Жозеф Бонапарт не спешил лезть в чужие дела. Во всяком случае, пока делегация его российского собрата по престолу не добралась до Парижа. Два человека: семнадцатилетний наследник княжеского рода Горчаковых и совершенно неуместная среди этих полей роскошная столичная модница.

— Прикройте голову, графиня, — негромко произнес я, не сбавляя шага. — Ваши волосы… не слишком-то похоже на местных.

— Даже сейчас? — усмехнулась Гижицкая, поправляя сбившийся платок.

— Особенно сейчас. — Я пожал плечами. — Любое внимание будет только лишним.

Конечно, в округе наверняка бы нашлось немало белокурых девчонок примерно моего возраста. И изрядная часть из них непременно оказалась бы хороша собой. Но Гижицкая… нет, они все и рядом не стояли — даже вместе взятые. Она наверняка не хуже меня владела немецким, а непривычный акцент, пожалуй, смогла бы — случись что — выдать за итальянский или французский. Но черты лица, походка, изящные мягкие руки, не знавшие тяжелой работы, взгляд, осанка…

И то, что называется вполне понятным и одновременно расплывчатым словом “порода”. Столичный лоск, который не не сойдет и за неделю и сама сущность родовитой аристократки, которую не научишься прятать за какие-то сутки. Пожалуй, наша бестолковая маскировка обманет парочку-другую занятых своим делом селян — но первый же егерь или полицейский непременно заподозрит неладное.

— Я и сама была бы не против оказаться где-нибудь подальше отсюда. — Гижицкая огляделась по сторонам. — Впрочем, в этих местах как будто спокойно. Можно даже подумать…

— Что нет никакой войны? — догадался я.

— Вроде того. Ни панцеров, ни колонн грузовиков — ничего. Люди просто занимаются своими делами, убирают урожай, выгоняют коров в поле. — Гижицкая чуть ускорила шаг и поравнялась со мной. — Я понимаю, что Варшава и армия Рейха сейчас далеко отсюда, на востоке… Но все равно непросто поверить, что где-то там — фронт, схватка двух крупнейших в Европе держав.

— Не могу не согласиться, графиня, — кивнул я. — И все же война идет. И именно поэтому мы с вами здесь.

— Ага. Прошли целых десять или пятнадцать километров из четырех сотен до Парижа. — Гижицкая невесело усмехнулась. — Не так весело, как кататься по Петербургу на “Астон-Мартине”, верно, князь?

— Верно, — буркнул я. — Но машину мы здесь не найдем. Местные фермеры явно не богаты, а соваться в село я не собираюсь… Во всяком случае — пока не стемнеет.

Гижицкая не ответила, но по протяжному вздоху я понял, что ее сиятельство уже порядочно утомилась прогулкой. И наверняка не отказалась бы сделать привал… а лучше пересесть на что-нибудь с четырьмя колесами и способностью двигаться по местным дорогам хотя бы со скоростью в тридцать-сорок километров в час. Чего уж там — я и сам не отказался бы от машины, чтобы поскорее убраться подальше от солдат Рейха.

А то и рвануть до самой границы на стареньком грузовичке грязно-серого цвета. Видавшим виды, замызганном и неприметном. Наверняка разменявшим третий, если не четвертый десяток лет со дня выпуска… в общем, похожим на любой другой абсолютной такой же.

Вроде того, что стоял в поле в полусотне метров от дороги.

Что-то подобное и в России лет двадцать назад выпускали тысячами, и даже среди крестьян многие могли позволить себе такую технику: дорого стоить в примитивной, как железный лом, конструкции было попросту нечему.

— Что вы задумали, князь? — тревожно поинтересовалась Гижицкая.

— Очередную глупость, разумеется. — Я огляделся по сторонам и, пригнувшись, постарался укрыться в еще нескошенной траве. — Давайте для начала осмотримся.

Нам повезло: хозяин машины не встретился ни по пути, ни у самого грузовичка. Не знаю, что заставило его оставить технику в стороне от дороги и убраться неведомо куда, но разбираться я, конечно же, не собирался. На мое счастье, дверь была не заперта, и уже через мгновение мы с Гижицкой переместились в кабину. Такого подарка судьбы, как забытый в замке зажигания ключ мне, конечно же, не досталось — но и без него я управился за пару минут.

