Я тоже кое-как оглянулся, и тут же наткнулся взглядом на Куракинскую свиту. Родственник заговорщика-генерала сидел в окружении примерно дюжины прихлебателей и вместо того, чтобы уделять должное обеду, изображал презабавнейшую сцену: сначала картинно закрывал глаза, потом начинал клевать носом — а потом вдруг повалился вперед, едва на ткнувшись неуставной белобрысой челочкой в тарелку. Актерские таланты его светлости оставляли желать лучшего, но публика с готовностью заржала.

Хорошо хоть пальцами не показывали.

Подобными подначками, впрочем, Куракин и ограничивался — с того самого дня, как первый курс как следует навалял его своре на лестнице. То ли все его угрозы на деле оказались пшиком, то ли кровавая месть еще только должна была свершиться — никаких серьезных стычек в училище больше не случалось. Шакалы получили по носу и уползли в норы зализывать раны. Зато первокурсники воспряли, а «благородные подпоручики» принялись насаждать истинные традиции славной пехотной школы с утроенной силой. До присяги оставалось всего недели полторы, и цук понемногу достигал каких-то поистине космических масштабов — но более не выходил за рамки дозволенного.

Я и сам не заметил, как успел стать чуть ли не для всего училища то ли предводителем незримого и неназываемого сопротивления Куракинскому бардаку, то ли чем-то вроде знамени. Похоже, местной братии не хватало совсем немного, чтобы как следует взяться за зарвавшихся однокашников, а я оказался подходящей кандидатурой. Умение орудовать кулаками надежно защищало меня от бытовых неприятностей, а от всех остальных прикрывал титул и авторитет рода. Разумеется, о моем происхождении уже знали все…

Но само по себе это почти ничего не меняло. Мама и Папа уж точно не спустил бы, вздумай я наводить в училище свои порядки… но юнкера неплохо справлялись и сами. Где-то с неделю назад двоих ближайших приспешников Куракина обнаружили в прачечной, замотанными в простыни так, что парни скорее напоминали кульки с глазами, чем людей.

Виновных, разумеется, так и не нашли.

Но на фоне относительно юнкерского благополучия общий расклад выглядел… скорее удручающим. И если по Воронцовой я отработал как следует, отправив не в меру хитрого вассала под надежный присмотр Андрея Георгиевича в Елизаветино, то разговор с Багратионом в итоге получился чуть ли не бесполезным. Может, я и получил ответы на кое-какие вопросы — но и самих вопросов стало существенно больше.

В общем, надежда оставалась только на деда. Я еще сам до конца не знал, что именно и как буду ему говорить, но уже выпросил аудиенцию — а заодно и увольнительную на вечер. Разумеется, исключительно по воле главы рода, который оказался неожиданно покладистым и сговорчивым — настолько, что сам изъявил желание приехать в город.

То ли ее сиятельство княгиня Воронцова успела с утра утомить деда до полусмерти, то ли его интересовали подробности гибели дочери Колычева… то ли меня ожидал эпический разнос.

Но и до него еще предстояло дожить, а кофе нужной для этого крепости в столовой училища попросту не подавали.

— Держись, Горчаков. — Богдан снова заехал мне локтем по ребрам. — Еще один класс, и…

Договорить однокашник не успел. Смолк, будто прикусив собственный язык — а потом вытянул и без того длиннющую тощую шею как минимум вдвое и даже чуть приподнялся с места, чтобы разглядеть что-то со стороны дверей. Вид у него при этом был такой, будто в столовую пожаловала или сама государыня Императрица собственной персоной, или Богданова любимая Мишель Мерсье из сериала про Анжелику в открытом купальнике, или по меньшей мере начальник училища.

Впрочем, нет. Удивление на лице Богдана, пожалуй, тянуло на начальника в открытом купальнике. И, оглянувшись, я его разделил… хоть и отчасти.

Несмотря на царивший в славной пехотной школе цук, щедро разбавленный выкрутасами Куракинской компании, большая часть устава в училище соблюдалась свято. И появление в столовой юнкера, одетого не по форме, было чем-то совершенно немыслимым.

А появление юнкера с торчащими во все стороны рыжими волосами — немыслимым вдвойне.

