— Увы, это мне не известно. — Я отвел взгляд и принялся рассматривать висевшие на стене часы. — Но могу дать слово дворянина, что его превосходительство нас больше не потревожит. Ни завтра, ни через месяц, ни через год, ни когда-либо еще. Ваша светлость сами объявили его мертвым — и я не вижу причин думать иначе.

Багратион нахмурился. Но спорить не стал, хоть мой ответ ему явно не понравился. Как и многое другое сказанное сегодня — и раньше. Впрочем, молчание его светлости нравилось даже меньше. Я его прекрасно понимал, конечно — и все же не настолько, чтобы начать болтать больше положенного.

Высадившись в Зеленой Роще, я буквально пошел ва-банк — и ставка сыграла. Покойный Орлов оказался человеком не только выдающихся способностей, но и весьма аккуратным: в усадьбе наши люди отыскали столько записей, отметок и прочих документов, что — как выразился дед — вполне хватило бы отправить четверть Госсовета на каторгу на веки вечные.

Но кое-какие козыри мы спешили разыгрывать: информация стоит существенно дороже золота, и использовать ее без собственной выгоды куда глупее, как пытаться забить гвоздь хрустальной вазой. Багратион на моем месте, разумеется, поступил бы точно так же.

Видимо, поэтому и злился.

Чин канцлера уплыл от его светлости — и, похоже, уже насовсем. Третьему отделению основательно подрезали крылья — зато авторитет древних родов в очередной раз вознесся чуть ли не до небес.

— Рано или поздно тебе и деду придется заговорить. — Багратион покачал головой и демонстративно отодвинул не успевшую опустеть чашку с кофе. — Особенно если вам известно, откуда появлялись эти… приборы подавления магии.

Последние слова его светлость будто выплюнул — видимо, чертовы “глушилки” уже успели набить всем такую оскомину, что не хотелось произносить даже название. Но это стало одной из тех тайн, за которую многие готовы были драться чуть ли не насмерть. А мне оставалось только отмалчиваться…во всяком случае — пока.

— Мне известно многое. Я не буду говорить, какой ценой достались нам эти знания — это вас едва ли заинтересует, — проговорил я. — Но, уверяю, сейчас нет совершенно никаких причин…

— Нет, это совершенно немыслимо! — Багратион едва не сорвался на крик. — Может, ты уже даже знаешь, как делают эти штуковины?!

— Может быть. — Напустить на себя загадочный вид не составило особого труда. — И как только у меня появится возможность, я незамедлительно сообщу и вам.

— Осторожнее, Саша! — Багратион сложил руки на груди и откинулся на спинку кресла. — Не забывай… В конце концов, нравится тебе это, или нет — я должен делать свое дело.

— Так делайте, ваша светлость! Уж поверьте — скоро работы у Третьего отделения станет даже больше, чем было раньше. — Я облокотился на стол и подался вперед. — Точно так же, как и у нас всех. И мы непременно справимся. Хотя бы потому, что иного выхода попросту нет! Мы давно уже вместе работаем на благо страны и короны — и я совершенно не вижу причин не делать этого впредь. — Я попытался, но все же не смог удержаться от колкости: — Особенно если ваша светлость — уж простите — прекратит вставлять мне палки в колеса.

Багратион сердито сверкнул глазами, но, конечно же, сумел промолчать. Вряд ли он смог бы в неполные пятьдесят занять пост верховного жандарма Империи и на время чуть ли не стать ее единоличным правителем, если бы не умел держать себя в руках. Наш спор начался уже давно — и не собирался заканчиваться.

Но это уж точно не было поводом для настоящей ссоры.

— Ты слишком много на себя берешь, Саша, — тихо проговорил он.

— Едва ли больше, чем смогу унести, ваша светлость. — Я пожал плечами. — А уж с вашей помощью…

— Хорошо. Как скажешь. — Багратион раздраженно поморщился — и вдруг посмотрел мне прямо в глаза. — Но ответь мне на один вопрос, Саша. Всего один.

— И какой же.

— Скажи… Ты ездил на Валаам?

