Довольно улыбнувшись, он некоторое время просто сидел и неподвижно глядел на свои каракули. Посмотрим кто-нибудь сейчас на него, наверняка, бы принял за сумасшедшего. Больно уж странным у него был вид: на губах блуждала глуповатая улыбка, блестели глаза. К счастью, это было не приступом сумасшествия, а совершенно иным.

Рафи творил.

— Первая игра будет обязательно для детей — для цесаревича и его сестре. Государыня от них без ума, а, значит, обязательно оценит подарок, который приведет их в восторг. А какому ребенку, скажите мне, не понравится игра «Морской бой»⁈ А если ее еще красочно оформить⁈ Красочно раскрасить поле, изобразить морские волны, скалы. Смастерить модели кораблей, каждый из которых снабдить специальной карточкой с описанием: численность экипажа, виды вооружений, мощность двигателей, толщина брони и т. д. Черт побери, это же станет настоящей бомбой! Рванет так, что только держись!

Он, словно уже видел, как у десятилетнего наследника престола и его сестре блестят глаза и дрожат руки при виде необычной коробки с изображением яростного морского боя между двумя гигантскими дредноутами, которые мчатся по морским волнам и обмениваются залпами орудий.

— Все, идея есть, а остальное дело техники… Нужно найти хорошего художника, а лучше талантливого художника! Пусть так море и корабли нарисует, чтобы за душу брало и глаз было не оторвать! Еще нужно найти хороший картон или пергамент, клей, яркую ленту для перевязки подарка… Так, а времени почти не было.

Рафи кивнул в сторону календаря. До Пасхи оставалась какая-то неделя. Шесть — семье дней было просто впритык для претворения в жизнь его задумок. Значит, следовало торопиться.

На художника, собственно, того, кто и был ему нужен, Рафи наткнулся сразу же у иконной мастерской при местном мужском монастыре. Искать в другом месте все равно не имело смысла, поэтому он сразу же заявился сюда. Думал поговорить с кем-нибудь из монахов, что здесь преподавали иконописную науку, и предложить им денег. Только все оказалось не так просто.

— … Ах ты, поганец! Тебе что было сказано рисовать⁈ — у приземистого белокаменного здания при Свято-Предтеченском мужском монастыре, где и располагалась иконописная мастерская, парень сразу же стал свидетелем весьма любопытного действа. На пороге мастерской стоял почтенного возраста седобородый монах в черном клобуке и грозно отчитывал тщедушного белобрысого мальчонку. Тот с поникшей головой, с лицом, измазанным белой краской, был так похож на кающегося грешника, что улыбка вылезала сама собой. — Я сказал, что нужно написать лик Богородицы! За этой иконой скоро сам полицмейстер придет! А ты, отморозь, что сделал⁈ Какие такие облака⁈ Что еще за солнце? Выпороть бы тебя до кровавых соплей плетью, чтобы знал! Только все это бесполезно. Не в толк тебе наука. Пошел прочь! И батьке твому скажу, что неслуха воспитал…

Выдав мальчишке хорошего леща, монах гордо удалился в мастерскую. Бывший же иконописец так и остался сидеть на мостовой, размазывая руками слезы.

— А вот и тот, кто мне нужен…

Ясно было, как Божий день, что монахи ему не помогут. На его задумки, скорее всего, поглядят, как на ересь, а то и проклянут. А вот с этим бедолагой, которого выгнали из мастерской, все было иначе.

— Эй, дружок, чего слезы льешь? — Рафи присел рядом, участливо поглядывая на мальчишку. — Чего случилось?

Тот, не переставая рыдать, поднял голову. Исподлобья поглядел и снова опустил голову.

— Рассказывай, говорю, — не отступал Рафи. Ему позарез нужен был художник, а этот кадр казался самым лучшим вариантом. Поэтому упускать его никак нельзя было. — Может чем-нибудь помогу…

Мальчонка снова глянул на него. Только в этот раз смотрел на Рафи дольше. Решал, похоже, можно или нет ему открывать рот. Сейчас ведь время было такое: скажешь чего-нибудь лишнее не тому, по затылку схлопочешь.

