Сколько лет? Десять? Двадцать? Тысячу?

Но и второй, ее собеседник тоже показался мне смутно знакомым. Старик, судя по скрипучему голосу — совсем древний. Уже повидавший многое, и оттого особенно недоверчивый и даже упрямый.

— Что это меняет? — вздохнул он. — То, что его ожидает, потребует куда большего. Нам предстоит создать великого среди великих, ты потратила столько времени — а нашла…

— Обычного человека? — Девчонка едва слышно усмехнулась. — Может, и так. Но в нем есть душа, такая же, как у нас с вами. И ее свет не погас даже там, где всегда темно. А это стоит не меньше дутой славы и тонкого ума тех, кого мы приводили сюда раньше. К тому же он видел то, что не видели они — и знает цену всему.

— Неужели ты веришь?..

— Да. Порой великое порождает малое, а малое — становится великим, — отозвалась девчонка. — И там, где не справились другие — он преуспеет.

— А может, и нет! — Старикашка явно был не восторге от происходящего. — Наши силы на исходе. И если не получится на этот раз — мы уже не сможем повторить подобное… Нет, слишком рискованно. Отпусти его. Он заслужил покой.

Что?.. Нет уж, я так не договаривался. Какие-то премудрые сущности обсуждали мою судьбу, собирались решать что-то — и даже не удосужились поинтересоваться моим мнением.

— Эй! — Заорал я изо всех сил. — Вообще-то я еще здесь!

Но высшие силы не ответили. То ли не услышали, то ли посчитали недостойным ни ответа, ни даже самого моего присутствия на великом совете. Поэтому и вышвырнули из небытия обратно.

Прямо в мою комнату в Елизаветино.

Почти полминуты я ворочался на мокрой от пота простыни и пыхтел, пытаясь осилить целебное плетение. И только потом кое-как сполз с кровати, умылся и решил, что ложиться в половину пятого утра нет уже никакого смысла. Конечно, я мог бы урвать еще полтора, а то и два часа сна, но даже возвращаться в постель уже не хотелось — ничего хорошего меня там не ожидало.

Сны, уже почти успевшие забыться, снова вернулись — и теперь они стали куда продолжительнее и красочнее, а пробуждение — куда неприятнее. Будто неведомая сила таким образом пыталась напомнить мне что-то важное, ничуть не стесняясь в средствах.

Но толку было немного.

В общем, с того самого дня, как началась война, спал я отвратительно, и утро приносило лишь сомнительно облегчение. Я не соврал Багратиону: работы у нас точно прибавилось — и еще вопрос, у кого больше. Третье отделение до сих пор разгребало ворох июньских дел, а на нас с дедом свалилось перевооружение целой армии, которая стремительно пополнялась новобранцами. Конечно, Павел еще не объявлял масштабной мобилизации, но резервы наращивались ударными темпами… и уж точно не зря.

Вести из привислинских губерний добирались до Елизаветино куда раньше тех, о которых говорили по радио или в телевизионных выпусках. Впрочем, радоваться было нечему: войска Рейха за какие-то пару дней, буквально с наскока взяли приграничные Ченстохов и Калиш и продвинулись дальше. Лодзь пала уже позже, в июле, и застряли немцы только под самой Варшавой. Видимо, нашелся все-таки толковый генерал, способный если не отбросить германскую военную машину обратно к границе, то хотя бы удержать столицу.

Впрочем, даже это не помешало немцем пройти южнее, и временно возглавивший Рейх канцлер Каприви уже вовсю облизывался на Люблин. В общем, дела шли не то, чтобы плохо — но куда хуже, чем хотелось бы. Кто-то или в разведке, или уже повыше, в самом Зимнем крупно просчитался. Тревожные вести приходили еще чуть ли не с весны, а никаких действий местные власти за Вислой, похоже, так и не предприняли. Немцы собрали у самой границы бронированный кулак и врезали так, что оправиться у императорской армии только не получалось до сих пор.

Но здесь, в Петербурге, почти ничего не изменилось — разве что разговоры в салонах высшего света, где я не появлялся уже чуть ли не целый месяц. Столица жила привычной жизнью, и войне узнавала только по телевизору или из газет. Вроде той, что наверняка ждала меня на столике в гостиной.

Но ни времени, ни желания читать у меня не было. Утро уже настало — а значит, пришло время залить в себя что-нибудь бодрящее и снова стать наследником и фактической главой княжеского рода Горчаковых.

