А прямо перед ним уже стояла та самая Анфиска, жадно облизывавшая губы. Сразу видно разбитная, все и везде повидавшая. Чёрные волосы распустила. В глазах просто не прикрытая похоть, того и гляди сама на него набросится. Маленький алый язычок то и дело из-за губ выглядывает.
— А апосля, господин, мы с Прошей тебе спинку намылим, — тут она набрала в ладошку воды из бочки и игриво плеснула на него. Только брызгами и её задело. — Ой, и я намокла! Беда, беда! — проказница скалила во весь рот зубы. — Видно, снять сарафан придется…
И одним движением сдернула платье, оставаясь в костюме Евы. Вроде бы даже попыталась прикрыться, но как-то неуклюже: вроде и закрывается ладошками, а вроде бы и нет. Все самое тайное наружу: внушительная грудь стоит торчком, тёмный треугольник внизу тоже будоражит взгляд. Чертовка, одним словом.
Соображать при таком натиске едва ли было возможно. Все на парне встало, к потолку задралось, словно наэлектризованное. Сердце так в груди грохотало, что он себя самого не слышал.
А Рафи, так, вообще, внутри него поплыл. Пискнул удивленно и затих. Похоже, женского тела-то толком и не видел, а уж про то, чтобы попробовать девичью сладость и говорить нечего. Вот и сомлел. Придется, видимо, все на себя брать и самому выгребать отсюда. Друг он в самом деле или не друг?
— Господин, и у тебя одежа намокла! Нехорошо! — вскрикнула Проша, прижимаясь к нему сзади грудью и шаря по его телу с такой жадностью, что совсем невмоготу становилось. — Сымай все! Только прежде стопочку медовухи хлебни, чтобы все хвори прошли, — к его губам тут же поднесли небольшую рюмку, от которой шел ядреный аромат меда. — Для здоровья, для мужской силы, — а женские пальчики уже в его брюки лезли. — Пей, господин…
Похоже, девахи начали новый и самый яростный «штурм его позиций», приняв его молчание за замешательство. С такими дьяволицами точно нужно держать ухо востро. Так очаруют своими прелестями, что все им, как духу выложишь. Даже и не заметишь. Вон, время от времени под медовуху и вопросики разные задают…
— Нравится, господин? Чай, дома такого нет? А у хозяина Макар Силыча есть, — прямо в уши с двух сторон ему шептали девахи, не переставая срывать с него одежду. — И еще много чего есть, господин! А для своих друзей он и расстараться готов…
Он разулыбался в ответ, показывая, что все ему нравится. В добавок, Анфису ущипнул чуть по ниже спины, а Прошу за грудь хватанул. Пусть думают, что они на верном пути. Только невдомек им, что в такие игры можно по-другому играть. Мы сейчас эту медовую ловушку наизнанку вывернем. Мехом наружу, как говорится. Посмотрим, тогда, как вы запоете.
— А ну-ка, девки, живо в бочку! — вдруг громко рявкнул он, сбрасывая с себя личину зажатого, краснеющего при виде обнаженной женской ножки, юнца. — Ну, вашу мать⁈
Чуть не оглох от девичьего визга, когда кидал обеих девиц в воду. С Проши еще в добавок сарафан так рванул, что он теперь лишь на тряпки и годен был.
— И кто тут хотел мне спинку потереть?
Под веселый смех начал лапать то одну, то вторую. Бочка, хоть и большая, но в ней больно не разгуляешься. Поэтому всем от него досталось, никого не обидел.
Девки во время баловства, конечно, старались его удивить своим умением. Так его поцелую, и эдак. Ногу сначала сюда закинут, потом — туда. Ягодицы топырили так, что за сохранность из спины начинаешь переживать. Вода от всех этих акробатических номеров в бочке аж закипела.
Только все наоборот получилось. Это он их удивил своим умением и знаниями в любовных утехах, которых оказалось, словно в роге изобилия.
А едва они от усталости пищать начали и передышки запросили, то он и сам расспрашивать их начал.
—… Значит, говорите хозяин добрый, хороший, богатый? Грошей полны подвалы и погреба? Интересно? Чай врете, поди…
Оказалось любовная истома и пара стопок медовухи развязывала языки не хуже кнута. Девки, только услышав про ложь, тут же обиженно запищали. Оправдываться начали, только успевай записывать.
