– Не уверен, – осторожно произнес Гарб, находясь в полнейшем смятении.

Настолько элементарная мысль никогда не закрадывалась в его голову.

– Может, сама злобная природа этого мира делает всех его обитателей злыми? – предположил гоблин.

– Знаешь, почему нас называют злыми? Как это говорится у вас... всех под одну гребенку.

Гарб всегда видел демонессу не так, как ее воспринимали остальные компаньоны за исключением разве что минотавра. Шаман не замечал магической красоты, которой суккубы обычно приукрашивают свой облик. Но сейчас он взглянул на нее совсем по-новому. Что-то неуловимо изменилось во внешности и поведении суккубы.

Пуута стояла, слегка сутулясь, под глазами залегли тени, а лоб над переносицей прорезала глубокая морщина. Несколько мелких складочек спрятались в уголках глаз, как бывает у существ, любящих по-доброму искренне улыбаться. У добрых существ. Злые никогда так не улыбаются.

– Нет, – начиная что-то понимать, коротко ответил гоблин, – но, кажется, догадываюсь.

Хиенна поощрительно кивнула.

– Кому, как не тебе это понять, дорогуша? Гоблинов, как я знаю, не очень-то жалуют в вашем мире. Как и демонов. Значит ли это, что поголовно все гоблины и демоны – злобные и коварные твари?

– Я...

– Да, ты! – с жаром перебила его суккуба. – В тебе я увидела родственную душу, и только ты и твои друзья можете все изменить для меня. Так вот, в вашем мире демонов нарекли злыми, потому что они, как и дьяволы, обязаны «карать» отвергнутых.

– А разве не так? – немного ошеломленный напором спросил Гарб и тут же растерялся еще больше. – У вас что, есть душа?

Пуута тяжело вздохнула.

– Все несколько сложнее, друг мой. Да, у нас есть некое подобие души, хоть она и не совсем такая, как у вас. Без души в нашей вселенной существует только нежить. Мы же были прокляты богами зависеть от душ смертных разных миров, которые при жизни совершили определенный набор «грехов». Боги хитрые: себе они забирают только тех, кто им угоден, а нам сбрасывают остальное – отходы своего рода. Слабые души, которых и так недостаточно, а еще приходится подраться с марами за добычу. Однако если души перестанут поступать, Рахэн-ди не станет. Нас не станет.

– То есть вы не по своей воле это делаете?

Пуута печально улыбнулась и покачала головой.

– Сборщикам их ремесло даже нравится, хоть и не всем, – сказала она, – а для остальных это просто способ выжить и иногда приобрести немного могущества. Души стоят денег.

– А что происходит с душами, которые вы… ваши сборщики собирают? – заинтересованно спросил Гарб.

– Из них высасываются остатки Дэ, а некоторые пустые оболочки обрастают плотью и годятся в пищу. Большинство обретает забвение – для них это лучший исход, но очень малая часть настолько жаждет жизни, что возрождается в новом облике и становится пуутами или марами.

– Но суккубы же не так получают силу, – засомневался в услышанном гоблин.

– Да, наши пути отличаются от большинства тех, кого вы зовете демонами, – подтвердила Хиенна. – Мы суккубы единственные, кто черпает Дэ из силы любви, даря при этом смертным наслаждение. И даже нас клеймят как злобных тварей.

Гарб нервно рассмеялся.

– Не хочу показаться невежливым, но после ваших визитов смертные мужчины часто умирают от истощения.

Демонесса вяло махнула рукой и слегка нахмурилась, показывая свое отношение к сказанному.

– Несчастные случаи. От общего числа наших посещений – это лишь малая толика. Сколько наслаждения подарено одиноким мужчинам никто же не считает. Но стоило в порыве страсти кому-то из наших неопытных путешественниц перестараться, как мы уже враги рода людского. Знаешь, кто нас больше всех ненавидит? Монахи, давшие обет безбрачия. К ним мы, конечно, приходим в первую очередь. Как самцы хвастаются охотничьими трофеями, так и мы иногда в компании подруг можем похвалиться ночью, проведенной со священником. А еще служители богов – самый желанный и ценный приз – энергии их чистых душ хватает на многое. Но ведь никто и никого не заставляет! Все происходит абсолютно добровольно.

– То-то я смотрю, ты так прикипела к Михелю, – Гарб начал вставать с кровати, но оказался припечатанным к ней незримым прессом.

