Костя… как же так?

Тоска вновь колыхнулась внутри, сменилась гневом – и тут же схлынула. Я стиснул зубы и тряхнул головой, отгоняя лишние эмоции.

Сейчас не время накручивать себя и срывать злобу. Багратион не зря показал заговоренную пулю – и не зря спрашивал про Воронцова. Если позволить всему этому затянуть меня, оно уже не остановится – и тогда… тогда я потеряю не только старшего брата, но и всю семью. Может, я самый младший и пока еще самый бесполезный из Горчаковых, может, меня вообще не станут слушать, но я хотя бы знаю, что…

– Вот еще, Александр Константиныч… Тут внебиржевая сделка… человек проверенный, и контора хорошие деньги дает… Подписать бы…

Сергей Иванович Колычев склонился над дедовским плечом, негромко объясняя что–то и потрясая над столом кипой бумаг… До которых деду, похоже, не было вообще никакого дела.

– Чего ты там бормочешь, Сережа? – проворчал он.

– Средства организую – как велели… – Колычев тут же плюхнул документы на стол и пристроил сверху ручку. – Продаем кое-что, цена хорошая, и до торгов успеем, чтобы сразу… Ознакомьтесь, так сказать – и резолюцию поставьте… если угодно, ваше сиятельство.

– Надо – значит, поставлю, – буркнул дед, выводя на бумаге размашистую подпись. – А ознакомиться – это уж сам будь любезен. Не до того мне сейчас.

Ну да. Как говорится, кесарю – кесарево, а для всего остального есть поверенный.

Когда мы с Колычевым встретились глазами, он отпрянул, дернулся… и тут же засеменил ко мне привычной неуклюжей походкой, на ходу протягивая ладонь для рукопожатия. Но, не дойдя пару шагов, передумал – и вдруг бросился обниматься.

– Александр… Александр Петрович! – Колычев шмыгнул носом и ткнулся очками куда–то мне то ли в плечо, то ли подмышку. – Господи… такая утрата! Мои соболезнования, мои соболезнования!

– Благодарю… Сергей Иванович. – Я кое-как отлепил поверенного от себя и на всякий случай отступил на шаг. – Могу я полюбопытствовать – что вы передали деду? Сейчас не самый подходящий…

– Все исключительно по распоряжению его сиятельства! – Колычев мелко затряс головой. – Он приказал мне… изыскать средства. А это непросто сделать. Особенно когда сроки…

– Средства?

– Ну вы же понимаете, Александр, – тоскливо протянул Колычев. – Вы же видите… То, что сейчас происходит – это же, фактически, война! А война всегда требует наличных денег. И немалых – даже для вашей семьи. И мне приходится…

– Не похоже, что вам все это по душе.

Я огляделся по сторонам – и снова посмотрел на Колычева. Поверенный явно был смертельно перепуган и растерян – и уж точно не тянул на самого здравомыслящего в гостиной… но хотя бы не выглядел похожим на матерого солдафона, готового сорваться по приказу.

– Нет… нет, что вы, Александр… Саша, – вздохнул он. – Как такое может быть по душе?.. Я помню Константина еще совсем мальчишкой… И сегодня… Ужасный день! Ужасный!

– И станет еще ужаснее, если не сделать хоть что-нибудь, – проговорил я. – Неужели мы никак не можем…

Деда мне не переубедить. Андрей Георгиевич куда–то запропастился – похоже, вышел на улицу. Но если хотя бы поверенный решит выслушать…

– Увы, друг мой. – Колычев развел руками. – Здесь мы бессильны. И иного выхода нет!

Кроме как позволить всей этой армии добраться до людей Воронцовых, чтобы перестрелять друг друга?

– Поймите, ваше сиятельство… Иногда обстоятельства сильнее нас! И порой приходится принимать непростые решения. – Колычев снял очки и промокнул влажные глаза рукавом. – Если бы ваш дедушка мог поступить иначе…

– А если все-таки может? – Я с трудом поборол желание взять поверенного за грудки и как следует тряхнуть. – Послушайте, Сергей Иванович, я уверен, что на самом деле…

– Оставьте эти разговоры, ваше сиятельство!

Колычев снова нацепил очки на нос, строго посмотрел на меня – и выпрямился, будто бы даже став чуточку выше. Его глаза все еще влажно поблескивали, но поверенный изо всех сил излучал воинственный дух.

