Слово «укоренить» Ярославу показалось нелепым и неуместным. Однако дружинники запереглядывались и по их рядам пробежал ропот.

— Да ты что, старый! — возмутился Клёст. — Даже разбойников нынче не укореняют. Зачем тебе? Да и не просто это. У вас сейчас других дел хватает.

— А что значит «укоренить»? — спросил Ярослав полушёпотом у Татеня, который стоял рядом с ним.

— Так это казнь такая, — пояснил Татень. — Выбирается дерево пораскидистее. Подкапывается с одной стороны. Туда вставляются ваги — это жерди такие. Дерево выкорчёвывают, да не полностью. Под корнями получается яма. Вот злодея, — он кивнул на троицу скрюченных поджигателей, — в эту яму и закидывают. А дерево потом на место ставят.

— Да уж, — протянул Ярослав, живо представляя в голове то, что из этого может получиться.

— Те, кто покрепче, — тем временем продолжил Татень, — бывает, два дня живут, но в основном сразу умирают. Всё-таки дерево тяжёлое, оно и раздавить может. Вот это и значит укоренить.

— Жестоко, — протянул Ярослав.

Однако воевода продолжил.

— Не надо выдумывать, — отчитывал он старика. — Это и долго слишком, да и дерево можно повредить. А это нам никак нельзя. Нам сам лесной хозяин помогал этих голубчиков выискивать. А если дерево попусту повредим, когда в этом необходимости нет, лесной хозяин разобидится на нас. А он уж не для того нам помогал. Может впредь и вовсе от помощи отказаться. Так что давайте их попросту повешаем, и поделом им будет. Так и оставим их висеть в наущение.

— А допрашивать-то их станем? — спросил вдруг Крень.

Клёст невозмутимо посмотрел на троицу воинов, которые уже стали приходить в себя.

— Есть что сказать перед смертью поганой? — спросил воевода, глядя на троицу сверху вниз.

Двое воинов промолчали. Один же, тот, что постарше, сплюнул, желчно сморщившись, ответил:

— Мы дружинники своего воеводы и волю воеводы выполняли как надо. Нам не за что переживать. А то, что ты с нами сделать хочешь, пускай на твоей совести будет, воевода Клёст.

— Вы простых мужиков в расход пускали, как тати лесные, — сплюнул в ответ Крень. — Нет вам никакой чести. И нечего приказами воеводы свои деяния покрывать.

Ярослав приблизился к воинам и вдруг спросил:

— Так сколько воинов в дружине Врабия? Если он стольких воинов на убой отдал?

— Уж больше, чем все думают, — продолжил скалиться пожилой воин. — Он будет князем, а вы все ответите. Уж Врабий такого точно не простит. И все деревни воеводы Клёста дотла сожжёт. Вот увидите. Врабий не из тех, кто обиды прощает и своих людей забывает.

И на что он рассчитывал? Ярослав так и не понял. Однако пищу для ума воин дал.

А Крень с Клёстом задумчиво переглянулись.

Тем временем вперёд выбежал староста и принялся вопить в своей манере:

— Да какой же это будет князь, если он своих же пахарей изводить станет? — благим матом завопил старик. — Что ж ты несёшь, окаянный? Таких князьёв мы в петлях видывали.

На завывания старика никто внимания не обратил, зато пленный ответил:

— А чего мужиков жалеть? Вас всегда много, как курей нерезаных.

Клёст же, о чём-то переговорив с Кренем, вдруг громко скомандовал:

— Татень, берите вёдра, идите за холодной водой. Перед повешением с этими молодчиками потолковать надо бы. Ты знаешь, что делать.

Народ немного поуспокоился, хотя и тут и там еще доносились причитания баб, которые либо потеряли своих близких, либо лишились домов и имущества. Но все-таки, Клёст и дружинники подоспели вовремя, а иначе потери были бы гораздо больше. Потери, конечно, немалые — пять домов сгорело дотла, а еще пару, хоть и удалось отстоять, но все равно придется чинить — тут пожар опалил крышу, а здесь угол обуглен, менять надо. А угол сруба менять — так половину дома разбирать придется.

