Впрочем, слово “старуха” к ней все равно как-то не клеилось. Годы добавили морщин, высушили кожу и покрыли сединой волосы в высокой прическе — но не смогли ничего сделать ни с голосом, ни с осанкой.

Ни с чем-то еще, не видным глазу. Даром я воспользоваться не мог, но и без него ощущал исходящую от мадам Марсо… нет, не силу, конечно же — скорее почти осязаемое тепло обаяния и, пожалуй, даже некой притягательности или врожденной грации, обычно присущей только родовитым аристократкам. Было в ней что-то от Гижицкой, хоть их и разделяла пропасть больше, чем в полвека.

Едва ли такая женщина могла провести всю жизнь здесь, на самой окраине земель германского Рейха. И я наверняка узнал бы немало интересного, будь у меня возможность хотя бы рассмотреть висевшие на стене около стойки фотографии, на одной из которых я совершенно точно разглядел Эйфелеву башню.

— Раньше мне случалось бывать и далеко отсюда… в Париже осталась сестра. — Мадам Марсо перехватила мой взгляд и негромко вздохнула. — Не знаю, увидимся ли мы с Софи снова.

— Это… из-за войны, да? — осторожно спросил я.

— Именно так, мсье, черт бы ее побрал… Будто бы у нас и без этого не хватало проблем! — Глаза мадам Марсо недобро сверкнули в полумраке. — Я никак не возьму в толк, почему сыновья Эльзаса и Лотарингии должны умирать в России только из-за того, что какому-то сумасшедшему взбрело в голову застрелить его величество кайзера.

Ну конечно!

Только теперь все окончательно встало на место. Конечно, мы никак не могли проскочить на грузовике наверняка прекрасно охраняемую с обеих сторон границу между Францией и Рейхом… зато, похоже, забрались куда дальше и на юг, и на запад, чем казалось по дороге — и приехали прямиком на земли, за которые Габсбурги и Парижский двор спорили чуть ли не веками.

И где-то сто лет назад предку покойного кайзера Вилли повезло больше: над местными коммунами взвилось знамя Священной Римской империи германской нации, и местная знать — та, что уцелела — присягнула на верность короне Рейха.

Сама мадам Марсо помнить этого, конечно же, не могла, даже если прожила на белом свете не меньше моего деда. А вот ее мать или отец — вполне. Наверняка они оба носили французские имена… да и считали себя наверняка французами, как и чуть ли не все население по обе стороны Мозеля.

И это объясняло если не все, то многое.

— Знаете… я ведь родился далеко отсюда, мадам Марсо. — Я пригубил вино из бокала. — И местные нравы…

— Вам незнакомы? Охотно верю. — Над стойкой поплыл сизый табачный дым. — Достаточно услышать ваш акцент. Удивительно, что вы вообще говорите по-французски — многие даже на западе Империи не утруждают себя подобным… и уж тем более им не понять, почему и Лотарингия, и Эльзас не желают воевать под чужими знаменами.

— И почему же?

— Это не наша война… Без нас, мсье — так говорят местные парни, когда видят вербовщиков из Вены. — Мадам Марсо мрачно усмехнулась. — Пусть немцы и австрияки гибнут, сражаясь за непомерные амбиции канцлера, если им так угодно — но я не желаю, чтобы вместе с ними умирали те, кого я помню еще мальчишками.

— Разве кто-то станет их спрашивать? Каприви не из тех, кто прощает непокорных. — Я вздохнул и, склонив голову, негромко добавил: — Я и сам…

— Бежите от службы в армии? — Мадам Марсо осторожно коснулась моего плеча. — Уж поверьте, мсье, здесь никто и не подумает осудить вас за подобное… Слишком многим пришлось уйти на фронту отсюда, из Ретеля — и одному Богу известно, скольким суждено вернуться обратно живыми и здоровыми.

Я молча кивнул и снова потянулся за стаканом — пожалуй, сейчас это было куда лучше любых слов. Мне даже не пришлось убалтывать старушку: стоило лишь намекнуть, что я удрал подальше от фронта — и она сама продолжала говорить, будто что-то терзало ее изнутри.

