Мульфиблы тоже не сильно стремились поболтать с существом в полтора раза крупнее себя, поэтому все больше переговаривались на своем грубоватом наречии поодаль и старались не замечать пассажира, недавно бывшего пленником. Матросам было не только стыдно за произошедшее, но еще и боязно.

Гоблинов не любят и презирают все народы без исключения. В основном за дело, потому что это подлое племя обожает трусливо грабить одиноких путников, совершать набеги на мирные поселения и уводить с собой весь скот. После налета стаи гоблинов всегда остаются только горы трупов и дымящиеся руины. Нет, когда люди, орки или те же эльфы решают повоевать, то картина почти не отличается. Вот только они никогда не опускаются до той же звериной жестокости, что и кобалусы.

Одного только перечисления увечий, которые остаются у тел замученных ими жертв, хватает, чтобы даже опытные сыщики других разумных рас предпочитали собирать улики на голодный желудок. Толку от этой работы все равно мало: если сразу после набега войска обиженного длиннолапыми народа не садятся банде на хвост, то найти потом конкретных виновников становится невозможным. Ответное же нападение на невиновные, с точки зрения гоблинов, поселения сплачивает все окрестные племена уродцев до той степени, что они могут устроить уже не набег, а самое настоящее нашествие.

Плодится подлый народец на редкость активно, явно наслаждаясь процессом, поэтому недостатка в хилых, трусливых и не слишком умелых, зато хитрых, коварных и жестоких воинах гоблины обычно не испытывают. Если бы не повальная детская смертность и малый срок жизни, отведенный богами, то им бы не составило труда заполонить вообще весь мир. Но пока гоблины таких попыток не предпринимали, у остальных народов не возникает большого желания связываться с дикарями. Отбиваться от нашествий дорого и долго, а добить остатки врага после вторжения почти невозможно. Те спрячутся в своих глубоких темных пещерах на время, затаив злобу, а потом лет через пятнадцать все повторится, но с более тяжелыми последствиями. Так что от гоблинов всегда предпочитали откупаться малой кровью. Подумаешь, сожгли хутор-другой, зато города целы, и торговля почти не пострадала.

Гарб моряков откровенно пугал. Шутка ли, когда перед тобой по палубе расхаживает гоблин шести футов ростом, которого недавно пытали в трюме. А в лапах у него огромная волшебная палка. Последняя крыса на корабле уже знала, что он сотворил с бывшим старпомом. Страх только подогревался известием, что это друг самого Палача, который не только жив, но и где-то недалеко. Простит ли капитан и без того виноватый перед ним экипаж? Вопрос сложный.

Михель наблюдал за стоящим шаманом и улыбался. Каким бы он ни был, а остальные длиннолапые в подметки ему не годились. Гарб никогда не опускался до бессмысленной жестокости. Да, у него случались вспышки гнева, но их всегда провоцировало что-то серьезное, будь то угроза его друзьям, сородичам или посоху. В остальном он совершенно безобиден и за друзей всегда готов рискнуть собственной жизнью.

Рослый гоблин продолжал стоять сгорбившись, и тяжело опирался на посох длинными до колен лапами. Потрепанный серый кафтан ему вернули, и полы, как и отросшие коричневые космы, сейчас развевал ветер.

– Тяжело? – спросил человек, подбираясь ближе. – Нельзя так все время стоять.

– Все время и не буду, – надтреснутым голосом ответил гоблин. – Часа через два окажемся в Брестоне.

– Ты откуда знаешь? – удивился Михель.

– Я понимаю языки всех разумных рас Лумеи, – скрипуче сказал Гарб. – Матросы говорили об этом. Они все еще думают, что я не догадываюсь. Каввеля отыскать не смогли и теперь хотят сдать нас с рук на руки его отцу. Еще они нас боятся, особенно меня.

– Не удивительно, – кивнул монах. – Они же не знают, что ты из цивилизованного племени.

Оба компаньона стояли и смотрели на волны.

– Ты же раньше уже убивал? – вдруг спросил гоблин.

– Доводилось, – человек припомнил самый недавний случай и поморщился.

Голос совести постоянно ему нашептывал, что это было неправильно, но монах почти смог убедить себя, что ничего постыдного не совершил.

