Красавица легко шагнула к князю, опустилась на колени и припала губами к его руке. Князь ощутил боль, как от ожога. На месте поцелуя осталось багровое пятно.

– Теперь она твоя, – сказал Ставракис. – С ее помощью ты одолеешь своего врага…

Вернувшись на пристань, где, пришвартованные к тумбам, покачивались на воде все его пять кораблей, Иоанникий Ставракис немедленно поднялся на судно и заперся в своей каюте вместе с молчаливым слугой.

– Налей мне вина, – первым делом велел купец. – После этого варварского пойла во рту мерзкий привкус. И себе налей. Ты так хорошо сыграл роль моего слуги, что я сам растроган и, пожалуй предложу тебе быть моим управляющим за хорошую плату.

– Господин, я всего лишь простой солдат, – ответил молчаливый, снимая печать с кувшина, – и слугой никогда не буду. Даже вашим.

– Верно, друг мой. Ты один из лучших магов империи, и я сегодня еще раз убедился в твоем великом искусстве. Паракимомен Михаил не зря остановил свой выбор на тебе. Я потрясен. Скажу тебе честно. Сколько Елена останется стабильной?

– Это зависит от способа изготовления фантома и оттого, как часто будет выбрасываться энергия огня. Я убежден, что этот бородатый дикарь сегодня же попытается применить нашу красавицу. А так энергии фантома хватит недели на две.

– А потом?

– Фантом распадется. Останется только горстка пепла.

– Чудесно! – Купец Иоанникий Ставракис, он же катепан Роман Эллиник, агент императорский разведки, захлопал в ладоши. – Я похвалю тебя в своем донесении, Теофил. Ты славно поработал и получишь хорошую награду. Я же похлопочу, чтобы тебе дали офицерский чин и оставили в Константинополе.

– Благодарю, деспот, но я доволен жизнью в родном городе.

– Ответь мне, Теофил, – сказал Роман, поглощенный неожиданно пришедшей ему в голову мыслью, – ответь мне, как так случилось, что, обладая такими могущественными знаниями, такой силой, мы не можем отвоевать у арабов наши земли? Это же нелогично, непонятно! Магия больше, чем меч, а мы не хотим ею воспользоваться. Я не понимаю.

– Магия умирает, катепан. Древние знали куда больше нас. Пройдет еще два-три поколения, и тайные знания древних исчезнут. Останутся только полуистлевшие, пропахшие мышами книги, которые уже никто не сможет прочитать. Нас, магов, осталось единицы, и мы не можем оспаривать Божью волю, который разгневан на империю!

– Почему же? Почему это Бог на нас разгневан?

– Ты честный человек, катепан. Я знаю. Я буду искренен с тобой. В трюме нашего корабля – восемнадцать детей. Мальчиков и девочек от семи до пятнадцати лет. Ты выдаешь их за купленных в Судаке рабов, но они не рабы. Они дети патрициев, участвовавших в заговоре. Их родителей казнили – колесовали, четвертовали, сожгли заживо на форуме Тавра. Прочих их родственников либо ослепили, либо сослали в глухую провинцию. Их же самих, как детей мятежников и врагов императора, продают в рабство в чужие страны.

– Ах, Теофил, – поморщился катепан Роман, – твоя чувствительность и человеколюбие похвальны, но это власть. Власть карает, и это было всегда. Мы делаем то, что приказывает нам император, и это наш долг.

– Матросы бьют и насилуют этих детей. Вчера они вчетвером насиловали дочь патриция, которого я знал. Император не приказывал им так обращаться с детьми.

– Я прикажу капитану, чтобы он следил за порядком, – пообещал Роман, которому стал надоедать этот разговор. – Не волнуйся, все скоро закончится. Детей купят норманны, и в норманнских землях с ними будут обращаться лучше.

– Ну вот, а вы еще спрашиваете, почему Бог разгневался на нас! – Теофил покачал головой. – Достойна ли существовать империя, которая продает варварам собственных детей? Какая магия остановит это безумие?!

– Теофил, друг мой. – Роман взял молодого человека за плечи. Глянул ему в глаза. – Ты талантливый юноша и добрый христианин. Прошу тебя, не говори никому того, что сказал сейчас мне. За такие речи тебя сгноят в темнице, и мне будет жаль. Я же прощаю тебе твои безумные речи и не донесу на тебя. Но только на первый раз. Если же ты вздумаешь и в другой раз заступаться за государственных преступников, даже я не смогу тебя спасти. Поэтому прими порядок вещей таким, какой он есть. И удовлетворись мыслью, что созданная тобой женщина-факел избавит нашу родину от очень опасного врага. И может быть, это случится уже этой ночью…

Время перевалило за полночь, но Рорк все никак не мог заснуть. Отчаявшись побороть бессонницу, он взял свой меч и вышел из шатра.

