Никогда мне еще не приходилось наблюдать в деле Одаренного такого уровня — и выглядело это одновременно величественно, красиво… и жутковато. Он использовал явно не обычный Ход, а что-то похожее, но из заклятий высших классов. Грузное и немолодое тело буквально расплывалось в воздухе — настолько быстро генерал двигался. Метровый Кладенец вращался в его руке, как крылья мельницы, разрубая тела террористов и отсекая сжимавшие винтовки конечности. И первым ударом огненный клинок разнес на части вспыхнувшую сумку с “глушилкой”.

Кто-нибудь более опытный в государственных делах — вроде того же Багратиона — пожалуй, действовал бы осторожнее: бил бы не насмерть, оставил хоть кого-то для допроса, постарался бы сохранить опасный прибор… Но то ли вырвалась на волю накопившаяся злоба, то ли сработали намертво вбитые в тело рефлексы пехотинца: генерал орудовал своей страшной косой какие-то пару секунд — и вдруг застыл статуей с медленно истаивающим огнем в руке.

И только потом послышался глухой стук падающих на пол изувеченных тел.

— Да твою ж… — простонал я, перекатываясь на спину.

Ко мне уже бежали со всех сторон. Городовые, женщины, военные, разодетые в роскошные костюмы князья и графы — но кровожадный генерал и тут оказался первым.

— Живой, голубчик? — Встревоженное лицо усатое лицо нависло прямо надо мной. — Скажи что-нибудь!

— Ничего… — Я кое-как привстал на локтях. — Нормально… вроде.

— Да ты, никак, подраненный. — Генерал осторожно коснулся моего плеча. — Зацепили все-таки, гады.

В горячке короткого боя я даже не успел заметить, что в меня тоже попали. Весь левый рукав кители сверху донизу пропитался кровью. Немного успело натечь и на пол, но кость как будто не задело — боли, во всяком случае, почти не чувствовалось.

— Вот же ж… — рассеянно пробормотал я. — Паркет испачкал.

— Да тьфу на тебя! — Генерал смешно шевельнул усами. — Паркет… Главное, что сам цел. А руку поправить недолго. Давай сюда!

Я не успел даже дернуться: крепкие пальцы крепко обхватили мою многострадальную конечность, и черезе мгновение плечо вдруг зачесалось так, будто в него впилось целое полчище комаров разом — и каждый был размером примерно с теленка. Целитель из его превосходительства оказался так себе, зато энергии в самое обычное плетение он ухнул столько, что еще немного — и меня, пожалуй, и вовсе разорвало бы на части.

— С-спасибо, — кое-как выдавил я.

— Потом благодарить будешь, — отмахнулся генерал. — А сейчас — поднимайся. Героям лежать не положено.

Могучие ручищи схватили меня под мышки и подняли с такой легкостью, будто мое тело вовсе ничего не весило. Голова еще немного кружилась… но ничего, устоял. Почему-то это сейчас казалось действительно важным — не лежать на полу.

— Богатырь… Воин! И где вас нынче делают? — Генерал скосился на мои погоны. — Владимирское пехотное?.. Знаю такое! А в Измайловский ко мне — не желаешь? Хоть сейчас бы забрал, безо всякого распределения — да не положено, без чина-то… А скажи — пошел бы? Пошел?

Я пробормотал что-то бессвязное. Но и такой ответ его превосходительство, похоже, вполне устраивал.

— Ладно, думай пока, воин, до выпуска еще не скоро. — Генерал легонько хлопнул меня по здоровому плечу. — Такие люди государыне везде и всегда нужны… А сейчас — ступай. С тобой его сиятельство говорить хочет.

Увидев, что я жив и как будто даже нахожусь в надежных руках, толпа вокруг тут же рассосалась. У каждого, разумеется, отыскалось дело поважнее — и только старый князь Юсупов терпеливо дожидался, пока мы с генералом завершим нашу весьма странную беседу.

И, пожалуй, не следовало заставлять его ждать и дальше.

— Ваше сиятельство… — Я шагнул вперед и чуть склонил голову. — Прошу извинить меня за этот… спектакль.

— Скорее это я должен извиняться перед вами, князь. — Юсупов суховато улыбнулся. — Вы могли бы стать выдающимся актером… Если бы уже не стали выдающимся офицером.