— Я ведь, как лучше хотел… — мальчонка, видно, решил, что Рафи достоин доверия. Перестал плакать и с надеждой уставился на него. — Чтобы Богородица светлая была, чтобы в облаках плыла, как белая лебедушка… Солнышко хотел позади нарисовать, чтобы оно своими лучиками светило. На такую иконку взглянешь, и сразу весело, радостно станет. Хорошо, ведь, — юный художник от избытка чувств даже начал что-то в пыли рисовать пальцем. — А дядько Симон лаятся начал, как облака и солнышко увидел. За вихры так оттаскал, что пол головы выдрал…

Рафи даже дыхание затаил, когда его слушал. Поверить не мог, что ему так повезло. Ведь, он не просто встретил нужного ему человека, который сможет оформить подарок для государыни. Этот мальчишка был настоящим художником, который хотел рисовать по-настоящему, по-особенному. Видно было, что не нравилось ему рисовать по правилам одинаковые, словно под копирку, иконы с постными строгими ликами.

— Все понятно! Давай, поднимайся! — Рафи неожиданно схватил мальчишку за рукав, заставляя того испуганно вскрикнуть. — Есть у меня для тебя работа, как раз по твоему нраву. Не бойся! Хорошо денег заработаешь и много интересного узнаешь!

Юный художник застыл, не в силах двинуться. Испугался, сразу видно. Явно такого не ожидал.

— Пошли со мной, говорю. Поможешь мне кое-что нарисовать для очень и очень важного человека. Вот гляди! — Рафи вытащил из-за пазухи пару листочков бумаги со своими набросками кораблей для игры «Морской бой». — Гляди! Будешь море и корабли рисовать. Справишься, ведь?

Руки и мальчишки, когда он взял листки, самым натуральным образом задрожали. Он «во все» глаза принялся рассматривать рисунки грозных боевых корветов и фрегатов, ощетинившихся десятками орудий. Водил пальчиком по крутым изгибам морских волн.

— Ну? — улыбнулся Рафи, уже видя, что мальчишка его со всеми потрохами. Ему теперь и денег ни каких не нужно. Он и за еду станет рисовать все, что ему скажут.

Огромный особняк, расположенный в самом центре столицы, напоминал улей с потревоженными пчелами. В главной зале, где в былые времена князья Голицыны проводили торжественные приемы, собралось больше трех десятков человек — почти вся верхушка старинного рода, которые сейчас с недоумением и нескрываемым беспокойством переглядывались друг с другом. Главы родовых корпораций с миллиардными оборотами, руководители финансовых холдингов, военные в высоких званиях и многие другие члены рода пребывали в недоумении.

Это внезапно объявленное общее собрание после почти недельной изоляции князя Голицыны казалось очень странным и вызывало множество вопросов. Их попытки что-то узнать заранее натыкались на непроницаемую стену молчания. Никто ничего определенного не знал. Слуги были немы, как рыба. Управляющий княжеской резиденцией пожимал плечами. Телефон князя, вообще, не отвечал на вызовы.

— Станислав, что происходит, в конце концов? К чему эти загадки? — снова, уже в пятый или шестой раз, кто-то спросил наследника рода. Но, как и до этого, брюнет, застывший у окна, ничего вразумительного так и не смог ответить. Он повернулся вполоборота и смерил недовольным взглядом задавшего вопрос родственника. Мол, сколько уже можно задавать одни и те же вопросы. — Разве отец тебе ничего не говорил?

Станислав Голицын молча отвернулся. Если бы он знал ответы на эти вопросы, то не стоял бы в углу с потерянным видом. Ему, как всем остальным, пришло от главы рода официальное приглашение прибыть в княжескую резиденцию ровно в полдень. Большего бумага с золотым княжеским гербом и подписанная характерной размашистой подписью не содержала. Поэтому княжич был в точно таком же недоумении, как и остальные члены рода.

— Господа! — вдруг тяжелые коричневые двери из мореного дуба открылись, и на пороге залы появился мажордом, глубокий старик в старинном камзоле в цветах рода. Он коротко поклонился присутствующим и глубоким, бархатным голосом продолжил. — Его сиятельство князь Голицын!

Все ожидали, что сейчас раздадутся тяжелые шаги и стук о паркет трости, претворяющие появление патриарха. Однако, они ошиблись. Послышался странный шуршащий звук, который вряд ли кто-то из них до этого слышал.