Правда, в отличие от всех остальных, я совершенно точно помнил, что молодой господин Ямпольский никогда не питал особого интереса к военной карьере — и едва ли успел настолько изменить свои взгляды с нашей последней встречи.

А значит, Славка пришел сюда по делу. И, видимо, весьма срочному — судя по тому, что он решился прогулять классы в лицее. Его глаза бегали из стороны в сторону, выискивая меня, и переполнявшую беднягу панику почувствовал бы даже полный бездарь. Рослая фигура дежурного обера в портупее, шествовавшего со Славкой рядом, позволяла не заблудиться и надежно защищала от местной двуногой фауны, но скрыть от заинтересованных взглядов, конечно же, уже не могла.

Надо выручать парня. Если его хватит удар — я точно не узнаю, зачем он сюда пожаловал и какую очередную паршивую новость привез с собой.

Кое-как стряхнув сон, я вскочил со скамьи и направился к Славке. Он так вертел головой, что заметил меня, только когда я уже подошел чуть ли не вплотную.

— А, в-в-вот ты г-где, — кое-как выдавил Славка, впиваясь в мою ладонь обеими руками сразу. — П-привет, я…

— Пойдем, дурила. — Я дернул товарища за рукав. — Поговорим в коридоре.

Я смекнул верно: для Славки побег из столовой был чем-то вроде спасения. Когда на него перестали пялиться несколько десятков глаз разом, он даже чуть порозовел. Но окончательно в себя пришел, только когда за углом скрылся притащивший его сюда дежурный.

— Уф-ф-ф, С-сашка… — Славка отер рукавом выступивший на лбу пот и привалился спиной к стене. — Я уж думал, меня к-к-кондратий хватит…

— Ладно уж, не съедят тебя господа юнкера. — Я улыбнулся и легонько хлопнул однокашника по плечу. — Как тебя сюда вообще пустили, кстати?

— А-а-а, это… — Славка воровато огляделся по сторонам. — Я сказал, что у меня срочное п-поручение… от твоего д-дедушки.

— А на самом деле? — усмехнулся я.

— А на самом деле — нет! — Славка зашипел и сделал страшные глаза. — Я соврал!

И довольно успешно — судя по тому, что дежурный обер тут ж взял господина Ямпольского под белы рученьки и притащил прямо в столовую, поправ разом несколько положений местного устава. Пусть не самых значительных, но все же.

Имя деда открывало двери. Даже для Славки и даже здесь.

— Ладно. — Я махнул рукой. — Говори, с чем пожаловал… И к чему такая срочность.

Глаза снова начали предательски слипаться, и я вдруг почувствовал, что если Славкина новость окажется не такой уж интересной и важной — я захраплю, даже не дослушав ее до конца.

— Помнишь, ты меня п-просил разузнать, что происходит с акциями т-твоей семьи?

— Ага. — Я тут же навострил уши. — И чего там?

Разумеется, я уже успел забыть — да и навалившиеся после того разговора дела оказались и понасущнее, и — чего уж греха таить — позанимательнее ковыряния в бумажках. А вот Славка помнил… и, похоже, все-таки смог выкопать что-то интересное.

— Ну, я уже говорил — было несколько странных внебиржевых с-сделок, — начал Славка. — Когда кто-то п-п-покупал целые пакеты акций по завышенной стоимости…

— Сильно завышенной? — уточнил я.

— К-когда как. В среднем — процентов на десять-пятнадцать. — Славка пожал плечами. — Это много. Но не настолько, чтобы привлекать внимание… Такое иногда случается.

— Тогда в чем подвох?

— Подвох тут дальше. — Славка понемногу успокаивался и почти перестал заикаться. — Кого-то явно интересовали активы Горчаковых. Сталелитейный завод, шахты…

Самое время вспомнить господина Штерна — крупного капиталиста и еще более крупного промышленника. Уж если кто-то и вился вокруг заводов и шахт, то это он. То ли хотел расширить собственные мощности за счет моей семьи, то ли…

— Но и в этом ничего удивительного нет, — меж тем продолжал Славка. — Акции редко лежат мертвым грузом… Отец говорит, что деньги должны работать — и они работают. Ценные б-бумаги продаются и покупаются каждый день. Разными фирмами или частными лицами.