Теперь не достанут… точнее — достанут не сразу.

Выдохнув, я принялся разглядывать внутреннее убранство “Бисмарка”. Света было немного — только дежурная лампа над лестницей вниз — но все же достаточно, чтобы разглядеть приборы. Здоровенный штурвал посередине, рукоятку с надписью на немецком — кажется, это называется “машинный телеграф” — карту с какими-то линейками, компас… Есть!

Среди окружавшей меня германской лаконичности здоровенная металлическая коробка, выкрашенная армейской “зеленкой”, смотрелась явно чужеродным элементом: она не только стояла на полу криво, но еще и распускала во все стороны щупальца проводов в два пальца толщиной… Вряд ли аккуратные немцы позволили бы устроить подобное в святая святых чуть ли не флагманского крейсера.

Я не стал разбираться, куда тянется вся эта требуха или искать рубильник. Просто подскочил к коробке и сорвал крышку. Внутри конструкция государыни всех “глушилок” оказалась даже изощреннее, чем снаружи, но зачарованный сердечник я узнал сразу: вряд ли здоровенный брусок желтоватого металла мог оказаться чем-то другим. И мне оставалось только вырвать его и…

— Постой… Осторожнее с этим, ладно? Не дури, парень.

Если бы человек, появившийся невесть откуда буквально в нескольких шагах, попытался напасть или крикнул — я бы, пожалуй, тут же разнес “глушилку”. Но его голос, напротив, звучал мягко и вкрадчиво… почти что с заботой.

— Не трогай.

Я поднял глаза и встретился взглядом с высоким мужчиной в парадном мундире с генеральскими погонами. Его превосходительство выглядел потрепанным… и, похоже, остался без оружия — иначе наверняка бы просто застрелил меня вместо того, чтобы болтать. Возможность у него явно была: я понятия не имел, откуда он подкрался — то ли с левой стороны, то ли поднялся с лестницы снизу — но сделал это тихо и незаметно.

И все же нас разделяло несколько шагов. Вполне достаточно, чтобы я успел отключить чертову машину. А значит, генерал никак не мог чувствовать себя хозяином положения. Хоть и явно пытался убедить меня в обратном — вид у него был спокойный и уверенный, с чуть ли не отеческой заботой в глазах.

Прямо как в тот день, когда он поднимал меня с пола во дворце Юсупова и звал к себе под крыло. В Измайловский гвардейский полк… сразу после того, как в считанные мгновения изрубил в капусту всех террористов-народовольцев, то ли не сумев, то ли не пожелав брать пленных.

И теперь я, кажется, догадывался — почему.

— А я тебя помню, воин. — Усатый генерал осторожно шагнул ко мне. — Ты парень смелый. И толковый.

Не знаю, как именно он собирался меня убалтывать. Угрожать уж точно не было особого смысла. Я и так прекрасно понимал: отключу глушилку — и магия в столице снова заработает. Все Одаренные разом вернут себе силы, и их, пожалуй, хватит и отбить Зимний, и разогнать народников… даже справиться с панцерами.

А я окажусь заперт на ставшем вдруг до тошноты тесным мостике “Бисмарка” с машиной убийства четвертого магического класса.

— Сообразил. Вижу, что сообразил, молодец. — Еще маленький шажок вперед. — Давай мы с тобой…

— Да пошел ты на хрен, — выдохнул я.

И рванул сердечник, одним движением разворотив все хрупкое нутро “глушилки”. Железка поддалась неожиданно легко, почти без усилия — и я, размахнувшись, швырнул ее на лестницу. Тяжелая болванка гулко ударила по ступеням раз, другой — и затихла.

Где-то очень далеко внизу.

Снаружи гремели выстрелы, уже полыхали боевые заклятья, кто-то вопил, колошматил прикладом в дверь, ломясь внутрь… Но здесь, на мостике, время будто остановилось. В целом мире остались только мы двое — я и усатый генерал.

— Отважный ты парень… даже жалко, — вздохнул он.

И шагнул вперед, поднимая руку, из которой с негромким шипением уже росло полыхающее лезвие Кладенца.

Говорят, страх придает человеку крылья. Генерал наверняка двигался со сверхчеловеческой скоростью — но я успел швырнуть в него сначала Булаву, потом Копье в упор — и откатиться в сторону, нырнув под гудящий Кладенец.

