И правда, что он не сбежал от этого трона? Решил показать, что он уже вырос и готов принять ответственность? А вышло так, что он своими выходками запугал всю столицу, довел до белого каления кого только можно и, видимо, из-за отнюдь не невинных выходок все время подсознательно ожидал, что вот-вот кто-нибудь явится по его остроухую душу. А когда явились, так обрадовался возможности удрать куда-нибудь подальше, что не разобрался до конца в происходящем. А теперь придется всем известным методом кнута и пряника возвращать подданных к мысли, что он тут — страх и ужас и обсуждать его несостоятельность — верх глупости. А то ведь не зря же палач жалованье получает. Да и знакомых наемных убийц навалом… В общем-то метод кнута куда как приятнее и интереснее. Пряником бить неудобно.

— Твое величество, почему ты печалишься? — На балкон сказочной феей вышла светлоэльфийская принцесса Нимиони.

Крис, глянув на невесту, только сильнее погрустнел и посмотрел вниз, надеясь, что чья-нибудь макушка окажется в зоне броска и император сможет выпустить пар, разбив о голову какого-нибудь несчастного бутылку. Нет, увы, внутренний двор был пуст. Кристиан вздохнул, стараясь успокоиться, чтобы не сорваться на девушку. Уж она-то тут точно ни при чем.

— Просто устал, не рассчитал силы, — вздохнул он, опять и опять пытаясь понять, что же в эльфийской красавице было не так, что он, сколько ни пытался, не мог ее полюбить.

Вроде и внешностью Пресветлая Алив не обделила, даже наоборот, создала дивное существо. И длинные жемчужно-белые волосы, уложенные в сложную прическу, которую украшала небольшая диадема тонкой работы из белого золота с россыпью адамантов. И большие сапфировые глаза, и красивые губы, и соблазнительная фигура — все было в ней соразмерно и идеально. Да и, вопреки словам Оррена, Нимиони не была так уж и глупа. Во всяком случае, иногда он ловил себя на мысли, что некоторые беседы даже доставляют ему удовольствие. Но вот огонька какого-то не хватало. Такого яркого и обжигающего пожара с фиолетовыми языками пламени.

Вот честно! Лучше бы они по городу погуляли, чем эксперименты проводили.

Это я к тому, что нормально поспать мне не дали. Казалось, что только-только усталая голова коснулась мягкой подушки, а сознание провалилось в спокойный сон, как меня бесцеремонно начали трясти за плечо.

— Что еще? — пробурчал я, пытаясь сильнее закутаться в одеяло и накрыться с головой. — Если не конец света, то можно подождать и до завтра.

— Оррен, подождать-то можно, но тут все слишком интересно, чтобы откладывать на завтра! — над ухом раздался голос воровки. — К тому же все равно тебе вставать через час. Девочки вот уже заканчивают марафет наводить.

— Я слушаю. — Сел на кровати, разглядывая Василия и Альгу.

В руках иномирец держал ту самую книгу, которую мне велел взять призрак. Выглядел мужчина откровенно растерянным.

— Извини, что мы взяли без спросу. Ты свою сумку не закрыл, вот я лапки и протянула… — Воровка виновато улыбнулась.

— Не страшно, я надеюсь, ты меня разбудила не только для того, чтобы извиниться?

— Нет… — Женщина обернулась на друга, и дальше продолжил уже Василий.

— Я ее просто полистал, когда Альга начала возмущаться, что ни закорючки непонятно и… — Василий замялся, это так не походило на него, что сон как ветром сдуло. — Оррен, понимаешь, тут некоторые отрывки написаны на моем родном языке — русском. И видно, что гелевой ручкой, только они так иногда текут. Причем будто школьница писала. Куча ошибок, ляпов и глупостей… У нас так девочки лет тринадцати пишут. Я уж приготовился закрыть это недоразумение, как нашел несколько знакомых имен. Вот, послушай. — Он пролистал несколько страниц и начал читать:

