Но теперь он почему-то решил прикрыть мне спину, а за ним подтянулись и еще несколько ребят со взвода. И все до одного сжимали в руках так любимые Мамой и Папой «трехлинейки». Конечно, ни штыков, ни тем более патронов на практических занятиях в классах ни у кого не было, но даже без них винтовка оставалось грозной силой.

Драки в училище случались редко. И, разумеется, были строжайше запрещены — а уж за использование Дара отсюда наверняка вылетел бы со свистом даже великий князь императорской крови. Так что выяснять отношения юнкера предпочитали словами — и уж совсем в исключительных случаях на кулаках… или с применением подручных средств.

«Трехлинейка» приятно оттягивала руки тяжестью боевого железа — и внушала уверенность. А заодно и желание опробовать прочность оплетенного магическим контуром приклада на зубах его сиятельства.

— Послушай, ты… — Куракин побелел от злости. — Еще хоть слово…

— Пошел. Вон. — Я выдал самую лучезарную улыбку из тех, на которые вообще было способно мое лицо. — Клоун ты ряженый.

* * *

— Совсем… обалдели! — Сухонький старичок в белом халате явно собирался выдать словцо покрепче, но постеснялся. — Распустили вас — дальше некуда. При Вербицком попробовали бы такое устроить — враз бы все отсюда вылетели! И не в войска, а прямиком на каторгу!

Старший целитель рвал и метал. Вряд ли его легендарный Вербицкий — судя по всему, прошлый или позапрошлый начальник Владимирского училища — стал бы отчислять две дюжины человек разом, но у местных врачей и медсестричек были все основания ворчать: такой масштабной работы у лазарета не случалось уже давно.

Драку мы все-таки выиграли — хоть и не без потерь. Куракина я свалил первым же ударом, прикладом под дых — но кто-то из его дружков зарядил мне в бровь. Били сверху, ногой, и если бы я не успел дернуться — последствия могли оказаться куда плачевнее. Но повезло — и уже через несколько мгновений мои однокашники стащили второкурсников вниз по ступенькам и изрядно надавали по ребрам.

Досталось и нашим. Артему расквасили нос, а Богдан сиял здоровенным синяком под глазом. Что, впрочем, не мешало ему во всю пасть улыбаться медсестре. И не без успеха. Даже с подбитой физиономией бывший одесский кадет не растерял сверхчеловеческого природного обаяния, и обхаживающая раненого героя полненькая рыжеволосая девушка уже вовсю посмеивалась. Только опасливо поглядывала на строгого начальника — на всякий случай.

— Как вам может быть не стыдно? — продолжал бушевать целитель, не забывая, впрочем, латать меня плетением.

— Представления не имею, о чем вы, милостивый государь. — Я пожал плечами. — Я просто ударился лбом… случайно.

Что-то в этом роде мы и заявили — все до единого. «Господа подпоручики», разнимавшие драку, обещали подтвердить, и только поэтому робкая надежда, что неприятные известия застрянут где-нибудь на уровне ротного, а не пойдут наверх, еще теплилась.

— И еще двадцать человек ударились? — проворчал целитель. — Не держите меня за дурака, юноша… И сидите ровно! Две минуты… Потом — свободны.

Вряд ли магия так уж сильно зависела от моей позы — скорее старику просто хотелось напоследок повредничать. Но я послушно выпрямил спину и замер. Целитель замкнул контур и отошел — лечить следующего на очереди.

И я тут же встретился глазами с Куракиным — по странному стечению обстоятельств он сидел как раз напротив. С повязкой на руке и пластырем на переносице. Похоже, успел получить от кого-то еще… поэтому и смотрел волком. На мгновение показалось даже, что он с радостью продолжит нашу разборку прямо здесь и сейчас — но его сиятельство сдержался.

— Дурак ты, Горчаков, — проговорил он. — Не знаешь, с кем связался.

— Вот ты на меня ужасу то нагнал, — так же тихо ответил я. — Что, на дуэль вызовешь?

Про то, что я сделал с Воронцовым в июле, в училище наверняка знали… или догадывались.