— Зачем нам это все? Зачем? — Мадам Марсо чуть возвысила голос, распаляясь все больше. — Лотарингия никогда не принадлежала немцам — и, видит Бог, никогда не будет принадлежать! Половина стариков в Ретеле не признает никакого другого языка, кроме французского. А любой, у кого есть хоть капля ума, скорее сбежит и тайком перейдет границу, чем отправится умирать за этого болвана Каприви. Здешние леса густы… и уж поверьте, мсье — не так далеко отсюда есть места, куда немецкие вербовщики и солдаты побоятся даже сунуться!

Мадам Марсо смолкла, устав говорить, и я уже открыл было рот, чтобы спросить про какие-нибудь тайные тропы, ведущие через границу с Францией… но так и не решился.

Слишком рано. И уж точно не стоит наседать на старушку — чего доброго, еще примет меня за провокатора или шпиона.

— Вот уж никогда бы не подумал. — Я постарался выдать свою самую очаровательную улыбку. — Ваш город кажется таким… спокойным.

— На первый взгляд так оно и есть, мсье. Но я слишком хорошо знаю здешний народ. Мы терпеливы — но наше терпение не вечно! Многие уже давно ждут от местной знати хоть каких-то действий. А находятся и те, — Мадам Марсо наклонилась вперед и продолжила уже шепотом: — кто говорит о помощи самого императора Жозефа!

Павел наверняка обрадовался бы подобным разговорам… особенно окажись слухи не просто слухами. Но нынешний французский монарх всегда отличался осторожностью, и местным родам — вздумай они всерьез взбунтоваться против власти Вены — скорее пришлось бы рассчитывать на самих себя.

— Разве такое возможно? — Я покрутил пальцами почти опустевший стакан. — И неужели вы так уверены, что появление здесь французских солдат пойдет на пользу Лотарингии и Эльзасу? Каприви не оставит подобное без ответа.

— Пусть так! — Мадам Марсо дернулась и обронила на стойку пепел с сигареты. — Это наша земля, мсье — и здесь нас не одолеть и самому Дьяволу. Будь старик Жозеф мужчиной, а не трусливым толстозадым пингвином — он уже давно бы привел сюда войска и врезал так, что немцы без оглядки бежали до самого Штутгарта!

— Опасные слова, мадам. — Я на всякий случай огляделся по сторонам. — Вы не боитесь, что нас могут услышать?

— Пусть слушают, мне плевать. — Марсо махнула рукой и рассмеялась. — В Ретеле я знаю всех, и если надо — повторю это в лицо хоть болванам из Абвера, хоть наместнику в Страсбурге, хоть самому канцлеру, черт бы его побрал! Я уже достаточно пожила на этом свете, мсье — и боятся мне нечего.

— Абвер?

Странное слово показалось мне знакомым — будто я слышал его раньше. То ли название города, то ли…

— Немецкая тайная полиция. Шпики в штатском. Они нечасто появляются в наших краях, но я чую их за целую милю. — Мадам Марсо сверкнула в полумраке белозубой улыбкой. — И мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то из них шлялся по забегаловкам с красоткой в мужском платье.

— Что?! — вздрогнул я. — Я не…

— Нет, мсье. Конечно же, нет. — Мадам Марсо усмехнулась и покачала головой. — Я могу только догадываться, что привело сюда столь странную пару — но у вас лицо порядочного человека… И все же кое в чем вы правы, мсье — я действительно болтаю много лишнего. Вы ведь простите старуху?

— У меня и в мыслях не было…

— Вот и славно, мсье. Но сейчас нам обоим лучше отправиться спать. — Мадам Марсо протянула руку и легонько потрепала меня по щеке сухими прохладными пальцами. — Если пожелаете — мы еще поговорим утром.

Беседа действительно вышла престранная… особенно под конец. Не то, чтобы я так уж сомневался в собственной способности очаровать старушку — но она рассказала мне куда больше, чем стоило говорить чужаку с явно не местным акцентом. Особенно сейчас, когда даже в этой глуши то и дело появляются то вербовщики, то ищейки из загадочного немецкого Абвера. И это могло означать или абсолютное бесстрашие…

Или то, что где-нибудь в два-три часа ночи в дверь наших с Гижицкой апартаментов постучатся крепкие местные парни с оружием. И мне будет очень непросто доказать им, что я вовсе не засланный шпик, а сиятельный российский князь Горчаков, свалившийся на Ретель с небес… в буквальном смысле.