Но почему-то пока не размазало.

Раненая рука при каждом движении взрывалась болью, зато мысли вдруг обрели невообразимую ясность. И потекли плавно и неторопливо, будто я каким-то загадочным образом сумел набросить Ход на собственный разум. Все лишнее отступило. Исчезли и страх, и злоба, а голова заработала четко, как арифмометр, отдавая приказы усталому телу.

Два шага вперед. Влево — пропустить кувырнувшийся в воздухе диван. Еще шаг — пригнуться. Выстрел. Прыжок. Упасть и скользнуть животом по полу, спасаясь от столкнувшихся с диким треском шкафов. Отбросить деревяшку. Выстрел — и снова вперед.

Стоявшая у самой лестницы здоровенная фарфоровая ваза слетела с подставки и взмыла в воздух, явно нацеливаясь мне в голову. От нее я кое-как увернулся — и даже каким-то чудом поднырнул под картину в золоченой раме и рванул разом через несколько ступенек.

Но на этом мое везение закончилось: что-то тяжелое с хрустом врезалось прямо в колено, и лестница ушла из-под ног. Я едва успел подставить локоть, чтобы не разбить лицо о край ступеньки. Мне оставался буквально один прыжок — и как раз этого прыжка и не хватило.

— Ну, вот и все, сударь, — усмехнулся Орлов. — Было приятно иметь с вами дело.

Лежавший у его ног обломок доски поднялся в воздух и развернулся, нацеливаясь острым концом в меня. Слишком близко, чтобы увернуться. И не спрячешься — разве что скатиться с лестницы, чтобы поймать деревяшку не в грудь, а между лопаток.

Если только…

— Эй, сиятельство! — Я изо всех сил сжал “глушилку” пальцами, с хрустом ломая кнопку и вдавливая ее в корпус. — Лови!

Я бросил так, как раньше бросал сослуживцам в дортуаре конфеты или какую-нибудь мелочь — снизу, аккуратно, без намека не желание навредить. И рефлексы у Орлова сработали быстрее, чем разум: латунный цилиндрик перевернулся в воздухе и лег прямо в подставленную ладонь. Уже готовая сорваться и проткнуть меня насквозь острая деревяшка с негромким стуком упала на лестницу. Магия исчезла. Я поднял “наган” и, направив дуло Орлову в грудь, нажал на спуск.

Щелк.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, а потом в гробовой тишине усадьбы раздался хохот. То ли от горячки боя, то ли от пережитого после моего фокуса ужаса, Орлову вдруг сорвало голову. Он смеялся так громко, что слышно было, наверное, даже на “Бисмарке”. Правда, это куда больше напоминало истерику, чем веселье.

— Неплохо, неплохо… Каков хитрец, а? — Орлов нервно ухмыльнулся и подкинул до сих пор работавшую “глушилку” на ладони. — И какое невезение! Вынужден сообщить, что у вашего сиятельства… как бы сказать поделикатнее — закончились патроны!

— У меня не закончились, — раздался негромкий голос за спиной.

Громыхнул выстрел, и прямо между глаз у Орлова появилась аккуратная дырочка. Но моя спасительница, видимо, посчитала, что для Одаренного третьего магического класса и этого недостаточно: Нелли рванула затвор карабина, и, шагнув вперед, выстрелила еще раз. И еще. Орлов с едва слышным хрипом отступил к стене, уперся в нее спиной — и только потом сполз вниз, оставляя за собой кровавый след.

— Ну все. — Нелли выдохнула и бросила оружие на пол. — Победа.

Я не нашел в себе сил даже кивнуть. Только кое-как перевернулся и уселся на ступеньки, вытянув покалеченную ногу. Болело все, что могло болеть — спина, шея, пробитая пулей рука и вторая, здоровая — тоже. Даже Дар до сих пор съеживался и не спешил помогать.

Да и Нелли выглядела немногим лучше покойного Орлова. Заклятье, спалившее половину бойцов, пощадило ее, но бой не прошел бесследно: форма из зеленой превратилось в грязно-серую, а портупея и вовсе куда-то пропала. При каждом шаге Нелли морщилась и чуть подволакивала ногу, а левая половина ее лица выглядела одной сплошной алой маской: кровь до сих пор сочилась из здоровенной царапины между виском и бровью. От аккуратной прически не осталось и следа. Не изменился только взгляд — такой же спокойный и упрямый, как раньше, будто и не было ни сумасшедшей высадки на шлюпках, ни боя среди домов, ни панцера, едва не отправившего нас обоих на тот свет.

