— Ну за что ты так со мной, Сашенька? — Арина Степановна вдруг обмякла в кресле и всхлипнула. — Пожалей, не гони старую…

— Да никто вас и не гонит! — не выдержал я. — И даже не думает! Ну поймите же вы, наконец — все будет точно так же, как и раньше! Вы останетесь в усадьбе, сохраните свою работу и обязанности — просто будете считаться свободным человеком! Получите жалованье…

— И на кой мне это жалованье твое? — Арина Степановна всплеснула руками. — Может, кому и надо — а мне милость Горчаковых всегда дороже была… Зачем лишаешь?

— Не лишаю. — Я кончиками пальцев пододвинул к краю стола только что подписанную бумагу. — Вы продолжите служить роду — конечно же, если того пожелаете… Ну сами подумайте, Арина Степановна — куда мы без вас? Пропадем ведь!

Почти полминуты мы сидели молча, и я понял — гроза миновала. Неуклюжая лесть сработала там, где убеждение оказалось бессильно. Глубокая морщина на лбу Арины Стапановны разгладилась — и теперь великая домоправительница выглядела скорее удивленной и чуть потерянной, чем сердитой.

— Пропадете, конечно… Ладно уж, послушаю я тебя, — с явной неохотой проговорила она. — Только разве иначе нельзя, Сашенька? Чтобы все по-старому…

— Нельзя, — отрезал я. — Вы не хуже меня знаете, что все это коснется не только вас. Перемены порой необходимы.

— Да знаешь, где я эти перемены видела, Сашенька? — Арина Степановна снова сердито нахмурилась и уперлась руками в бока. — Придумают этих… реформ своих, а простым людям…

— Я попросил бы. — Я чуть подался вперед. — Разумеется, вам дозволено говорить мне все, что угодно… Но только с глазу на глаза. Здесь, в этом кабинете — и нигде более. Но я буду очень опечален услышать подобное в усадьбе — или за ее пределами… И особенно — от вас. Понимаете, Арина Степановна?

Мне не пришлось даже повышать голос — хватило и Дара, на мгновение вырвавшегося на свободу без моего желания… почти. Стекла едва слышно задребезжали, воздух в кабинете похолодел на пару градусов, а Арина Степановна съежилась в кресле напротив, разом потеряв весь задор.

— Понимаю, Александр Петрович, понимаю… — закивала она. — Надо — значит, надо.

— Вот и славно. — Я откинулся и даже позволил себе чуть потянуться в кресле. — Ступайте, занимайтесь делом — как положено… И мне бы чаю еще.

— Все сделаю, Александр Петрович. Сейчас же велю. — Арина Степановна поднялась с кресла, засеменила к выходу и уже у самой двери, оглянувшись, добавила: — Вы только не сердитесь, простите старую. А то как зыркнете — душа в пятки уходит… Вылитый дед, ей-богу!

В любой другой день такое сравнение мне, пожалуй, даже бы польстило. Но сегодня я полностью сосредоточился на происходящем. Непростая беседа завершилась, но теперь мне предстояла еще одна схватка с разгневанной женщиной.

И — чего уж там — куда более серьезная.

Воронцова вошла в кабинет быстрым шагом — но все же успела бросить на Арину Степановну красочно-презрительный взгляд. Как же иначе — родовитую аристократку вызвали на ковер, как нашкодившую гимназистку, заставили ожидать — да еще и приняли после какой-то там крепостной старушенции.

Я с трудом удержал улыбку, вспомнив, что одна моя гостья едва ли была старше другой лет на двенадцать, не больше.

Но выглядела княгиня, конечно же, превосходно и даже обворожительно. Роскошное темно-синее платье с декольте, тонкая шерстяная накидка на плечи, которая одна наверняка стоила дороже всего гардероба Арины Степановны вместе взятого. Туфли на высоченном каблуке. И, разумеется, внешность. Подаренная самой природой и доведенная до совершенства косметикой из Парижа и родовым Даром. Простой смертный наверняка потерял бы голову, окажись с ним рядом такая женщина.

Не то, чтобы на меня совсем не действовала притягательность Воронцовой — и все же я видел чуть больше, чем другие.