Худо, что двое пахарей, пытавшиеся остановить поджигателей, погибло, да еще одна старуха не успела из дома вовремя выскочить. Есть люди и с ожогами, двое ребятишек дыма понаглотались. Но тут уже знахарь хлопочет, вылечит. А те, кто угорел, те сами отлежаться, а потом парного молочка попьют — так все само по себе пройдет.

Староста очень хотел, чтобы поджигателей «укоренили», но его не поддержали свои же мужики. Не потому, что смерть под корнями деревьев слишком жестокая, а чтобы не возиться. Деревья подкорчевывать — это возиться надо, а тут, веревка на шею, да и на сук. Опять-таки — вороны не станут наведываться на огороды, а займутся едой, которая посытнее.

Но вешать решили не в самой деревне, а подальше, а еще лучше — в лесу. Если в деревне, то дети станут пугаться, а потом оборвутся, так их еще хоронить придется. А в лесу — там есть кому мертвецами заняться.

Своих погибших решили хоронить завтра. Решили, что заодно с пахарями похоронят и старого Серпеня. Чего его в Клестово-то вести? Родни у старика нет, пусть он в здешней земле покой и отыщет. Пахари к Велесу пойдут, тот им в ирии пашенку выделит, скотом наделит, а Серпень, хотя он уже давно меч из рук выпустил, все равно пойдет к Перуну. Дружинник он, пусть и бывший, да и смерть принял в бою, как положено.

Но все-таки, все могло быть гораздо хуже. В Вельчихе подзатянули с жатвой — староста, как чувствовал, что беда грядет, не торопил народ выйти в поле, так что, повезло. Жать-то уже начали, но снопы еще не успели свезти в гумно, так что, зерно есть. А зерно — главное богатство пахаря. Будет хлеб — так и все остальное будет.

Верно, злодеи что-то не рассчитали. Думали, что все в поле окажутся, тушить некому, а мужики-то как раз с поля шли. Конечно, ратник — он не чета какому-то мужику, но если мужиков тридцать душ, да еще и с жердями, да с косами, то троих воинов они хотя бы числом сметут. Так что, поджигатели, срубив по ходу двух пахарей, удрали, успев поджечь только несколько домов.

Убедившись, что погорельцев пока приютили соседи, а дружинники накормлены и тоже устроены на ночлег, воевода Клест созвал Военный совет. Слова, правда, такого еще нет, но сам совет есть.

На Совете, кроме самого Клеста и Креня, присутствовали еще Татень, как самый старый и умудренный опытом, два десятника, а еще позвали и Ярослава. Соколову, как новичку, не положено бы сидеть на Совете, но он уже выступал в роли советника, так что, пришлось.

Клест коротко пересказал помощнику и десятникам события, что произошли в Бранске, поделился своей обидой — мол, не захотел Врабий суд божий принять, а теперь война будет. Посетовал, что подворье сожгли, значит, пока в Бранске и остановиться негде. Но подворье — это пустяки по сравнению с тем, что всех ожидает.

Ярослав посматривал на профессиональных ратников. Когда-то он читал в книгах, что воины прошлого очень радовались, если их ожидала войны и походы. А эти не очень радуются. А может, так оно и должно быть? Чтобы армия существовала именно для того, чтобы войны никогда не было? Но, увы, так не бывает. Если имеется армия, то и война будет.

— Худо дело, если свои со своими биться станут, — вздохнул Крень. — Я о таком даже не слыхал.

— Да что ты? — усмехнулся Татень. — О таком даже я не слыхал. Думаю, что о таком даже прадеды наши не слыхивали. Это как же так? Чтобы свои, бранские ратники, друг дружку рубили?

— Так все когда-то бывает впервые, — хмыкнул один из десятников, имени которого Ярослав не знал. — Говорят, когда-то и разбойников на белом свете не было, и мурманы только с добром приходили.

— Так и что теперь делать-то? — спросил Крень, а потом сам же и ответил. — А делать, братья-ратники, нам одно остается — насмерть драться. Потому что если не мы их, так Врабий нас.

Дружинники посидели, помолчали. Потом Клест обернулся к Ярославу:

— Ярик, сколько дружинников Врабий не досчитается?

Ярослав, слегка удивившись вопросу — неужели воевода сам не помнит, но переспрашивать не стал, а принялся перечислять:

— Двух еще в городе, во время поджога твоего подворья пришили…