Усадив его за большой деревянный стол, над которым висели самые разнообразные поварешки, сковородки и ложки, быстро принялась носить рядом. То миску с кашей рядом положит, то краюху черного хлеба, то поднос с пирожками, то стакан с компотом. Сама же рядом села и с умильным выражением на лице стала наблюдать за ним.

— Вкушно, просто ум отъешь! — прошамкал Рафи, набрасываясь на угощение. — Спасибо, теть Валь!

— Кушай, кушай, мой хороший! Смотрю, совсем исхудал. Одежда, вона, висит, как на вешалке. А Ланочка поди… — и тут она давится словами, видимо, вспоминая про произошедшее. Тут же вновь начала всхлипывать и шумно сморкаться появившимся в ее руке откуда ни возьмись платком. — Ох, горе-то какое… Девочка моя… Совсем крошка… Тетей меня называла… Я же видела ее тогда… Дура-баба, думала, проверяющие какие-то приехали…

Встрепенувшийся Рафи уже было хотел открыть рот, как его резко одернул Голос. Мол, не торопись, не спугни. Пусть сама все расскажет.

—… Увезли, значит, мою девочку… — приговаривали она, уже не обращая внимания на текущие слез. — Ироды… А этой крашенной сучке Калышевой так и надо! Чтобы ее черти на том свете, как сидорову козу, драли, — со злостью фыркнула уборщица. — Она все затеяла, точно она!

Раскрасневшаяся женщина, не обращая внимания на Рафи, достала из шкафчика штоф с рябиновкой. Нацедила стаканчик и залпом опрокинула его в рот.

— Жила, как потаскушка, и сдохла, так же, прости меня Господи, — чертыхнувшись, быстро перекрестилась она. Взглядом мазнула по красному углу с парочкой икон, которые, честно говоря, здесь и не такое слышали. — Она это, Рафи, все сделала. Думала никто не знает про ее делишки…

За первым стаканчиком пошел второй, делая уборщицу еще больше словоохотливой.

-… А этот, что твою Ланочку за ручку вел, был такой страшный, — ее лицо тут же сделалось тревожным и даже испуганным. — Я тогда из-за столба на него глянула и обомлела от страха… Черный весь из себя, как черт. Глаза, вдобавок, пустые, рыбьи. Посмотришь в них, всю душу из тебя вытрясет…

А когда штоф с наливкой показал дно, то выяснилось еще кое-что. Уборщица вспомнила, что на карете гостя был какой-то рисунок с острыми лучиками к верху. К сожалению, других подробностей женщина не запомнила, как ни старалась вспомнить.

— И что теперь? — тихо-тихо спросил Рафи, когда оказался за изгородью приюта посереди улицы. От рассказа тети Вали у него все в голове перемешалось — убитая мадам Калышева, черный человек с рыбьими глазами, карета с короной. — Что это все за белиберда?

«… Ошибаешься, парень. Теперь, как раз, все и стало ясно, — Голос явно оживился. — Князь, которого ты ищешь, это титул, а не имя или прозвище. Твою сестру похитил самый настоящий аристократ, что очень круто меняет дело. Они, как ты знаешь, магики…».

Опустив голову, парень пошел по улице, не разбирая дороги. Все оказалось еще хуже, чем он думал. Если с главарем сквада он бы еще что-то мог придумать, то с настоящим князем из аристократов — ничего. К нему даже подойти на вытянутую руку не удастся, вмиг охрана скрутить или сам огненным шаром залепит.

«…Чего голову повесил? Справимся, — пытался его подбодрить Голос. — У меня есть пара хороших идей. Мы обязательно прищучим этого гребаного аристо! Как говорится, на каждую хитрую жо… Ладно, это тебе еще рано слышать. Кстати, помнишь тот странный револьвер с магическими пулями?».

На самой середке ажурного железного моста, прозванного в столице Императорским, стоял невысокий парнишка в добротном пиджачке и матерчатой серой кепке. В руке держал небольшой кусочек бумаги.

Время от времени он опускал на него глаза и очень долго всматривался в какой-то рисунок. Причем взгляд в этот момент становился беспомощным, потерянным.подойдя ближе, можно было и слезы разглядеть в уголках его глаз. Правда, их он тут же вытирал рукавом, словно боялся, что кто-то заметит его слабость.

— Что же теперь делать с этим? — вздыхал Рафи, снова и снова разглядывая рисунок с той проклятой кареты. Нарисованный рукой кухарки, что видела, как увозили его сестренку, он больше напоминал неумелые каракули малыша. — Ничего же непонятно.