— Где вы научились этим штукам, князь? — спросила Гижицкая, наблюдая, как я вожусь с проводами под рулем. — Такое впору уметь уголовнику, а не наследнику древнего рода.

— Это… долгая история, графиня, — отозвался я. — Лучше смотрите по сторонам — вряд ли вам понравится выковыривать дробь из филейной части.

К счастью, обошлось. Разгневанный фермер с ружьем наперевес не появился ни пока я ковырялся с проводкой, ни когда грузовичок недовольно фыркнул и затрясся, проворачивая стартером коленвал. Масло в моторе не меняли, похоже, целую вечность: из выхлопной трубы вырвалось целое облако сизого дыма. Бензином воняло даже в кабине, глушитель тарахтел на всю округу — и все же мы ехали.

Медленно, неторопливо выбрались по полю на дорогу — и свернули в сторону реки. Ехать вдоль Мозеля я, конечно же, не рискнул, но и через поля на юг вело немало дорог. Не асфальтированных, местами размытых дождями, покрытых лужами и ямами — однако вполне пригодных для трофейного немецкого грузовика.

Бедняге наверняка приходилось ездить и не по таким.

— Пустите меня за руль, князь.

От неожиданности я дал по тормозам так, что мотор едва не заглох. Нет, конечно, ее сиятельству отлично водила, и управление грузовиком не так уж сильно отличалось от оставшегося в Петербурге “Астон Мартина”, но…

— Здесь довольно тугие педали, графиня. — Я покачал головой. — И я не думаю, что…

— Пустите, — повторила Гижицкая. — А сами лучше спрячьтесь в кузов. Если машину остановят…

— Думаете, женщина за рулем вызовет меньше подозрений?

— Думаю, что с этой щетиной вы похожи на головореза, князь. Мне уж точно будет проще заговорить зубы полицейским или солдатам в патруле.

— Как знать. — Я пожал плечами. — Вы ведь сами говорили, что любая магия может…

— Неужели князь Горчаков такого невысокого мнения обо мне? — Гижицкая приподняла бровь. — Или вы считаете, что мне непременно нужен Дар, чтобы окрутить какого-нибудь местного увальня?

С этим поспорить было непросто. Да и, случись что — куда лучше оказаться незамеченным с оружием в руках и сидеть в кузове, чем в кабине под прицелом винтовок.

— Хорошо, графиня, — проворчал я, дергая ручной тормоз, — будь по вашему.

Забравшись в кузов и укрывшись куском брезента, под которым фермер наверняка возил сено или навоз, я некоторое время с мстительным удовольствием прислушивался, как Гижицкая орудует рычагом передач и с тихой руганью вращает тугой руль. Впрочем, надо признать, управлялась с грузовиком ее сиятельство немногим хуже меня самого. Нас еще какое-то время потрясло на выбоинах, но потом ход выровнялся. Похоже, машина выбралась на дорогу получше и покатилась к югу, постепенно набирая скорость.

Солнце уже понемногу двигалось к закату, но все еще светило изрядно, и под брезентом становилось все теплее и теплее. Настолько, что в определенный момент я даже прикрыл глаза. И пролежал так… достаточно долго: в полудреме, то погружаясь в сон, то снова просыпаясь, чтобы прислушаться к тому, что творилось вокруг.

Пока грузовик не замедлил ход и не остановился. Ничего особенного вокруг как будто не происходило: сквозь мерное стрекотание мотора я слышал только стрекотание кузнечиков в поле, птиц и, кажется, проехавший где-то в половине километра трактор.

Пока совсем рядом с кабиной не раздался мужской голос.

Сон тут же как рукой сняло — и я весь обратился в слух. Разобрать слова получалось с трудом: Гижицкая, разумеется, не глушила двигатель — знала, что сама завести его без ключа не сможет. Говорила что-то, отвечала — кажется, на немецком, спорила, и ей…

— Выйдите из машины, фройляйн. — Голос мужчины зазвучал громче, и теперь в нем прорезались властные нотки. — Прошу, не заставляйте вас упрашивать.

Полицейский. Или даже солдат. Или, того хуже — офицер с целым отрядом: других я пока не слышал, но это вовсе не значило, что грузовик остановил один человек. Я не стал дожидаться, пока Гижицкая наделает глупостей, и, кое-как выбравшись из-под брезента, перекатился по кузову к задней части и там уже сполз на землю. Щели в бортах выглядели достаточно широкими, чтобы меня наверняка заметили со стороны…