И из-за этого взгляда я еще держался. Не отключился, не свалился на ступеньки сломанным чучелом, чтобы подарить себе хоть несколько мгновений отдыха — даже когда в ушах зашумело, а вся усадьба вокруг почему-то принялась покачиваться туда-сюда, будто мы куда-то плыли.

— Уходи… — прошептал я.

— Что? — Нелли с явным усилием поднялась на две ступеньки и опустилась передо мной. — Ты не…

— Уходи! — Я кое-как шевелил засохшими губами, но все-таки старался говорить погромче: — Пока никто не видит. Дед тебя не отпустит. Я знаю…

В темных глазах вспыхнули молнии. То ли злость, то ли страх… то ли что-то еще. И я ничуть не удивился бы, влепи мне Нелли сейчас увесистую пощечину. Но вместо этого она вдруг наклонилась и поцеловала меня. Быстро и странно-неуклюже: не в щеку, не в губы — куда-то в уголок рта.

— Хороший ты все-таки парень, князь, хоть и не военный… Может, еще увидимся.

Я так и не понял, сказала ли Нелли это на самом деле, или мне послышалось. Я лишь на мгновение закрыл глаза — а когда снова открыл, рядом уже не было никого. Только бездыханное тело Орлова, до сих пор сжимающего в мертвой ладони “глушилку”.

Наверное, она все еще работала.

— Угощайтесь, ваша светлость. Арина Степановна не любит кофе, но варит его просто замечательно. Думаю, даже в столице вы такого не найдете.

Я пододвинул по столе чашку. Левая рука полностью зажила уже недели две назад, но я по привычке воспользовался правой, хоть ради этого и пришлось повернуться в дедовом кресле и тянуться наискосок.

— Благодарю, Саша.

Мы с Багратионом беседовали уже почти полчаса. Не в первый раз — и, разумеется, не в последний. Почти как раньше… и все же кое-что изменилось: сегодня его светлость почтил нас визитом. Не пригласил к себе в Зимний, а сам приехал из города. Лично.

А это что-то да значило.

— Видимо, пора признать, что ты меня переиграл.

Музыка для моих ушей. Правила приличия явно требовали от меня тут же возразит Багратиону, пояснить, что все это не имеет особого значения, равно как и наши с ним раздоры, что сейчас куда важнее сосредоточиться на главном… но я никак не мог себя заставить. Хотелось молчать еще хоть полминуты — и слушать, как его светлость признает то, что признавать не желал — и вряд ли пожелает впредь.

— Ты оказался прав, в то время как я — ошибался. — Каждое слово явно давалось Багратиону не без труда, но он все-таки продолжил: — И даже те абсолютное неприемлемые в любое другое время действия, которые вы себе позволили, пожалуй, можно считать оправданными.

— Более чем, ваша светлость, более чем, — кивнул я. — Я бы даже сказал — необходимыми. Особенно сейчас, когда государству угрожает кое-что пострашнее любого заговора. Я не буду говорить, что наследник в неоплатном долгу перед родами — но уверяю вас, многие думают именно так.

— Император, — негромко поправил Багратион. — Император, а не наследник. Не думаю, что нам стоит… отказывать его величеству в титуле лишь потому, что коронация состоится только в сентябре.

Я молча склонил голову. Верно. Пора привыкать к мысли, что Чингачгук, с которым мы ели буквально из одного котла и вместе лупили второкурсников во Владимирском — теперь первое лицо государства.

— Конечно же, корона в долгу — в том числе и перед тобой лично. — Багратион не стал спорить. — Но и вам с дедом не стоит забывать о собственном долге, который вы почему-то не спешите исполнить до конца.

— Что вы имеете в виду?

— Ты и так прекрасно знаешь, Саша. — Багратион пожал плечами. — Ведь порой доходит до смешного: судебные процессы идут уже чуть ли не полтора месяца, а я до сих пор понятия не имею, где сейчас находится генерал Куракин!

Этого не знал и я сам. Зато прекрасно помнил тот день, когда дед приехал невесть откуда в одиннадцать утра с трясущимися руками, бледный, как смерть и с синяками под глазами на половину лица — а потом спал чуть ли не трое суток.