Кому-то это, наверное, даже показалось бы красивым: огненные струи хлестали из утренней дымки, кромсая дома на окраинах и сплетаясь в причудливые узоры с боевыми заклятиями. Одаренных с обеих стороны было не так уж и много — но все же достаточно, чтобы залить пламенем все поле к востоку от Сен-Жоржа. Я разнес один пулемет, пару раз промахнулся Свечкой по едущему панцеру и один раз угодил в “глушилку”. Сил еще оставалось достаточно… а вот время уже заканчивалось.

— Уходим, ваша светлость. — Я схватил герцогиню за руку и потянул к лестнице. — Они слишком близко.

Я скорее почувствовал, чем заметил что-то в огненном мельтешении на поле боя — и мы буквально скатились по лестнице к кабинету Делорма. Вовремя: прямо над головой дважды гулко ухнуло, и вниз по ступенькам полетели осколки стекла и камней.

— Все за мной! — скомандовал я столпившимся у ратуши ополченцам. — Занимайте дома и не пускайте их на улицы!

Разогнанное Даром тело двигалось легко и свободно, и я сам не заметил как оставил далеко позади герцогиню и остальных, попутно оказавшись чуть ли не на самой окраине Сен-Жоржа. Немцев еще удерживали огнем на дороге и в поле, но они все так же перли в атаку, и на центральной улице уже вовсю свистели пули. На асфальте у самого въезда в город лежали несколько незадачливых ополченцев — я насчитал почти десяток тел. К счастью, остальные удачно укрылись за баррикадами и продолжали отстреливать подступающие фигуры в сером.

С высоты ратуши я наблюдал за боем будто бы со стороны, взяв на себя роль и полководца, и смертоносного главного калибра. Но здесь, внизу, вдруг почувствовал себя одним из рядовых стрелков. То ли сказались недосып и разогнанные магией рефлексы, то ли меня попросту захлестнула горячка боя — тактические помыслы разом куда-то исчезли.

Я лупил магией, едва успевая прицелиться. Защищенный “глушилкой” панцер остановился, получив прямо в дуло полтонны земли, попытался развернуться — но так и не смог. Я засыпал его чуть ли не по самую крышу, снес двумя Копьями соседний, а потом ударил и по пехоте. Не рядовым, а заклятьем четвертого класса, которому дед научил меня за пару дней до отправления “Петра Великого”.

Полуденница. Не самое сложное, но крайне прожорливое заклятье. Совершенно бесполезное против брони — зато немыслимо убойное для живой силы… и немыслимо жуткое — особенно если наблюдать его действие в первый раз. Резерв разом ухнул куда-то в ноль, и, повинуясь моей воле, на дороге в полусотне метров впереди загорелись полтора десятка огоньков. Вспыхнули — и тут же бросились в разные стороны, оставляя за собой на траве полыхающие следы.

Обладающий достаточно живым воображением человек, пожалуй, смог бы разглядеть в них бегущие девичьи фигуры, стремительные и легкие. Сознания в них было, конечно же, не больше, чем в медлительном и неповоротливом Горыныче — но преследовать ближайшую цель Полуденницы умели не хуже него. Догоняли, на мгновение заключали в смертельные огненные объятия — и тут же мчались дальше, неуязвимые для пуль и боевых заклятий… почти всех.

Немецкой выучки хватало на наступление даже под огнем пары сотен стволов, но когда солдаты увидели, как их товарищи один за другим превращаются в вопящие живые факела — дрогнули даже самые стойкие. Примерно через полминуты стрельба со стороны дороги почти стихла, а потом…

— Они отступают! — заорал кто-то со второго этажа наполовину разбитого снарядами дома справа. — Немцы бегут!

— Не жалейте патронов! — отозвался с баррикады голос Жан-Поля. — Сегодня мы войдем в историю!

Уцелевшие стрелки громыхнули хором вдогонку серым мундирам, и я тоже ударил — почти наугад запустил еще трех Полуденниц. На большее уже не хватило сил. Не будь у меня необходимости держать марку — пожалуй, тут же уселся бы отдыхать прямо здесь, на асфальте, даже не доковыляв до ближайшей баррикады.

Мы победили… кажется.