— Много чести. — На губах Куракина появилась мерзкая улыбочка. — Ерепенься, пока можешь. Все равно под нами все будете. А кто не будет…

Вместо слов Куракин вдруг поднял руку и чиркнул пальцем себе по горлу. Выглядело это скорее смешно, чем по-настоящему угрожающе, и все-таки я задумался.

Слишком уж уверенная у него была морда… И слишком большая толпа собралась на лестнице. Я точно видел даже старшекурсников — но с чего бы «благородным подпоручикам» признавать вожаком идиота с унтер-офицерскими погонами?

Из-за одного только княжеского титула? Или между ними была какая-то другая, особенная связь, о которой я пока не догадывался?

С такими мыслями я покинул лазарет, вышел в коридор…

Где меня уже ждали.

— Ну что, полководец, — усмехнулся Иван, спрыгивая с подоконника, — можно поздравить с первым боевым ранением?

— Да так себе ранение. — Я коснулся кончиками пальцев уже почти зажившей брови. — Жить буду. Главное — силы добра победили.

— Это, конечно, хорошо… Но вот что я тебе скажу, Саш. — Голос Ивана вдруг стал смертельно серьезным. — Не связывался бы ты с Куракиным.

— Буду я еще эту падаль бояться, — фыркнул я. — И нашим прохода не дает, и даже на третий курс гавкает. Как вы вообще ему еще все зубы на полку не сложили?

— А ты догадайся. — Иван мрачно посмотрел на меня исподлобья. — Думаешь, из-за кого я на второй год в училище остался? Так бы уже получил подпоручика — и обратно в полк…

— Из-за Куракина? — зачем-то переспросил я. — Так он же тогда вообще только зачислился… Сам сугубым был еще.

— Да не только в нем дело. — Иван махнул рукой. — От этого так, больше шуму, а их там теперь целая шайка-лейка, даже некоторые оберы туда же… со штабными чинами. Все друг друга покрывают.

— А Симонов? — быстро спросил я.

— Этот мужик нормальный. Сейчас таких мало осталось… Не знаю, я, Сашка. Получается, ничего с ними не сделать. — Иван виновато опустил голову. — Если полезет кто, я морду набок сверну — поэтому и не трогают. А свои порядки наводить начну… Тут можно и погоны на стол сложить. Без выходного пособия.

Да уж. Если даже Иван не хочется связываться… Дело точно не только в наглом князьке, на втором курсе возомнившим себя «господином подпоручиком».

Уж не об этом ли говорил Багратион?

— И давно тут такое? — вздохнул я.

— Да года с два будет. — Иван кисло поморщился. — Раньше тоже случалось, но поменьше. А тут прям… И не только во Владимирском. Сам-то я давно уж там не был, но говорят, у меня в полку тоже… есть теперь. И не гвардейский цук, которому сто лет в обед, а такой бардак, что волосы на всех местах дыбом встают.

— Вот ты ж… — Я на всякий случай огляделся по сторонам. — И чего делать? Может, начальнику сказать?

— Да чего тут сделаешь… — вздохнул Иван — и вдруг посмотрел мне прямо в глаза. — Не лез бы ты в это дела, Сашка. Целее будешь.

— Еще один день… — тоскливо проговорил я. — Еще одна норма картошки.

— Улыбайтесь, Горчаков, завтра будет хуже.

Богдан ловко швырнул в гигантскую — чуть ли не мне по пояс высотой — кастрюлю аккуратный кружочек. Ровный, белый — без единого глазка. На мгновение я даже позавидовал: у меня получались, конечно, тоже вполне пригодные в пищу — но больше похожие на кубики или пирамидки: я срезал слишком много кожуры.

А вот Богдан чистил картошку идеально — видимо, сказывалась богатая практика в кадетские годы. Обращаться с коротким кухонным ножом он умел не хуже, чем со шваброй.

Последствия драки нас все-таки миновали… почти. Его сиятельство князь Куракин и вовсе вышел сухим из воды — видимо, прикрыл кто-то из начальственных покровителей. А вот все остальные — от первого до третьего курса включительно — угодили под самый настоящий дождь из нарядов. Ни ротный, ни уж тем более оберы даже не упоминали про потасовку на лестнице… но все ее участники таинственным образом раз за разом лишались выходных и попадали на хозяйственные работы. Иногда по одному, иногда всей кучей сразу.

А иногда втроем — как мы сейчас.