— Ого! — над ними раздался удивленный женский голос. — Вы, правда, творцы?

Подняв головы, Убийца и Кукловод увидели Юлию — дочь Василия, которую будто бы в насмешку привел кто-то из проводников.

— Не похожи? — усмехнулась Хель.

— Не знаю, — бесхитростно сообщила женщина и поправила на носу очки в тонкой оправе. — Я других творцов не видела — не с кем сравнить.

— Хороший ответ, — одобрил Лад и протянул Юлии бутылку. — Будешь?

— Есть повод? — она, неловко промедлив, все-таки опустилась на пол рядом с Хель, рассматривая новые диковинки с любопытством и каким-то странным восторгом, на взгляд самих творцов, совсем неуместным.

— Есть. Но если не хочешь — можешь просто посидеть рядом.

Юлия оказалась в достаточной степени похожей на своего отца. Высокая, крупная, немного полноватая, с круглым добродушным лицом и строгим внимательным взглядом. Темно-русые волосы были собраны в тонкий мышиный хвостик, в вырезе футболки блестела цепочка с некрупным золотым крестиком. Творцы чувствовали в молодой женщине отголоски их собственного мира — это успокаивало и настраивало на мирный лад, хотя обычные люди уже давно вызывали у Поколения лишь раздражение.

— Расскажите что-нибудь о себе, о таких, как вы, — попросила дочь Василия, не слишком надеясь на согласие, но и не сумев совладать с собственным любопытством. — Что угодно, я обещаю, что никому не расскажу!

— Пф! — не сговариваясь, усмехнулись творцы. — Даже если захочешь — не сможешь.

— И что же ты хотела бы узнать? — Лад не нашел повода вредничать, Хель, так и не поднявшая голову с его плеча, тоже осталась спокойной. — Хочешь кусочек правды?

Юлия ограничилась кивком, чтобы не нарушить момент. Лад еще немного помолчал, будто бы подбирал слова, а затем заговорил тихим, непривычно-отстраненным голосом:

— Ты можешь представить себе утопию? Настоящую. Без подвохов и лжи. Все равны, все счастливы, всего в достатке — слишком абстрактно. Ведь у каждого свое представление о счастье. Для одного сытный ужин под надежной крышей — это тюрьма для того, кто жаждет жить с дорожными ветрами. Представь себе планету: материки, пустыни, громады льдов, полноводные реки… невозможно создать мир однородным и равномерным, разве только очень маленький, размером чуть больше футбольного поля. Но это будет не полноценная реальность, а убогое подобие, которое не стоит брать в расчет. В нормальном мире где-то люди будут умирать от голода, а где-то — снимать по несколько урожаев за сезон. Где же равенство? Утопия — это мир марионеток, которые улыбаются, работают, любят друг друга и не обладают волей и душой. А Единый создатель, Юлия, слишком любил свободу выбора, чтобы лишать этого дара своих детей. Когда он понял, что создал уродство, оказалось слишком поздно. Уничтожить Множественную вселенную не поднялась рука. Тогда Единый сотворил несколько сущностей, как показалось, идеальных. Он разделил меж ними свое всесилие и ушел — просто исчез, оставив вместо себя самых любимых детей. У них не было ни душ, ни привычек, ни характеров — они даже не обладали полом. Создатель исключил все, что могло бы сделать их выбор субъективным. Эти существа были едины: одни мысли, решения, воспоминания, грани всесилия — у каждого свой осколок. И все было замечательно. Существа следили за порядком, судили людей, помогали им. Истинная золотая эпоха — начало начал.

слушала творца, нахмурившись. Она ожидала, быть может, каких-нибудь баек или историй создания миров, что-то веселое или поучительное. Но не такое.