– Я предупреждаю тебя, гоблин, – полным ледяной стужи голосом сквозь зубы процедила Хиенна, – не смей больше так об этом отзываться. Я попросила о помощи, но сносить оскорбления не намерена даже от тебя.

Лицо ее пылало, а ноздри раздувались от сильного негодования.

Пресс отпустил гоблина, который вдруг снова почувствовал себя маленьким и жалким. Ощущение оказалось неприятным. С тех пор как его рост изменился, ловец духов стал беспечнее. Он перестал бояться каждого подозрительного шороха, уже не следуя стародавнему гоблинскому инстинкту – убежать или спрятаться. Суккуба вдруг выдернула его из витания в облаках и сбросила обратно на землю – неуязвимым шаман не стал даже с таким ростом, и даже посох вряд ли защитит от тех, кто не боится.

– Прости, – сказала бесовка. – На меня нашло что-то… я не хотела так.

Гарб встал с кровати, испытывая одновременно неловкость, страх и нарастающий гнев. Если прямо сейчас стукнуть, то… «Не сметь поддаваться злобе!» – мысленно одернул себя жрец Бирканитры.

– Ладно, проехали, – шаман попробовал представить себя на месте девушки и смог хоть и с некоторым усилием перебороть желание ударить Хиенну посохом. – Доверять я тебе намного больше не стал, но все же попробую. Ради Михеля. Ты поможешь нам, а мы тебе. Как нам противостоять королеве?

– Я должна бросить ей вызов и сделать это в подходящее время и в подходящем месте, – грустно ответила суккуба, закрывая ладонями изумрудные глаза, в которых блеснули слезы. – Другого пути нет. Вне ритуального круга она просто размажет меня ровным слоем по стенам замка, а там ее магия будет бессильна. Когти против когтей, зубы против зубов – победит сильнейшая. Сейчас она уже в том возрасте, когда можно рискнуть.

***

Адинук похлопал лежащего дьявола по щекам, поросшим густой черной щетиной.

– Вставай, лежебока!

Муфад’ал приоткрыл глаза и, не меняя позы, передал мысленный сигнал:

– Она ушла?

– Ты про прелестницу, хотевшую тебя задушить? – уточнил темный эльф вслух. – Удалилась по своим делам, наверное. Михелю скажи спасибо.

Муфад’ал осторожно, словно не веря в чудесное спасение, потрогал шею. Обнаружив ошейник на прежнем месте, жахани всхлипнул.

– Она прелестна, как откладывающая яйца пещерная паучиха аланкабуту, – прохрипел он, снова силясь снять ошейник. – Наши как-то вторглись в Рахэн-Ди. Там на границе была сеть тоннелей, через которые решили пройти для внезапности. Всего семь таких прелестниц половину файлака отравили насмерть, пока мы сообразили, что к чему. Самые страшные потери среди наших войск за всю историю. Командующий еще удивлялся, чего это тупые пууты не пользуются такими удобными тоннелями для своих набегов. Он был среди павших в тот день.

Адинук улыбнулся, вспомнив про Милену, смирно сидящую в заплечном мешке, и напомнил себе, что пора бы ее покормить.

Монах, до сих пор задумчиво смотрящий вслед ушедшей наследнице, повернулся к сидящему дьяволу.

– Замри! – предупредил он жахани.

Муфад’ал покорно застыл, а монах резко вскинул крепкую жилистую руку, ухватился за ошейник и, шепча молитву, потянул его на себя. Металл покраснел и расплавленными каплями потек по рукам Михеля, не причиняя ему никакого вреда. Зато досталось жахани. Незадачливый дьявол сначала беспокойно заерзал на месте, а потом заверещал и дернулся, высвобождая шею, на которой красовался свежий ожог. Белесые ожоговые пятна виднелись и на груди в тех местах, куда упали капли.

– Але маю рам, ана уасси! – вместо благодарности зашипел дьявол. – Почему не заживает? Как же больно!

Михель отступил на шаг и тихо выругался сквозь зубы. Его густые темные брови взметнулись вверх над расширившимися от ужаса карими глазами. Почему так всю жизнь происходит: захочешь сделать кому-то хорошо, а получается только причинить боль? Женился – жена страдала, ушел от нее – она не стала счастливее, примкнул к компаньонам – вообще в Ад попали. «Что же я делаю не так?» – горестно подумал мужчина. – «Хиенна вот тоже странно себя ведет, как будто ей со мной плохо».