Паренек и так, и эдак вертел клочок бумаги, пытаясь понять, что на нем изображено. «Масла в огонь» подливал и Голос, запутавший его еще сильнее:

«Это пустой номер, Рафи. На герб совсем не похоже, слишком уж простой. Гербы совсем иначе выглядят: со всякими коронками, мечами и зверями. А здесь что? Пара прямоугольников и какие-то полоски… Может эта тетка подслеповата? Увидела одно, а нарисовала совсем другое? Точно говорю, на герб эти каракули совсем не похожи…».

— Не похожи, — кивнул паренек, еще сильнее опустив голову. Получалось, и эта ниточка, ведущая к похитителю Ланы, оборвалась.

Только, невдомек им было, что оба — и старый и малый — ошибались: первый по забывчивости, а второй по незнанию. Классический принцип геральдики гласи: чем проще герб, тем он древнее. Первые гербы или родовые метки, служившие для идентификации рыцарей или земельных наделов лендлордов, были довольно незамысловаты и представляли собой простые по начертанию фигуры и символы — круги, прямоугольники, косые черты и т. д. Со временем гербы становились более сложными, обретая новые элементы и наполняясь дополнительным содержанием. Вычурность и обилие всевозможных украшений, которыми старались выделиться некоторые аристократы, все чаще начинали указывать на «молодость» рода, а нередко и вызывали откровенную насмешку.

— Что же теперь делать? — Рафи медленно скомкал бумажку и, вытянув руку над рекой, разжал пальцы. Бумажный комок, подхваченный ветров, рванул куда-то в сторону, вскоре скрывшись с его глаз. Сгинул. — Как нам Лану найти?

Паренек повел плечами, поднимая воротник пиджака. На мосту особо долго не постоишь. С реки дул холодный, пронизывающий ветер, выбивавший из него остатки тепла. Пора было возвращаться.

— А если к директору гимназии пойти? — простужено кашлянув, предложил он. — Он-то точно все про всех знает. Неужели не слышал, чем занималась мадам Калышева…

В ответ в голове, словно наяву, прозвучал саркастический смешок. Даже ухмылка живо представилась.

«Ты что говоришь такое, малец? Никто не будет с тобой о таком разговаривать. Думаю, на порог даже не пустят. Ты для них никто и звать тебя никак. Словом, крыша у тебя слабовата для таких встреч…».

Рафи, вышагивавший по мостовой, удивленно вскинул голову. Про крышу он что-то не совсем понял. С чего это она слабовата?

— Нормальная у меня крыша. Я проверял, — пробурчал он с обидой. — Дом, конечно, не новый, но балки еще хорошие. И черепица держится крепко. Во время дождя ни капли не попа…

А Голос, не скрывая веселости, пояснил, что имел ввиду совсем другое. Вскоре улыбнулся и Рафи. Действительно, с крышей в таком понимании у него было не очень хорошо. Сейчас он по сути беспризорник. А кто будет с таким разговаривать, да еще о дурно пахнущих делах? Естественно, никто.

В некотором роде крышей можно было бы назвать Витяна, который его опекал в скваде. Но, как сказал Голос, калибр у него мелковат для решения проблем с аристо. Резкий и шальной он больно, а в таком деле больше головой нужно думать.

— Тогда к жандармам? — с некоторой опаской произнес Рафи, непроизвольно оглядываясь вокруг.

О военных чинах Отдельного корпуса жандармов среди уличной шпаны ходили настоящие легенды — страшные и не очень, но обязательно приправленные оттенком особой лихости. Когда на улице появлялась узнаваемая крепкая фигура в строгом черном сюртуке, перетянутая серебряным поясом, мигом прекращались драки и ссоры. Прохожие от греха подальше даже голос делали тише.

— Что скаже…

Едва не столкнулся со стремительно вышедшей из булочной девушкой в строгом сером платье и большой картонной коробкой в руках. Хорошо успел отпрыгнуть в сторону, а то бы оба кубарем полетели по мостовой.

— Глаза разуй! — сверкнула глазами оторва, сразу же признав в нем босоту. Прямо глаз-алмаз. Такую не обманешь добротным пиджачком с чисто выглаженными брюками. — Ходют тут, а потом вещи пропадают, — не преминула вставить шпильку напоследок. — Беги отседа, пока постового не позвала!