Что за дьявольская машина там, за палатками?! Сколько их?! Что за оружие может за несколько мгновений выплюнуть больше пуль, чем взвод солдат с “трехлинейками”? И почему его не оставили Одаренные? Ведь наверняка на границе лагеря — там, где сейчас все полыхает — был дежурный офицер, или даже несколько…

— Так, стой, ребят… Осторожнее. — Подольский расставил руки в стороны, словно прикрывая нас — и вдруг завопил: — Твою мать! Ложись!!!

Меня просить дважды не пришлось — я плюхнулся животом на траву даже раньше, чем успел стихнуть крик. И вовремя: в метре над землей засвистели пули, несколько однокашников, не успевших залечь, с криками попадали. Не помогли даже Щиты: сумасшедшая скорострельность неведомого агрегата вскрыла магическую броню в считанные мгновения — а потом принялась пилить тела. Я выставил вперед “трехлинейку”, положив поперек, будто кусок железа и дерева был способен закрыть меня от пуль.

Магия никуда не делась, но я никак не мог заставить себя ударить наугад, в охваченную огнем ночь. И не только потому, что боялся зацепить кого-то из своих. Скорее уж меня пугало, что неведомая махина, лязгающая железом и плюющая огнем где-то впереди, повернет прямо сюда — вместо того, чтобы пройти мимо.

Не прошла. Прямо передо мной — шагах в тридцати, вряд ли больше — здоровенная палатка с полевой кухней смялась, как коробок от спичек, и навстречу из полумрака полезло что-то огромное и страшное.

Больше всего это напоминало огромного стального жука. Будто кто-то взял гусеничный трактор, оторвал кабину с мотором — и вместо них поставил увеличенный чуть ли не вдвое корпус от “Родины”. Такой же гладкий, зализанный со всех сторон — и только спереди получивший вместо стекол стальные пластины с прорезями, между которых торчал длинный толстый ствол.

Он-то и стрелял, гуляя из стороны в сторону и срезая длинными очередями людей и прошивая насквозь палатки. Замолкал на мгновение — и снова плевался свинцом, выцеливая на фоне горящего лагеря бегущие силуэты.

— Вот зараза! — прорычал Подольский сквозь зубы. — К бою!

Он первым швырнул в стальное чудище то ли Копье, то ли что-то мне пока незнакомое. Но вместо того, чтобы лязгнуть о броню, заклятье… не сработало. И вряд ли бывалый юнкер мог промахнуться с такого расстояние.

“Глушилка”! Конечно, куда ж без нее.

“Жук” замер на месте, перестал стрелять — и принялся неторопливо разворачиваться в нашу сторону, с лязгом перебирая гусеницами. Кто-то швырнул Горыныча, подпалив палатку, но сделал только хуже: теперь стрелок внутри наверняка заметил нас — даже сквозь прорезь в два пальца толщиной.

“Жук” двинулся из огня нам навстречу, наводя ствол. На мгновение замедлился, наткнувшись на свернутую набок кухню — но тут же снова пополз вперед, на ходу вдавливая в землю жалобно стонущий металл. На него со всех сторон валились полыхающие куски ткани, какие-то колья, куски дерева — но, конечно же, не могли навредить броне. Пламя лишь бросало на стальную тварь отблески и тени, превращая механизм во что-то почти живое. Тупое, беспощадное и неуязвимое, громыхающее железом и плюющее смертью через крохотные равные промежутки.

Наверное, эта монотонность и была страшнее всего. Умом я понимал, что там, под толстой броней за чернотой прорези скрывается стрелок. Может быть два или три — и водитель. Не боги или злые духи, а самые обычные люди из плоти и крови. Но неведомая сила все равно заставляла меня вжиматься в землю.

— Отходим! — Подольский поднялся на одно колено и развернул Щит обеими руками. — Быстро! Тут ловить нечего!

Странно, но его голос почему-то прогнал оцепенение. Страх никуда не делся — зато вернулась способность двигаться. Однокашники по обе стороны от меня срывались в разные стороны, а я отшвырнул бесполезную винтовку и собрал Дар. Весь, что был — и даже чуть больше, зачерпнув из Источника. Столько сколько вообще мог, не разорвавшись на части от хлынувшей в тело мощи.