– Я вовсе не считаю все это… необходимым, – твердо проговорил он. – Но я служу вашей семье… вашему дедушке! И сделаю все, что он велит – чего бы мне это не стоило!

Да чтоб тебя… за ногу!

То ли Колычев боялся и слово сказать поперек грозному владыке, то ли его тоже захлестнула всеобщая кровожадность, повисшая в воздухе вместе с табачным дымом – слушать он меня не стал. Я огляделся, ища глазами Андрея Георгиевича…

Но вместо него наткнулся на тяжелый и недобрый взгляд.

– Сашка! – Дед вынул изо рта погасшую трубку и грозно сдвинул брови. – А ты почему еще здесь?

Донести до деда хоть что–то внятное я так и не успел. По одному движению его бровей два крепких дядьки бережно, но крайне настойчиво взяли меня под руки и потянули к двери. Я только пару раз дернулся – скорее чтобы окончательно убедиться: приказы главнокомандующего здесь обсуждаются исключительно после выполнения.

Уж лучше сохранить лицо перед многочисленной родней и друзьями рода, чем вырываться, верещать что–то невразумительное, услышать произнесенное шепотом «Бедный мальчик не в себе» и в конечном итоге оказаться в Елизаветино запертым где-нибудь в чулане без окон.

В общем, уже через пять минут я сидел на заднем сиденье между своих конвоиров, похожих на помолодевшего примерно вдвое Андрея Георгиевича, и отправлялся в ссылку в родовое поместье. Дед не пожалел для меня серьезной техники: я толком не успел рассмотреть машину снаружи, но даже взгляда из салона хватало, чтобы оценить и толщину стекол, и мощные двери.

Которые винтовочная пуля вряд ли пробила бы даже без магического усиления – но дед все равно предпочел перестраховаться. Кто–то – а может, и он сам – наложил на лимузин защитные заклятья. Что–то вроде Кольчуги, но раз в десять сложнее и крепче. Настолько энергоемкие и могучие, что они превратили машину в самую настоящую крепость на колесах. Металл вобрал столько силы, что будто бы даже стал еще тяжелее: мотор натужно рычал, но скорость не слишком–то спешила переваливать за пятьдесят километров в час.

Спереди ехала «Волга» – такая же, как у Андрея Георгиевича, а сзади – модель поновее, двадцать четвертая, поблескивающая на солнце черным глянцем. Вряд ли сам Багратион – его силищу бы я уж точно почувствовал – скорее кто–то из подчиненных рангом пониже. Машина тайной полиции проследовала за нами до самой окраины города – видимо, убедиться, что меня действительно увозят, куда следует – а потом развернулась через сплошную полосу и, взревев, умчалась обратно.

А мы покатились дальше – и добрались без приключений. Никто не пытался перекрыть дорогу, расстрелять лимузин или размазать меня по асфальту боевой магией… но все равно окончательно выдохнул я даже не в самом Елизаветино, а только когда охранник – кажется, тот же самый, что вчера выпускал меня на «Волге» – закрыл за нами ворота усадьбы.

Дед собирал в центре Петербурга целую армию. И Воронцовы никак не могли об этом не узнать – и даже если они действительно не имели отношения к Костиной гибели, ожидать следовало чего угодно… в том числе и удара на опережение. В том числе и по самому… пока еще самому слабому звену – в моем лице.

В том числе и в родовом гнезде.

И все-таки в усадьбе мне стало спокойнее. За какие–то пару-тройку часов дом моего детства превратился в крепость, готовую выдержать любую осаду.

Обычно у ворот дежурил один человек, и еще парочка прогуливались по территории с собаками. Но я никогда не видел у них оружия… хотя предполагал, что где–то оно есть. Но даже эти скромные меры предосторожности всегда казались какими–то излишними, ненужными. У моей семьи не было заклятых врагов… или я ничего о них не знал. А из уголовников никто в здравом уме не посмел бы сунуться в дом Одаренного третьего магического класса. Могущество и имя деда надежно защищали нас всех.

И все-таки сегодня их оказалось недостаточно.

Неподалеку от ворот у будки курили трое молодых мужчин с винтовками – и как минимум один из них точно был Одаренным. Заметно послабее меня, но наверняка тренированный как следует. Пока лимузин неторопливо катился к гаражу, я успел насчитать еще десятерых охранников. И неизвестно скольких еще скрывали стены поместья: я чувствовал, что внутри есть люди, но ни количества, ни магического класса прощупать уже не смог.