Ее сиятельство изменилась. Сухость кожи не могли скрыть даже дорогущие крема. В волосах не было ни единого седого — но уже благодаря краске, а в уголках глаз собрались крохотные морщинки. И даже сам Дар, истинная сущность княгини — съежился, пожух и ослаб. Она до сих пор превосходила меня по магическому классу — формально, во всяком случае. Но теперь я без труда “считывал “ ее — и вряд ли Воронцова смогла бы мне помешать… Даже если бы почувствовала.

Несколько месяцев вдали от родового Источника сделали свое дело, а собственных сил поймать ускользающую молодость уже не хватило. Княгиня постарела — и внешне, и внутри. Она без приглашения уселась в кресло напротив, метала глазами молнии, без всякого стеснения буквально давила меня своей выдающейся… ну, скажем, харизмой — но настоящей, истинной уверенности у нее не осталось и капли. Только страх, который я ощущал почти физически.

— Это неслыханно, князь! — Воронцова явно подготовила гневную речь заранее. — Заставить женщину подняться в такую рань, ехать…

— Доброго утра, ваше сиятельство… Присаживайтесь, пожалуйста. — Я указал на кресло, которое Воронцова уже и так успела занять. — Вы ведь догадываетесь, для чего я вас позвал?

— Не имею и малейшего представления! — скривилась Воронцова. — Но если уж вам так хотелось увидеть мою персоны — могли бы потрудиться приехать в город или хотя бы…

— Господин имеет право призвать вассала. Но никак не наоборот. — Я пожал плечами. — И не вижу ничего неправильно в том, что я этим правом воспользовался.

— Правом? — Воронцова в очередной раз изобразить праведное возмущение — но совсем неудачно. — Думаете, если я назвала вас своим господином и защитником, вам позволено…

— Именно так я и думаю. Вернее — точно знаю, — отрезал я, — что мне позволено, а что — нет. И поэтому вы ответите на все мои вопросы. По своей воле — или даже против таковой, если я того пожелаю.

Мой Дар освободился лишь на мгновение — но его хватило, чтобы Воронцова поняла: я не только прекрасно осведомлен о заклятии Приоритета, но и сумею им воспользоваться. Хватит и умения, и силы.

И уж тем более — наглости.

— Прошу меня извинить, князь. — Воронцова склонила голову. — Я забылась.

— Всякое бывает, — улыбнулся я. — Где ваш сын… Дмитрий, кажется?

Разумеется, я прекрасно помнил имя наследника рода — со дня нашей дуэли не прошло и года. Но зато теперь Воронцова наверняка сообразила: его мнение насчет всего, что было или будет сегодня сказано, меня ничуть не волнует… И что я не постесняюсь использовать любые рычаги, какие окажутся под рукой.

На мгновение в глазах княгини мелькнула злоба, потом страх — но они тут же сменились тоской.

— Сейчас Дмитрий в Париже, — негромко проговорила она. — Но я не понимаю, какое отношение…

— Вот и славно. — Я махнул рукой. — Пусть там и остается — меньше будет шуму. Родовой Источник Воронцовых сейчас подчиняется вам, не так ли?

— Да. Формально, во всяком случае.

На этот раз в глазах княгини не было и намека на удивление — только тревога. Похоже, ее сиятельство уже успела сообразить, к чему я клоню.

— Отлично. Значит, все именно так, как я и предполагал. — Я удовлетворенно кивнул. — Вы отлучите своего сына от рода.

— Что?..

— Я не собираюсь требовать суда или даже появления Дмитрия в столице, Хотя, как вы понимаете — мог бы. Но для всех будет лучше, если он вообще больше никогда не вернется в Россию. И даже сменит фамилию. — Я сделал паузу и покосился на висевшие на стене часы. — Разумеется, я не буду возражать, если вы назначите ему достойное пожизненное содержание.

Воронцова нервно усмехнулась — так, будто приняла все, что я говорил, за какую-то нелепую шутку. И только через несколько мгновений замерла, сверкнула глазами, побледнела — и, наконец, заговорила.

— Вы хоть понимаете, чего хотите, князь? — кое-как выдавила она. — Если хоть на минуту представить, что я сделаю подобное… род Воронцовых прервется!

— Отчего же? — Я откинулся на спинку дедова кресла, усаживаясь поудобнее. — Вы, княгиня, еще молодая и — смею заметить — в высшей степени привлекательная женщина. Ничто не мешает вам снова выйти замуж. К примеру — за одного из вассалов моего деда… Скажите — вы знакомы с бароном Штольцем? Да, он уже не так молод, его сложно назвать красавцем, но…