— Ты спросишь, о чем я рассказываю? — грустно улыбнулся Лад. — О маленькой ошибке: первой в череде долгих и болезненных просчетов. Да, Единый создатель ошибся, забыв забрать еще одно качество у своих старших детей — любопытство. Всесильные сущности с интересом наблюдали за людьми: как те сорятся, любят, тоскуют об ушедших в серость близких и сами умирают. И никого не было рядом, кто смог бы уберечь Первое Поколение от следующей ошибки. Слишком уж им хотелось узнать, как это — выбирать, любить. Даже боль была интересна им. И они изменили себя, отделив мужское начало от женского. Как же Поколение радовалось, ощутив свою самостоятельность, когда сознание и мысли не дробились на сотни осколков, а стали единоличным богатством каждого; когда они познали радость и наслаждение. Глупые, всесильные дети. Вместе с удовольствием пришла субъективность, то, от чего Единый надеялся уберечь их. Суд Первого Поколения перестал быть беспристрастным. А вместе с любовью и радостью пришли ненависть, зависть, гордыня. Не нравится мир? Достаточно одной мысли — и целая реальность исчезает вместе со всеми своими жителями. Страшно. Дети ведь не понимают, что творят; какую боль они причиняют. Они уничтожали целые системы, меняли течение времени. А кроме этого, проводили опыты над людьми, ведь единственное, что они не смогли получить — души. Яркие искры, которыми Единый создатель наделил своих младших детей. Поколение не замечало ничего вокруг, не понимало, что каждое их действие приносит во Множественную вселенную еще одну крупицу Хаоса. А потом стало слишком поздно. Время захлопнуло все границы, запечатав миры и начало замедлять свой бег. И тогда Первое Поколение вспомнило о долге. Столько тысячелетий эта невидимая нить связывала их, все сильнее и сильнее натягиваясь. И в один момент каждого из них пронзила нечеловеческая боль — плата за нарушенное слово. Они, правда, не хотели этого — не хотели превращаться в чудовищ. Тогда Поколение воззвало к Времени, спросило, что можно отдать, чтобы искупить свою вину? Ответ был прост — себя. Они согласились. Но перед тем, как уйти, нашли учеников и передали им по осколку своего всесилия. Так же, как когда-то Единый творец, Первое Поколение связало странных подростков с удивительным душевным огнем нитью долга. И снова ошиблось — грань между мирами оказалась закрыта, а в следующие поколения детей с нужными способностями на Земле стало рождаться все меньше и меньше. Где-то в других реальностях они жили, все отпущенное им время ощущая, что были созданы для чего-то большего, искали свое предназначение и не могли его найти. Когда пришло время нашего Поколения — от сотен осколков всесилия, некогда разделенных между учениками, осталось только пятнадцать. И, когда, казалось бы, просто не осталось того, что еще можно испортить, мы очень крупно облажались, из-за чего стали Последним Поколением — больше передавать осколки стало некому. Каждый раз, когда кто-то из нас умирает — умирает и Единый творец… то, что от него осталось. Умирает сама Множественная вселенная. Но это совсем другая история.

Лад сидел, уставившись в одну точку, уже не первый час.

Маришка нервничала. Кристиан — нет.

— Наш мир давно укатился на помойку, и уже ничего не исправить, — отмахнулся император, наблюдая, как девушка пытается робко гладить застывшего творца по плечу. — Так что он скоро придет в себя.

— И пойдет самоубиваться? — огрызнулась Маришка. — Раз уж все бесполезно…

— Не исключено, — пожал плечами Крис, жуя полоску вяленого мяса.

— Ну и ты тогда давай за компанию! — окончательно рассердилась полувампирка. — И вообще я дальше одна поеду, вы меня только тормозите своими недомолвками и настроем!

— А что ты предлагаешь? — император даже не поднялся со своего места, когда Маришка заметалась по поляне, пытаясь покидать вещи в мешок и забрать себе часть припасов. — Танцевать от радости?

— Да хоть бы и так! Если меня раз за разом кидает сюда, и до сих пор небо еще не рухнуло вам на головы, значит, шанс есть! А ты сам, своими руками, забираешь у меня его!

Кристиан вскинул на нее злой взгляд и одним слитным нечеловеческим движением смазался в тень, приблизившись к Маришке почти вплотную.

— Риш, не драконь меня. Все и так сложно! — тихо и вкрадчиво попросил император, наклонившись почти вплотную к лицу девушки, опешившей от такой смены настроений.