Со всеми вытекающими.

Я не стал беспокоить Арину Степановну, сам сварил себе кофе и, зевая, вышел во двор. Усадьба еще спала — только вдалеке у забора прогуливался охранник с собакой. Еще двоих я разглядел в караулке у ворот, но на самом деле их было заметно больше: после того, что в желтых газетах называли “июньской казнью”, в столице стало куда спокойнее, однако дед с Андреем Георгиевичем так и не отказались от “усиленных мер”. Наверняка пара человек круглосуточно дежурили еще на самом съезде с шоссе в Елизаветино.

И тем удивительнее мне было вдруг услышат раздавшееся в тишине неровное рычание мотора. А когда через несколько мгновений вдалеке за воротами показались фары, я и вовсе замер, не донеся до рта кружку с кофе. Машину узнал без труда даже в утреннем полумраке: на древнем “назике” шестьдесят седьмой модели во всем Петербурге ездил, пожалуй, только Судаев.

Толковый, опытный и до тошноты аккуратный во всем, что касалось оружия, конструктор относился к собственному транспортному средству не только безалаберно, но еще и без малейшего уважения: ругался, пинал колесо, однако менять на что-нибудь поновее почему-то не желал. И машина отвечала взаимностью: выкрашенная в серый цвет развалюха выглядела чуть ли не ровесницей владельца, каждый раз заводилась с немыслимым усилием, плевалась сизым дымом — и все же по какой-то неизвестной мне причине еще ездила. Так что в ее способности добраться до Елизаветино я ничуть н сомневался.

Оставался только вопрос — зачем?

Но искать здесь — да еще и в такое время — Судаев мог только меня. И едва ли пожаловал без уважительной причины… он вообще не слишком-то любил покидать свою святая святых на оружейном заводе. Видимо, стряслось что-то из ряда вон выходящее — осталось выяснить, хорошее или все-таки плохое.

Я вздохнул, поправил рубашку и направился к воротам — делать было, в общем, больше нечего. А без моего личного присутствия разгоравшийся на въезде в усадьбу спор определенно грозил перерасти в драку. Охранник — рослый парень в форме — уже успел выйти за забор и теперь сурово нависал над выбравшимся из машины Судаевым. Тот был вдвое старше и смотрелся куда менее внушительно, но я прекрасно помнил, что оружейник вытворял со своими железками на заводе безо всякого Дара. В жилистых руках скрывалась такая силища, что я, в случае чего, и сам бы поостерегся лезть на рожон.

— А я вам говорю — их сиятельства еще спят! — Охранник сердито стукнул о землю прикладом винтовки. — Не велено!

— Да мне на твое не велено… — огрызнулся Судаев. — Зови, кому сказано!

— Доброго утра, милостивые судари. — Я на всякий случай подал голос еще издалека. — Чего такого у вас тут стряслось?

— Да вот, ваше сиятельство…

Охранник растерялся — явно не ожидал увидеть меня здесь, да еще и в такую рань. А вот Судаева пронять оказалось куда сложнее: он просто смолк, сложил руки на груди и терпеливо дожидался, пока я выйду за ворота.

— Не ожидал увидеть вас здесь, Алексей Иванович. — Я шагнул Судаеву навстречу. — Да еще и в такой час. Но, видимо, у вас была особая причина приехать из города лично… Что-то случилось?

— Нет. Пока еще нет, к счастью, — отозвался оружейник. — Но я хотел бы побеседовать с вами… с глазу на глаз. Если, конечно, это возможно.

По сравнению с обычным Судаевым этот — появившийся на рассвете в клубах сизого дыма от древней машины — проявлял чуть ли не чудеса учтивости. Что само по себе казалось чем-то из ряда вон выходящим — так что возражать я, конечно же, не стал. Завидев мой жест, охранник послушно кивнул и через мгновение прикрыл за собой ворота.

Но Судаеву и этого показалось недостаточно: он зачем-то дождался, пока тот уйдет еще дальше, к караулке — и только потом развернулся ко мне спиной и зашагал к машине — похоже, предмет нашей будущей беседы находился как раз там. Замок на двери багажника негромко щелкнул, и через мгновение передо мной появился увесистый сверток. Тускло блеснул вороненый металл, и я скорее догадался, чем разглядел в утренней дымке, что именно было под толстой зеленой тканью: оружие. Очередная винтовка, судя по всему, и весьма занятной конструкции.