Ночь была белая, тихая и теплая: в такую вот короткую летнюю ночь в последние дни перед летним солнцеворотом родная земля особенно таинственна и задумчива. С того момента, как корабли вошли в устье Дубенца, и Рорк увидел после почти двух лет отсутствия родные берега, он не раз благодарил богов за счастье возвращения домой. Жаль только не с одной любовью и воспоминаниями вернулся он сюда, но с ратью и мечом. Боги не дают ему выбора. Придется напитать землю братской кровью или же полить ее своей.

Варяги спят. У края лагеря, где горят костры, бодрствует стража, то и дело мелькают силуэты у огня. В земле антов расслабляться нельзя, не то подвергнешься внезапному нападению. Однако ночь спокойна. С берега доносится дружное кваканье лягушек, а вот соловьиные ночи уже прошли, жаль. Рорк два года не слышал пения соловьев.

Он вспомнил о матери, и сердце его защемило. Скоро он увидит ее могилу. Может быть, сохранился и дом, в котором они прожили в лесу столько лет. Мать бы гордилась им, будь она сейчас жива. Гордилась бы его победами, песнями о нем, его красавицей женой, сыном, который родится уже скоро, через три месяца. Рорк хотел, чтобы его сын родился здесь, на этой земле. Но это будет не скоро. А вот решающая встреча с Боживоем уже не за горами…

– О чем думаешь? – Сумрачный Хельгер возник как из-под земли, заставив Рорка вздрогнуть. – Вспоминаешь что?

– О многом вспомнил. И о дяде подумал. Неужто совершил он то, о чем Куява говорил?

– Ты Куяве веришь? И Ратше?

– Верю. Он со мной на холме был. Он бы не обманул.

– Славный ты воин, Рорк, а душа у тебя детская. Не хочешь ты думать, что есть подлость и предательство, зависть и тайное зло.

– Знаю, Хельгер, но сердце оттого горше болит. Как мог он на Вуеслава руку поднять? Блаженный-то чем ему мешал? Как мог…

– Договаривай, Рорк, как мог он воспитанницу княжескую силой взять, а потом как кость недоеденную хазарину отшвырнуть? Мог и взял. И хазарину подарил. И нас убьет, если не побьем его.

– Побьем, – Рорк скрипнул зубами. – За Яничку я с него спрошу. И за Ярока-мальчика. И за больного Вуеслава. Одно меня печалит – много прольется крови. Родной крови.

– Пустые мысли. Нам есть за что воевать. Ты пришел по призыву родичей и соплеменников, чтобы отнять свой трон у узурпатора и убийцы. То, что он твой дядя, ничего не значит…

– Что это? – Рорк уже не слушал Хельгера.

– Где?

– Да вот… О боги!

Будто огромный белый светлячок вылетел из ночи и, пролетев между шатрами, ударился в борт одного из дракаров. Полыхнуло ярко, будто молния ударила, борт дракара окутался огнем и невидимым в ночи черным дымом. Просмоленное дерево вспыхнуло мгновенно. Мгновение спустя еще один гигантский светляк угодил в уже полыхающий дракар, и языки пламени взлетели в ночь вместе с облаком искр и пылающими обломками.

Рог Хельгера уже протрубил тревогу, и варяжская рать собиралась у кораблей, обращенная в сторону, откуда прилетели странные огненные шары. И лишь когда еще два шара подожгли второй дракар, а у края лагеря заполыхал один из шатров, воины увидели то, что даже представить себе не могли.

Нагая женщина шла к лагерю, простирая к варягам руки. Огненно-рыжие волосы плащом окутывали ее дивную фигуру, в алых глазах плясал пожар. У границы лагеря женщина остановилась. Воздух вокруг нее колебался раскаленным маревом, будто над горящими углями. По рукам женщины, от плеч к кистям, побежали язычки огня, собираясь на концах пальцев в светящийся шар. Шар, рассыпая искры, сорвался с рук, понесся над землей и ударил прямо в сомкнутый строй воинов. Яркая вспышка озарила берег, раздались вопли обожженных.