— Ну и ночка, друг мой! Вот уж не думал, что человек вообще способен на подобное. — Жан-Поль забросил винтовку за спину легонько хлопнул меня по плечу. — Похоже, все рассказы о тебе — чистая правда… Знаешь, я начинаю бояться…

— На вашем месте, мсье, я бы скорее опасался вот этого!

Взъерошенный и заспанный Делорм появился невесть откуда — и теперь настойчиво тянул меня за рукав, будто пытаясь развернуть лицом обратно к центру города. Туда, где сквозь расступающуюся толпу ополченцев и местных по улице неторопливо протискивались несколько черных машин. Я не узнал ни одну — даже марку… зато был совершенно точно уверен, что ни в армии ее светлости, ни в соседних городах и коммунах подобных авто не имелось и в помине.

Огромные, блестящие, явно не самых дешевых марок… и наверняка преодолевшие не одну сотню километров, чтобы оказаться здесь, в Сен-Жорже. На первой машине развевался белый флаг парламентеров — видимо, поэтому их и пропустил к нам пост на западной дороге. Но уже на второй виднелись до боли знакомые цвета.

— Это русские… — пробормотал Делорм, отпуская мою многострадальную одежду. — Клянусь Богом, мсье, это же флаг Российской империи!

— Вы бредите, мсье. — Я прищурился, стараясь получше рассмотреть застрявшую в толпе колонну. — Впрочем, и я тоже. Или мы все разом сошли с ума, или…

Русские, здесь, чуть ли не в полуторе тысяч километров от ближайшей точки на границе? Да еще и с имперским флагом, на трех машинах разом? Я успел всерьез подумать, что бой на самом деле не прошел для меня бесследно: защитные плетения остались на месте, но мог же увесистый булыжник или осколок кирпича каким-то чудом преодолеть магическую броню и врезать мне по темени?..

И все же никакой ошибки быть не могло: в Сен-Жорж действительно пожаловали мои соотечественники. Под знаменем империи, с белым флагом парламенетеров и на трех авто — похоже, французских марок.

И я, кажется, уже успел догадаться — кто именно.

— Пропустите их, — устало скомандовал я. — Эти мсье проделали долгий путь, чтобы увидеть нас с ее светлостью герцогиней.

И один из них как раз сейчас прорывался ко мне сквозь ополченцев. Те робко пытались его задержать, но силы оказались явно неравны: рослый мужчина возвышался над местными чуть ли не на целую голову и орудовал плечами так, что бедняги буквально разлетались с его пути, как кегли.

Дмитрий Александрович, второй из старших князей Оболенских и глава российского посольства при дворе Жозефа Бонапарта, был мужчиной импозантным и степенным, но сейчас выглядел… пожалуй, даже грозно. А мятый костюм, взъерошенные седеющие волосы и трехдневная поросль на щеках лишь добавлялил ему внушительности. Неудивительно, что местные спешили поскорее убраться с дороги.

Оставляя меня с этим медведем один на один.

— Доброго утра, ваше сиятельство. — Я чуть склонил голову. — Хотел бы я, чтобы наша первая встреча случилась при других обстоятельствах, но…

— Значит, это правда? — Оболенский навис надо мной грозовой тучей. — В этой… партизанщине действительно замешан князь Горчаков? Конечно, до Парижа уже давно доходили слухи, но я не мог даже подумать…

— Партизанщине? — усмехнулся я. — Эти люди предпочитают, чтобы их называли объединенной освободительной армией Лотарингии и Эльзаса. Здешний народ сражается за свободу — и в моих силах лишь немного им помочь.

— Немного?! — Оболенский сверкнул глазами. — Думаете, я не смогу распознать работу боевого мага третьего класса?

— Всего лишь четвертого… с натяжкой, — невинно отозвался я. — И вряд ли у меня есть основания всерьез считать себя боевым магом.

— Нет, именно третьего, Александр Петрович. Если я хоть что-то смыслю в родовом Даре… Стоит ли удивляться, что все это ваших рук дело. Вполне в духе Горчаковых.

— Как пожелаете, Дмитрий Александрович. — Я не стал спорить. — Только — прошу вас — давайте немного прогуляемся… в сторону. Не слишком-то учтиво разговаривать на родном языке там, где его никто не понимает.

— Скорее я бы уж опасался тех, кто понимает, — буркнул Оболенский.