«Дорогой дневник!» — На этом я поперхнулся, но Василий уже продолжил: — «Да, да, я снова тебе жалуюсь. Ну почему так сложно понять, что я терпеть не могу свое имя? Оно такое громоздкое и некрасивое. Что такого важного в прозвищах, что их можно только заслужить? Иногда мне кажется, что это не правило такое есть, а они просто вредничают! Неужели так трудно произнести „Алив“? Только Ненс меня понимает. А Хельга еще и дразнится — то малявкой обзовет, то рыжей… даже не знаю, что из этого звучит обиднее. Вот не буду ее Хель называть, и все! Пусть бесится! И я ее не боюсь! Почти. Знаешь, дневник, это на самом деле неважно — так, просто заполнить как можно больше строк, чтобы, если тебя кто-то найдет, не смог сразу отыскать самое дорогое. Я сегодня опять видела Рия. Как же больно на него смотреть и знать, что никогда не смогу прикоснуться к нему! Плачу и пишу… Он говорит, чтобы я никому не рассказывала о нем, пусть остальные думают, что Рий исчез навсегда, что его больше нет. Наверное, потом стоит уничтожить эту запись. Просто то, что я скажу дальше, не должен знать даже ты. Рий признался, что, если я попрошу, он ради меня повернет время. Теперь, соединившись со временем и став им, он может это. Понимаешь?! Я могу все исправить… и узнать все, только очень боюсь ошибиться. Но так тепло, когда я вспоминаю его слова: „ради тебя“. Ой, извини, меня Стин зовет, на тренировку пора. Вернусь и сразу сожгу, а пока пусть хоть несколько часов кто-то будет знать о моем счастье…»

Василий закончил читать, и в комнате повисло напряженное молчание. Каждый боялся сказать очевидное. Я тем более. Ведь род Ритов ведет свое начало не от простого удачливого воина, который непонятно почему получил силу Алив для убийства наместника Хель. Это был ее смертный любовник, от которого на свет у творца появилось дитя. И это так понятно, что, боясь кому-то открыться, но в то же время желая сохранить одну из детских записей (величайшую тайну множественной вселенной), она отдала дневник на хранение своему любимому, Эрику Риту. Ведь в этом мире никто не мог знать родного языка творцов, а даже если бы и попал сюда человек из какой-то реальности Земли… какая вероятность, что он окажется в огромной библиотеке Ритов и найдет именно эту книгу?! Нулевая…

— И что нам теперь делать? — очень осторожно нарушила тишину Альга.

В таком деле каждое лишнее слово может навлечь кое-чье пристальное (и абсолютно неуместное) внимание.

— Спрятать и охранять, как величайшую ценность. А лучше сначала с помощью Василия перевести все, что только подлежит переводу. — Вот это я понимаю, литература… Интересно, а что еще можно у нас в замке отыскать, если о-очень хорошо порыться?

— И в нескольких экземплярах, — согласился Василий.

— Главное, больше никому не проболтаться, — подвел я итог, поднимаясь на ноги. — Ладно, господа. Надо будет отметить такую находку. А теперь можно приняться за сборы. Я в душ.

— Я первая! — воскликнула Альга, выбегая из комнаты.

Вздохнув и переглянувшись с Василием, я поспешил следом за воровкой, надеясь ее догнать или опередить. В конце концов, всегда можно найти компромисс.

Закутавшись в полотенце, я уныло смотрел, как под окна подают карету. Моя собственная осталась в герцогстве, вот и пришлось заказывать. М-да, не поместимся мы там. Ну никак.

Безумно хотелось наплевать на все правила и пройтись пешком, срезав путь через парк к императорскому дворцу. И так двор меня знает как бунтовщика и попирателя вековых традиций. Вот на этой мысли я довольно улыбнулся в бороду, которую, несмотря на стенания Вика, так и не сбрил — только чуть-чуть укоротил. Хотя нет, неудобно тащить всех через парк. Юля за каждую ветку цепляться будет, Маришка еле-еле на каблуках стоит — сама виновата, что проиграла моему чаду пари на желание. Так что девочек я, пожалуй, отправлю в карете, а мы с Альгой и Василием чуть-чуть прогуляемся.

— О-о! — воскликнули за спиной. — Какой восхитительный маскарадный костюм!

Вот помяни Хель к ночи, сразу явится. Хорошо, что она, слава Алив, мой мысленный возглас решила проигнорировать. А то станется с нее еще разочек в гости заглянуть. Альга тем временем продолжала смеяться, рассматривая небольшое махровое полотенце. Ну совсем как девчонка! Словно что-то новое для себя углядела.