—…Полно грошей! Макар Силыч на золоте и серебре сесть и спит! Ничего не считает! — у Анфисы даже груди от возмущения подпрыгивать начали, когда она фыркать начала. Занимательное зрелище выходило: она вся красная, глаза сверкают, а полушария ходуном ходят. — Хочет аглицкого вина, берет! Хочет голландские часы, покупает! Хочет актриску из спектакля, пожалуйте…
—… Вот такенная бочка у него золотых червонцев! — в разговор влезла Проша, прильнувшая к нему с другого бока и обвившая его своими длинными ногами. — Сама видела в подвале! А еще два сундучка было с ассигнациями и банковскими билетами…
От горячей «ванны» и медовухи их еще больше развезло. В конце они уже начали все подряд нести: и нужное, и ненужное. И нужно было лишь отделять одно от другого.
—… Помолчи, дура! Я же рассказываю! — Анфиса толкнула соседку, когда та начала ее прерывать. — И вот… Прохор, дурень, упился, как сапожник, и давай срамные песни орать. Прямо умора была. Я тогда чуть не уписалась, на него глядя…
— Ха⁈ Умора? — пьяно фыркнула Проша, выставив ногу из воды чуть не до самых ягодиц. — Вот Минька, хозяйский кучер, так горло драл, что со всей улицы бывало люди сбегались… Только помер, бедолага, — тут она, всхлипнув, попыталась перекреститься. — Царство ему не…
— А нечаво болтать было, — Анфиска сразу же подхватила разговор, наморщив лобик. — Это он же помогал хозяину того барчука пристукнуть…
Словом, все сложилось, как нельзя лучше. Искупавшись, Рафи уже имел полный расклад по всему, что ему было нужно: большую часть денег Могута хранил в подвале дома, важные бумаги на втором этаже в кабинете, шкатулку с драгоценностями в своей спальне. Удалось узнать даже про самую настоящую темницу, где купец время от времени кого-то держал.
— Во-от же, сука, — усмехнулся парень, удивляясь поразительной наглости купца. Тот же совсем «берега попутал», занимаясь такими делами под самым носом столичной жандармерии. Девки только что на добрый десяток уголовных статей для него наговорили. — Да такого сам Бог велел грабить. Это я удачно зашел… Ладно, а теперь доиграем роль до конца.
В гостиной комнате, куда Рафи вышел, был уже накрыт праздничный стол, ломившийся от разных яств. Не желая ударить в грязь лицом, купчина расстарался. На длиннющей столешнице плотно лежали десятки и десятки тарелок, подносов, блюд, фужеров, кубков, вазочек, в которых все шкварчило, шипело, хлюпало. А над всем этим, вдобавок, плыл восхитительный аромат.
— Вижу, что доволен, — раскрасневшийся Могута широким жестом приглашал его к столу. При этом улыбался, как самому дорогому гостю. — Расстарались, значит, Анфиска с Прошкой. Они такие затейницы, что ни в сказке сказать, ни пером описать, — понимающе подмигнул парню, скабрёзно причмокнув большими губами. — Доволен, значит?
Видно было, что на благодарность напрашивался. Все крутился вокруг да около.
— Хорошо, Макар Силыч! Доволен, — горячо закивал парень. Всем видом показывал, что доволен и даже счастлив. — Хорошо тут! Все батюшке с матушкой расскажу: и про помощь, и про прием, и про гостеприимство.
Могута аж зарделся от удовольствия. Каждое это слово едва не на лету ловил.
— Все хорошо, только вот… — Рафи припустил на лицо печали, словно вспомнил что-то плохое.
— Что? — купчина тут же «сделал стойку». С мест вскочил, расправил плечи. Мол, я тут, я помогу. — Что такое? Что случилось? Может нужда в чем-то? Так говори, рассказывай. Я помогу! Все знают, что за Макар Силычем Могутой не заржавеет! Говорит, что надо? Грошей? Может девок? Любых найдем. Или маль…
Не дав ему договорить, Рафи тяжело вздохнул. С виновато опущенной головой, что-то неопределённое пробормотал.
— Что? — вытянул шею Могута.
— Я ведь жеребца своего упустил, да и костюм порвал. Батюшка теперь сильно гневаться изволит. За этого ведь жеребца большие деньги уплачены… А еще часы, батюшкой на именины подаренные, потерял… Вот, — в этот самый момент чуть-чуть всхлипнул, боясь переиграть. Купчина, хоть и выпивши был, но мог заметить. — Что теперь делать не знаю.
