.

— Добрый вечер, — прервал мои разглагольствования приятный девичий голосок, — Ваше Сиятельство, говорят, что мы скоро вас снова увидим?

Обернувшись, я наткнулся на взгляд больших зелёных глаз, и понял, что пропадаю…

Глава 117

Порой у меня складывается ощущение, что люди, входящие в мой круг общения, знают про меня больше, чем я сам. Иногда они мне подыгрывают, словно зная мои тайные, мимолётом мелькнувшие мысли, а в итоге на меня наваливается ещё больше задач и забот. И разве могу я, ещё в недавнем прошлом обычный боярин, каких в стране тысячи и тысячи, упускать открывающиеся возможности. Вот я и хватаюсь за них, торопясь успеть сделать, как можно больше, а потом и ещё столько же.

Глядя на меня, одни посмеиваются, другие у виска крутят, третьи про жадность начинают рассуждать, а на самом деле всё очень просто.

Я — князь в первом поколении, и это уже далеко не типичный случай. Если добавить, что я в князья поднялся не из графского Рода, и я не ставленник какого-нибудь могучего Клана, то мои успехи выглядят просто вызывающе. Особенно с учётом юного возраста.

Я бы и рад сказать, что я всего достиг сам, благодаря прозорливому уму, гениальности и точному расчёту, но нет. Это не так. Самому себе врать — последнее дело. А уж я-то прекрасно знаю, что зачастую не было у меня не то, чтобы каких-то далеко идущих планов, а попросту даже не просматривались ближайшие перспективы всего того, с чем пришлось столкнуться. Короче, не стратег я ни разу, если смотреть правде в глаза. От силы неплохой тактик, на бегу принимающий решения.

— Итак, господа, как видите, мы тоже не сидели, сложа руки. Работали в меру сил и субсидирования, — в молитвенном жесте сложил перед собой пухлые руки Котельский Лазарь Моисеевич, бодрый толстячок, бессменно руководивший строительством железнодорожного долгостроя между Владивостоком и Хабаровском.

— И за все эти годы вы протянули всего лишь две ветки от Хабаровска до Бикина и от Владивостока до Уссурийска? — покачав головой, прищурился Алябьев.

— Так у нас ничего же не было! — всплеснул руками Лазарь Моисеевич, — Вместо рабочих на начало строительства пришлось даже каторжников привлекать! А много ли они киркой и лопатой сделают? Здесь дикий край. Совершенно некому работать!

— Ну надо же! — от души изумился наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, — А мне буквально вчера жаловались, что ни во Владивостоке, ни в Уссурийске работу найти невозможно.

— Так это в городе! А кто в тайгу поедет работать? Мокрые палатки, гнус, плохое питание, работа тяжёлая, — начал загибать пальцы — сардельки Котельский.

— Вот как? Это вы так рабочих обеспечиваете? — усмехнулся генерал — лейтенант.

— Отчего сразу я? Ваше Превосходительство, Котельский ещё с мозгами не поссорился! Но скажите мне, куда деваться бедному начальнику строительства, если над ним два губернатора, один во Владивостоке, а другой в Хабаровске, и каждый из них свою собственную дирекцию учредил. Пусть в дела строительства эти директора не особо лезут, но каждый гвоздь и каждая копейка на стройку через них идёт. Разве бы я стал когда гнилые палатки покупать, которые и сезона не выдерживают? Или крупу с жуками? А рабочая одежда, или тот же инструмент… Я уж не говорю про деньги, большую часть которых мы только поздней осенью видим, когда снег выпадет и строительный сезон закончился.

— Насколько я в курсе, казна всегда в начале года средства выплачивает, если иное не предусмотрено, — заметил Алябьев.

— Может оно и так, но сами подумайте. Губернатор на полгодика денежки придержит у себя на депозитном счёте, потом дирекция свой процентик поймает таким же образом, а мне что прикажете делать? У них всегда сто причин и столько же отговорок. То они смету проверяют, то по статьям расходов средства разнесены оказались неверно, то бухгалтерия у них в отпуск ушла. Вся, в полном составе! У меня уже который год на валерьянку денег уходит больше, чем на чай!

— В столицу жаловаться не пробовали?

— А кто я такой, чтобы так себя вести? У нас бунтарей и жалобщиков не любят. Моментом мне дело состряпают, а там только и видели дети папу Лазаря Моисеевича. Тут вам не столица, а свой, обособленный мирок, где каждый из начальников друг другу то сват, то кум, то и вовсе близкая родня.

— И как же вы выкручиваетесь, "бедный начальник строительства"? — сыронизировал Алябьев.

— Маньчжуров заказываю, — пожал плечами Лазарь Моисеевич, — Больше половины дорог их руками построено. Они не пьют, работящие, на еду и проживание не жалуются. Что мужики, что бабы весь световой день пашут. В эту весну мне их две тысячи привезли, если детей не считать.

— У вас, что, и дети работают! — чуть ли не хором произнесли мы с генералом, и переглянулись от неожиданности.

— Да, как им работать, если там девчонки, в основном, которые до пупа-то не все достают, — замахал ручонками Котельский.