– И каково это? – пристально глядя на собеседника, уточнил Гарб.

– А ты разве не знаешь? – недоверчиво наклонил голову Михель и посмотрел в ответ исподлобья.

Гарб раздраженно топнул, пытаясь выразить разрывающие его душу чувства.

– С жертвенной скотиной совсем по-другому, потому что духи кур и овец не мстят. Я имею в виду разумных существ. Таких я еще не убивал и хочу понимать смогу ли. После одного случая в детстве я решил, что ничего не хочу делать без плана и просчета последствий. Много раз уже действовал на эмоциях и каждый раз все выходило настолько из лап вон плохо, что до сих пор жалею. Так что хочу это запланировать, если вдруг придется.

– Ты серьезно? – правая бровь с родинкой сама взметнулась, подчеркивая изумление. Михель пытался припомнить хоть один случай, когда Гарб… и не смог.

Монах стоял, широко расставив ноги, чтобы при очередном крене борта не покатиться по палубе, и думал, что ответить. Ветер неласково трепал его темные с проседью волосы. Седина на висках так билась в воздушных струях, будто прическа человека собиралась взлететь и унести его с собой от неуместных вопросов куда подальше.

– Это сложно, – нужные слова наконец сумели найти выход. – Раньше, как я помню, меня учили, что убивать плохо. И я щадил врагов пока не понял, что тогда они могут вернуться за мной. Сразу стало легче.

– Так что ты чувствуешь при этом? – настаивал на прямом ответе гоблин.

– Удовольствие, – признался Михель. – Раньше было только сожаление, но в последний раз мне однозначно понравилось. Не знаю, откуда это во мне вдруг взялось. Может, путешествие в адские миры сказывается?

Гарб понимающе хмыкнул в ответ.

– Так я и думал, – сказал он. – Вошел во вкус, значит. Хотя это действительно странно. Ты, вроде, раньше рассказывал, что так поступать плохо и можно только обороняться. И мне вот почему-то противно. Начинает мутить от одной мысли о преднамеренном убийстве и чуть не выворачивает наизнанку, если попытаться. Я не смог с тем эльфом, хотя очень хотел. Все пытаюсь понять, за что они со мной так. Неужели просто потому, что я гобхат?

– Им зачем-то нужна была твоя кровь, – вспомнил Михель. – Только твой мучитель уже ничего не расскажет. Он умом сильно повредился, и пытал тебя, наверное, из-за этого. Второй, кажется, ничего и не знает толком.

– Если верить эфирному стражу, то мы сюда попали неслучайно, – впал в задумчивость шаман. – Наши пути разошлись сразу, но сошлись позже. Ты появился в нужный момент, чтобы спасти меня. Значит, я должен был чему-то научиться, пока мне никто не прикрывал спину.

– Или разучиться, – поддержал рассуждения Михель. – Я-то что. Меня изначально настоятель послал за тобой присматривать, так что свою задачу я выполнил. Ничего, думаю, скоро узнаем, почему так произошло.

Гарб не ответил, продолжая смотреть на море немигающим взглядом, как будто вместо соленых волн видел что-то совсем другое.

На горизонте показались очертания какого-то крупного портового города.

– Брестон прямо по курсу! – заорал матрос-«ворон» с наблюдательного поста в виде открытой бочки на ближней к носу корабля мачте, именуемой гномами крэненест или вороньим гнездом на всеобщем.

– Раньше графика уложились, – заметил монах.

– Хвала Бирканитре, – кивнул ловец духов и заковылял по направлению к каюте.

Человек оперся о фальшборт спиной и проводил компаньона странным изучающим взглядом. Гоблин, казалось, постарел за последние несколько дней лет на двадцать и достиг предельного старческого возраста для его расы. Это, конечно, лишь видимость. Гарб все еще оставался молодым и крепким, но пытки его сломали внутри. Будто перерезали какую-то нить, на которой все держалось, и теперь место доброжелательного молодого парня занял старый и немного злобный ворчун. Меньше всего на свете Михелю хотелось, чтобы этот огромный несуразный увалень, потерял ту юношескую пылкость, любознательность и страсть к экспериментам, которой щедро наделила его богиня-создательница и за которые его и любили.