Лицо Багратиона вдруг стало немыслимо, смертельно серьезным — будто от моего ответа зависела чуть ли не сама его жизнь. Я не почувствовал вспышки Дара, ничего такого, чем непременно сопровождалась бы попытка залезть мне в голову и покопаться в памяти. Но сам взгляд темных глаз почему-то сейчас больше всего напоминал бур, уже готовый просверлить меня насквозь.

— Да, ваша светлость. — Я не видел особых причин скрывать то, что Багратион уже и так наверняка знал. — Ездил.

— И что ты там видел?!

— А это уже второй вопрос, — улыбнулся я. — Не так ли?

Почти минуту мы молчали. Не так уж долго — но за это время сидевший напротив человек менялся буквально на глазах. Багратион сжался в кресле и даже чуть осунулся, будто разом постарев лет на десять. Что-то пробило его даже сильнее, чем весь наш предыдущий разговор — хоть я и сказал немало неприятного. И я, кажется, догадывался — что именно.

Но уточнять, ясное дело не стал.

— Что ж, — наконец, выдохнул Багратион. — Видимо, теперь мне придется привыкнуть к мысли, что семнадцатилетний…

Наверняка мне понравились бы следующие слова — даже прозвучи они отчасти оскорбительно. Но нашу беседу прервали самым бесцеремонным образом: в коридоре послышались быстрые тяжелые шаги, потом дверь с грохотом распахнулась, едва не ударившись о стену, и на пороге возник Андрей Георгиевич. И глазу него были такие, будто старик только что увидел самого черта.

Или что похуже.

— Прошу прощения, что вынужден помешать, ваше сиятельство… ваша светлость. Новости непроверенные, нигде не объявлено официально. Подробности пока неизвестны, и все же мы с Александром Константиновичем решили сообщить немедленно. — Андрей Георгиевич отер пот со лба. — Сегодня ровно в девять утра в Варшаве был убит… застрелен гостивший у губернатора германский кайзер Вильгельм. И уже через несколько часов — очевидно, в ответ на случившиеся — войска Рейха пересекли границу Привислинских губерний и заняли Калиш и Ченстохов… Думаю, вы все понимаете, что…

— Да, разумеется. Нет нужды объяснять, Андрей Георгиевич. — Багратион вытянул руку и забарабанил пальцами по столешнице. — Вне всяких сомнений, подобное означает только одно.

— Война, — тихо проговорил я. — Это значит — война.

Статский советник

— Знаешь, почему мы носим эти знаки на одежде?

— Черные черепа? Они… они страшные.

— Может быть. Это особый знак. Его использовали…

— Давно? Еще до войны?

Снова знакомый сон — и снова с продолжением. Девчонка с глазами цвета летнего неба, тяжелые шаги внизу, чудовище с трехпалой металлической лапой, короткая схватка, боль… и пустота.

Только на этот раз и этим все не закончилось. Я не мог открыть глаза, не мог пошевелиться, не мог даже вдохнуть — да и вдыхать было уже нечем. Изломанное мертвое тело осталось где-то там, так далеко, что не получалось и представить. Но сам я еще… нет, не жил — но пока еще существовал. Без памяти, без мыслей. Без времени. Просто ждал. Может, целую тысячу лет, плавая крохотной искрой посреди бесконечного и темного ничто.

Пока не зазвучали голоса.

— Он?.. Меня порой удивляет твой выбор, — негромко проговорил первый. — Ни знаний, ни нужного опыта… Нет даже настоящей силы. Той, без которой совершить великое непросто. Почти невозможно.

— Позвольте не согласиться. — Второй голос явно принадлежал женщине. — Вы ведь сами говорили, что сила порой не значит ничего. Знания могут принести лишь небольшую пользу. А опыт… разве его недостаточно? Разве он мало повидал за свою жизнь, разве мало сделал?

— Ему совсем немного лет.

— Тридцать семь. Не так уж и мало для человека из его мира. А некоторые годы стоят десятка.

Спасенная мною девчонка явно хотела что-то доказать… Определено, это была она — я узнал голос. Разве что теперь он звучал чуть ниже, глубже и как-то волнующе, будто его обладательница каким-то образом успела повзрослеть за эти…