Вряд ли промазал — но не увидел привычных искр от попадания боевого заклятия в Щит. Генералу с его силищей мои удары оказались, что слону дробина. Даже не дернулся. Пролетел несколько шагов по мостику, снес огненным мечом кусок штурвала — и снова развернулся ко мне. Как и тогда во дворце Юсупова, он не пытался применять дальнобойную магию. То ли пользовался излюбленным смертоносным плетением, то ли посчитал, что в замкнутом пространстве, когда обоим некуда бежать, не найдется ничего лучше Кладенца, от которого не спасут ни Кольчуга, ни Латы, ни даже самый крепкий Щит. Лицом к лицу, врукопашную — и из знакомых мне боевых заклятий и плетений было только одно, способное остановить смертоносное лезвия Кладенца.

Дар против Дара, сила против силы. Подобное против подобного.

Поднимаясь с пола, я зажег на ладони собственный огненный клинок. Пусть не такой могучий, как у генерала, покороче — скорее похожий на палаш или римский гладиус — но тоже полыхающий всей мощью рода Горчаковых. Плетение вышло почти безупречным, и в свете двух огненных мечей в глазах его превосходительства на мгновение мелькнуло что-то вроде одобрение.

А через мгновение мы сцепились снова. Клинки сшибались, высекая искры, мелькали по всему мостику, разнося приборы и оставляя на стенах глубокие алые борозды. Генерал фехтовал куда лучше и без труда давил меня силой — но я каким-то чудом успевал раз за разом или подставлять свой меч под его бешено завывающую косу, или хотя бы отступить. Я не мог, не должен был двигаться с ним в одной реальности — такая нагрузка высосала бы мой резерв до капли в считанные секунды.

А резерв все не кончался. Наоборот — силы Дара вдруг стало столько, что она сама вырывалась наружу. Полыхала, разлетаясь брызгами, делала свечение Кладенца невыносимо-ярким, выдавливала наружу потрескавшиеся толстые стекла на мостике — но не уходила.

Дед. Со всей своей силищей он не мог оказаться рядом, чтобы защитить меня. Зато дотянулся, почувствовал, что я в беде. Что сейчас магия куда нужнее здесь, на “Бисмарке” — и замкнул на меня всю мощь родового Источника. Даже теперь ее не хватало, чтобы одолеть матерого Одаренного на несколько классов выше — но я держался.

Пока генерал не сменил тактику. То ли по-настоящему разозлился, то ли просто устал плясать по мостику — и вместо того, чтобы снова налететь на меня с Кладенцом, отступил на пару шагов, чуть отвел свободную руку — и выбросил вперед растопыренной ладонью.

По мостику будто прошел… нет, точно не порыв ветра. И даже не ураган — больше это напоминало взрыв фугасной гранаты. Остатки приборов разлетелись по полу ошметками. Уцелевшие стекла брызнули наружу искрящейся крошкой. Даже толстый металл рубки со стоном поддался, лопаясь по швам. Я кое-как закрылся и каким-то чудом даже устоял — только проехал подошвами по полу несколько шагов.

Щит, усиленный родовым Источником, выдержал и второй удар генерала… зато не выдержал я сам. Приложило так, что на мгновение перед глазами мелькнули мои собственные ноги в ботинках, подлетевшие выше головы. Меня швырнуло об стену с такой силой, что все кости хрустнули разом, но многострадальному мостику досталось еще больше: металл жалобно застонал, расступился под спиной — и, напоследок ужалив в бок острой кромкой, выпустил меня наружу.

Не знаю, как я вообще не отключился после полета с нескольких метров. То ли удачно перевернулся в воздухе, то ли выручила магия, чуть замедлившая падение. А может, я и правда на мгновение потерял сознание, ударившись о палубу — но тут же пришел в себя, когда на мое лицо упали холодные капли

Крупные, тяжелые — я и не успел заметить, как дождь усилился. Когда мы шагали к “Бисмарку” по набережной, с неба понемногу моросило уже не первый час — но по-настоящему стихия разгулялась только сейчас. Будто небесная канцелярия решила хоть немного притушить полыхающий в городе пожар.