— Ничего принципиально нового. — Дед достал из кармана пачку табака и принялся набивать трубку. — Почти все ты и так знаешь. Думаю, двух дней в поезде вполне достаточно, чтобы поверить, что Империя дышит на ладан.

— Более чем, — поморщился я. — Конечно, старшие офицеры старались не давать воли слухам, но…

— Но без особого результата. — Дед кивнул и и подтянул поближе недопитую чашку. — Неудивительно. Когда подобные разговоры звучат даже в Госсовете, затыкать рты бестолковым юнкерам уже… несколько несвоевременно. И бесполезно.

— Даже так? — Я поджал губы. — Мне казалось, высшее сословие умеет держать себя в руках.

— Позволь напомнить, что Госсовет — это не только главы и наследники родов. — Дед чуть сдвинул брови. — Но также министры, высшие статские и армейские чины, адмиралы, некоторые придворные и порой даже простолюдины… В исключительных случаях, конечно же.

— И тем не менее все знают, за кем последнее слово, — возразил я. — Всегда.

— Вынужден тебя разочаровать. — Дед щелчком пальцев запалил табак в трубке. — Неделю назад на заседании было на треть меньше людей, чем обычно. Надо объяснять — почему?

— Кто-то решил сложить с себя полномочия?

— Кто-то решил даже уехать из страны. К примеру — твоя подданная княгиня Воронцова и ее сын Дмитрий. — Дед недобро усмехнулся. — Немногие, конечно. Пока — немногие. Но я склонен думать, что и таких с каждым днем будет все больше.

— Ты ведь тоже перевел часть капиталов за границу… ведь так? — осторожно предположил я.

Кое-какие бумаги попали мне на глаза еще до отъезда в Пятигорск. И, возможно, я увидел даже чуть больше, чем дед планировал показывать.

— Конечно. Только идиот не оставляет себе никаких путей к отступлению. Только, в отличие от многих, я не собираюсь бежать, как только в столице станет по-настоящему туго… Надеюсь, никто из вас не думает иначе?

Дед выпустил из ноздрей две струйки дыма. Он редко позволял себе курить в доме — за исключением собственного кабинета. Только в самых редких случаях — когда дела шла совсем уж плохо.

Видимо, как раз такой случай и наступил.

— Нет. — Я пожал плечами. — Сейчас у меня нет права уехать — даже будь такая возможность. Я принимал присягу — а это чего-то да стоит. Во всяком случае, пока я ношу погоны и военную форму.

— Это будет многого стоить, даже когда ты их снимешь, — проговорил Андрей Георгиевич. — Честь офицера…

— Может превратиться в пустой звук, если мы еще раз ошибемся. — Дед сердито стукнул кулаком по столу. — Прости меня за грубость, Андрюша, но сейчас речь идет не каких-то подковерных играх или смене политического курса — все это мы с тобой видели уже сто раз… Но теперь все иначе. — Дед заговорил чуть тише — и медленнее, будто вколачивая молотком каждое слово. — Несколько месяцев назад еще можно было искать варианты — но теперь их уже не осталось. И если мы проиграем — нас физически уничтожат. Достанут и в Баден-Бадене, и в Америке — если придется.

— Похоже, это понимают не все, — заметил я.

— Пусть так. Крысы всегда первыми бегут с тонущего корабля. — Дед махнул рукой. — Те, кто стоит хоть чего-то — останутся. И как бы все ни было паршиво — теперь мы хотя бы знаем, к чему следует готовиться.

Я промолчал. Дед явно собирался продолжить и без всяких риторических вопросов.

— Ровно неделю назад на заседании Госсовета граф Гудович выступил с занятнейшим предложением, — снова заговорил он после непродолжительной паузы. — Точнее, с целым списком предложений. Первое — в связи с политической необходимостью ее императорское величество должна отречься от престола в пользу несовершеннолетнего наследника Павла.

— Да твою ж… за ногу! — выругался Андрей Георгиевич. — Как, говорите, этого графа?..

— Неважно. — Дед махнул рукой. — Обычный землевладелец из-под Твери — и не из крупных. Не знаю, кто пропихнул его в Госсовет — но, видимо, исключительно для того, чтобы его сиятельство дрожащим голосом озвучил…

— Чьи-то чужие мысли? — догадался я. — Так?