— Благодарю, ваше сиятельство, — отозвался я. — Но, увы, я пока еще не офицер.

— Но непременно им будете. — Юсупов протянул мне руку. — Вас ждет большое будущее, князь.

Я крепко стиснул костлявые старческие пальцы. Несмотря на худобу, силы в ладони Юсупова оказалось предостаточно. Неудивительно — с подпиткой родового Источника не так уж сложно сохранить если не молодость, то хотя бы здоровье.

— Ваш поступок достоин не только признания, но и высшей награды, которую только может пожаловать ее императорское величество. Но, боюсь, все случившееся не покинет этих стен. Подробное просто не может быть предано огласке, никаким образом. — Юсупов огляделся по сторонам и, не выпуская моей руки, продолжил. — И все же могу пообещать, князь: я не забуду, что вы сегодня сделали для страны, для всего дворянского сословия… для моего рода и меня лично.

Я хотел было ответить что-то учтивое, подобающее по правилам этикета — но слова застыли в глотке. Все вокруг видели всего лишь беседу двух князей — молодого и старого. Но я скорее почувствовал, чем понял — происходит нечто куда более важное… и сложное.

Ладонь ощутимо укололо — будто ударило током.

— Я — ваш должник, князь, — негромко проговорил Юсупов, наконец, отпуская мою руку. — И если судьбе угодно — однажды мой долг будет оплачен.

Мне оставалось только молча кивнуть: если для этого странного и немного пугающего ритуала и существовали какие-то правильные, нужные слова — я их не знал. Изобразив учтивый поклон, Юсупов отступил на шаг, развернулся — и удалился куда-то в другой конец зала.

А я… Пожалуй, стоило осмотреть рану, связаться с дедом, дождаться Багратиона. В конце концов — отыскать Настасью. Может быть, даже узнать, что с Леной — она как раз спустилась вниз перед тем, как началась стрельба.

Но все это потом.

Я неторопливо — рука все еще заметно побаливала — направился к выходу в коридор. Тем же самым путем, которым шел вместе с Хриплым каких-то десять минут назад. Кругом туда-сюда сновали люди — и в форме, и гражданские, но эта часть зала, похоже, никого особо не интересовала. Только в дверях я столкнулся с невысокой девушкой, которая едва на меня не налетела — видимо, оттого, что глаза я ей закрывала длинная темная челка.

— Прошу прощения, сударыня…

Я чуть отодвинулся в сторону, пропуская незнакомку — и вышел в коридор. Голова все еще немного кружилась, да торопиться было некуда — и я шагал неспешно, чтобы без надобности не тревожить пробитую пулей руку. Первая дверь, вторая, третья — полуоткрытая, с заметной даже в полумраке вмятиной на косяке. Войдя в комнату охраны, я склонился над связанным Хриплым…

И, развернувшись, рванулся обратно в коридор. Пробежал десяток шагов, споткнулся, едва не свалившись на ковер, споткнулся, едва не заорал от боли — и, выругавшись, просто привалился спиной к стене.

Все равно не успею… уже не успел.

Даже возвращаться назад не хотелось — хотя бы потому, что я так прекрасно запомнил то, что увижу в комнате охраны: раскрытую дверь, пустой оружейный шкаф, стол, какие-то бумаги, телефон с оборванным проводом, здоровенную лужу крови на полу.

И Хриплого, аккуратно разрезанного Серпом надвое.

— Ну… давай, рассказывай.

Дед пригубил чай, поставил чашку обратно на блюдце, чуть отодвинул — и откинулся на спинку кресла. В последнее время такие посиделки по утрам стали чем-то обязательным: не сговариваясь, мы не менее раза в неделю собирались у него в кабинете где-то за час-полтора до завтрака. Чаще чтобы обсудить что-то — но иногда и просто посидеть. Без лишних слов: дед перебирал старые бумаги бумаги, а я молча наблюдал, получая какое-то странное удовольствие от самого факта причастности к чему-то немыслимо важному.

Хотя наверняка в такие дни дед наверняка просто разглядывал старые фотокарточки, уносясь воспоминаниями в те времена, когда Александра Горчакова-младшего еще не было и в проекте. Я не мешал — кто знает, чего полезного он мог откопать в том, что для человека моего возраста неизбежно превращалось чуть ли не в сказку.