И ударил. Нет, не в самого “жука” — его “глушилка” защитила бы даже от заклятья первого класса — а рядом. Без особых спецэффектов: просто скомкал Даром все, до чего мог дотянуться — и швырнул с обеих сторон прямо в прорези брони. Клочья горящих палаток, какие-то ящики, остатки полевой кухни. Будь поблизости что-то тяжелее, может, удалось бы даже повредить ствол оружие или свернуть его набок — но не повезло: страшная пушка лишь на долю секунды перестала поливать огнем — и ожила снова.

Тра-та-та. Будто вколачивала отбойным молотком.

— Уходите все! — рявкнул я, вытягивая руки вперед. — Я задержу!

На этот раз сорвались все — я не видел даже Подольского, и прикрыть меня Щитом было больше некому. Я уже успел нащупать границы действия “глушилки” — примерно метра полтора от “жука”. И прицельно зацепился именно туда, вгрызаясь Даром в саму землю. Под низ, вглубь — а потом потянул. Так, что аж кости захрустели, будто мне пришлось собственными руками поднимать и стальную махину, и пару тонн сырой почвы.

“Жук” покачнулся, сбивая прицел — и очередь ушла куда-то вверх. Земля под ним разошлась, и влажная кромка с чавканьем приподнялась. На мгновение показалось, что я сейчас справлюсь, что смогу поднять такую тяжесть — а потом просто переверну, похоронив “жука” так, что уже не вылезет.

Но сил не хватило — всего чуть, самую капельку. Все рухнуло обратно. Сталь глухо зазвенела — и снова ожила ревом скрытого под броней мотора и лязгом гусениц.

— Пошли, княже! Не дури! — завопил невесть откуда взявшийся Богдан, плюхаясь рядом со мной на колени.

Впереди снова громыхнуло, и прямо передо нами вверх полетели крохотные фонтанчики земли. Богдан поднял Щит, вздрогнул — и вдруг обмяк, схватился за живот и повалился вперед, уткнувшись лицом в траву.

И вот тут-то у меня в голове и щелкнуло.

— Держать оборону! — заорал я. — Горынычей к бою! Залпом — огонь!!!

Неведомая сила будто подняла меня с земли за шиворот — и швырнула вперед. Не прямо на грохочущий ствол “жука”, а чуть в сторону, вправо. Я в несколько прыжков пролетел десяток метров, на ходу распуская плетение Лат: все равно не поможет — только замедлит.

Снова загрохотало, но уже мимо — даже не близко: стрелку в “жуке” изрядно испортили жизнь. Кое-кто из однокашников все-таки не успел удрать далеко, и в воздух взмыло полтора десятка Горынычей. Базовое огненное заклятье не навредило бы машине, даже не будь в ней “глушилки” — зато перекрывало обзор, разом превратив все перед прорезями брони в сплошное воющее пламя. А я смещался в сторону, как учил еще Андрей Георгиевич.

Уйти с линии огня, подобраться со стороны, нащупать слабое место и…

Нет, с “нахлобучить” оказалось сложнее: стоило мне слегка обойти “жука” со стороны, как рядом снова засвистели пули. Похоже, работала еще и пехота с винтовками. Не особенно многочисленная — но и нескольких стволов вполне достаточно, чтобы добить уцелевших. Я рухнул в траву и, дождавшись очередной вспышки в темноте, почти наугад швырнул три Серпа подряд. Заклятья пролетели над землей шагов двадцать-тридцать, с шелестом срезая траву — и винтовка стихла.

Неужели повезло?

Мысленно досчитав до десяти, я пополз вперед. Старался не поднимать голову, выискивал глазами других стрелков — но так и не разглядел. То ли они слишком хорошо прятались, то ли уже успели уйти дальше вглубь лагеря, чтобы ненароком не отстать от “жука”.

Который уже угрохотал на все полсотни метров, продолжая поливать свинцом горящие палатки. Но я заметил, что теперь он чуть забирает влево, в сторону Бештау: видимо, лезть в самое центр ночные налетчики не собирались.

Неужели уйдет?

Руки наткнулись на что-то липкое. А через мгновение я нащупал и винтовку, и самого стрелка. В самой обычной полевой армейской форме, судя по покрою — только без погон и петлиц со знаками отличия. Улегшись на живот, я забросил трофейное оружие за спину и обшарил подсумки на поясе. Патроны, пачка папирос, кажется, спички…

Есть!

Я понял, что попало мне в руки даже прежде, чем пальцы стиснули холодную ребристую поверхность. Вряд ли мощи осколков, рассчитанных на живую силу, хватит, чтобы пробить броню или хотя бы разорвать стальную гусеницу, но все же в моем положении граната лучше и винтовки, и любого заклятья. А уж если подобраться достаточно близко…