— Верно. — Дед вынул изо рта мундштук трубки. — Вторым бесценным предложением графа было создание при наследнике, который, вне всяких сомнений, сам не сможет единолично править государством, специального органа — Чрезвычайного совета… с расширенными полномочиями. В который ни при каких обстоятельствах не могут быть допущены представители родов, дискредитировавших себя во время февральских событий.

— Гагарины, Оболенские, Юсуповы, Бельские… — начал перечислять я. — И, разумеется, Горчаковы. В первую очередь. Кто-то хочет оттереть нас от трона, от Госсовета…

— Да хрен им на воротник! — выругался Андрей Георгиевич, швырнув на стол помятую пачку папирос. — Много хотят!

— Примерно то же самое и прозвучало на Госсовете в ответ на слова графа, — ухмыльнулся дед. — Хоть и в несколько более приличной форме, разумеется.

— Иными словами, его сиятельство послали куда подальше? — уточнил я.

— Да. Но ситуация все равно хуже некуда. — Дед вытряхнул трубку в пепельницу. — Еще месяц назад никто бы не посмел даже заикнуться о подобном. А теперь… если так пойдет и дальше, Чрезвычайный совет действительно появится быстрее, чем наступит лето.

— И это фактически будет означать государственный переворот! — Андрей Георгиевич сердито сверкнул единственным глазом и закусил папиросу. — Поправьте, если я ошибаюсь, Александр Константинович.

— Не ошибаешься, — вздохнул дед. — И я даже могу примерно рассказать, как именно будут развиваться события. Если уже сейчас на каждом углу говорят, что сейчас стране нужна сильная рука. Тот, кто смог бы приструнить и разбушевавшихся народовольцев, и аристократов, которые скорее утопят столицу в крови, чем уступят хоть крупицу собственной власти. — Дед снова принялся уминать в трубку табак. — К примеру — какой-нибудь армейский чин. Может быть, даже отставной — но непременно почитаемый солдатами, любимый народом и уважаемый в высших кругах.

— Его превосходительство генерал Куракин, — проворчал я, откидываясь на спинку стула. — Подходит под описание как нельзя лучше.

— Пока мне еще не приходилось слышать этого имени. — Дед несколько раз с шумом втянул дым из трубки, раскуривая. — Но не сомневаюсь — в обществе… скажем так, попроще, его наверняка произносят с каждым днем все чаще.

И наверняка — все чаще вспоминают события чуть ли не полувековой давности. Те самые дни, когда русские штыки прогнали бы османов до самого Стамбула — если бы не приказ из столицы, поставивший крест на карьере блестящего молодого полковника Куракина. Кто-то явно решил стряхнуть пыль с наградных клинков и позвенеть орденами и медалями.

И этот звон услышали.

— И рано или поздно… бардак, — Дед с неохотой выдавил совершенно не подходящее для почтенного князя слова, — в столице достигнет такого масштаба, что с ним не справятся ни полиция, ни Одаренные.

— Если вообще останется хоть кто-то. — Андрей Георгиевич облокотился на стол. — В последнее время знать бежит из Петербурга так, что пятки сверкают.

— Нам связывают руки, — отозвался дед. — Пытаются, во всяком случае.

— А Багратион? — Я на всякий случай даже чуть понизил голос. — Армия, в конце концов?

— Гвардейские полки, расквартированные в столице, полностью мобилизованы. — Дед пожал плечами. — И, собственно, все. Видимо, ее величество считает, что задействовать войска пока еще не стоит.

— А потом может быть поздно! — Андрей Георгиевич откинулся назад и сложил на груди здоровенные ручищи. — Уже сейчас солдаты дезертируют из расположений чуть ли не каждый день… И это гвардейцы! Про то, что творится в обычных полках в губерниях я вообще молчу!

— Городовые увольняются и уходят в отставку десятками, — добавил дед. — И их можно понять: людям попросту хочется жить.

— Жандармы? — кисло поинтересовался я.

— В основном — патрулируют окраины. А что касается Багратиона — от него в последние две недели вообще ничего не слышно. Третье отделение или выжидает чего-то, или вообще уже не может справиться со своей работой. И при всем моем уважении к Петру Александровичу, — Дед протяжно вздохнул, — я скорее склонен предполагать второе.