— Но ведь ты сам общался с Великой матерью! — воскликнул Ливий, до глубины души возмущенный моей речью.
«Конечно-конечно, именно с ней», — я мысленно усмехнулся.
И вообще, «история» создания нашего мира, которая должна была быть известна каждому ребенку, выглядела абсолютной чепухой. А как однажды сказала Хель, не только выглядела, но ею и являлась. Но не говорить же разумным существам, что их мир — очередное игровое поле? А с фантазией туго у всех творцов… Я вот как-то Василия послушал, как у них мир «образовался», и лишь еще раз убедился в правильности своего вывода.
— Можно подумать, Алив со мной секретами делилась. Скорее уж Хель решит разоткровенничаться.
И ведь не подкопаешься! — чистую правду сказал.
Глубоко вдохнув, будто перед погружением в холодную воду, я толкнул тяжелую дверь, входя в зал. Ливий остался в коридоре — ему, как главе ордена Алив, вход к убийцепоклонникам был заказан, так же как к нам жрецу Хель. На лице ректора, повернувшегося на протяжный скрип дверей (я поставил в памяти галочку сделать выговор тем, кто петли не смазал), попеременно отразились радость и желание меня придушить за наглое опоздание.
Следом за темным эльфом повернулся высокий (хотя смотря с кем сравнить), широкоплечий мужчина, чей лоб венчал искусно сделанный драгоценный обруч с большим кровавым рубином в центре — тонкие золотые нити, переплетаясь подобно стеблям растения, удерживали его будто нераскрытый бутон. Холеное, немного вытянутое лицо эольца с несимметричными скулами украшала опрятная бородка, блеклые, почти прозрачные глаза смотрели пристально и оценивающе, а в черных волосах виднелась первая седина. С легким изумлением император оглядел мой растрепанный внешний вид и скривил тонкие губы.
— Оррен Рит? Признаться, я не удивлен.
— А чему удивляться? Можно подумать, первый раз встречаемся, Чар… — пожал плечами я, приближаясь к единственному свободному креслу в совещательном круге.
Советники императора смотрели на меня так, будто готовились наброситься со всех сторон и загрызть, — столько ненависти было в этих взглядах. Впрочем, на Эриама они смотрели ничуть не менее «дружелюбно». А может, даже и более — все-таки эльфы в Эоле считались отвратительными порождениями больного сознания Пресветлой. А тут не просто эльф, а еще и темный в придачу…
— Не первый, — согласился император. — Однако сложно было представить кого-то другого на месте нового императора. Вы, Риты, всегда успевали самые удобные места занимать.
— Совсем даже не нового, — поправил, — я исполняю обязанности временного правителя до возвращения его императорского величества — Кристиана Лита.
— И он вернется? — Чар притворно изумился.
— Со дня на день, — обрадовал я эольцев.
На лицах двух советников — одного немолодого лорда с выбеленными сединой волосами и морщинистым, невыразительным лицом и совсем юного офицера, впрочем, судя по нашивкам, уже получившего генеральское звание, — появились одинаковое недоверие и некоторый испуг. А вот император кивнул, соглашаясь с моей торжествующей улыбкой.
Итак, вступление было завершено.
Они нас «прощупали»: оценили настроение, форму общения и уровень приема, сделали какие-то свои — убийцепоклоннические — выводы и теперь могли приступать к первому акту того фарса, который у нас принято было называть переговорами.
— Было явление Хель, — медленно произнес император и замолчал, чтобы дать нам с Эриамом время на переосмысление этой информации.
Мы с ректором изобразили великую мыслительную работу и большую задумчивость. Хель сразу сказала, что Алив прикинулась ее иллюзией. А я всем остальным передал, что Пресветлая мать предупредила о явлении Убийцы.
Запутанно?
Безусловно! Зато все были предупреждены, что без постороннего вмешательства тут явно не обошлось. И вкрадчивый тон Чара нужной реакции не получил.
— А к нам Алив уже второй раз за год приходила… — очень внимательно рассматривая подлокотник кресла, сообщил я, словно говорил о ценах на капусту и репу, а не о появлении творца. Конечно, между появлениями гостьи прошло чуть больше времени, но я решил, что такое построение фразы будет не столь большой ложью. — Точнее, ко мне. Предупредила, что Хель стало скучно и она решила поиграть в войну.
— От любимца рыжей лгуньи не стоило ждать ничего иного, — раздраженно пробормотал офицер, забывая спросить императорского разрешения на слово. Впрочем, сравнив этих двоих, я нашел определенное сходство в чертах лица, осанке и внимательном прищуре. Кажется, молодого наследника не проинформировали о том, что никто воевать не собирается.
Только немного похулиганить.
Поэтому замечание молодого человека я проигнорировал.
— Значит, это не намерения получения земли, выходов на ту сторону или новых договоров о ненападении?
— Нет, — покачал головой Чар. — Боюсь, Хель нужно, чтобы Лирия исчезла с карт нашего мира.
— Печально это слышать. Тогда к чему переговоры?
— Соблюдаю правила приличия, — тонко улыбнулся Чар и перевел взгляд, рассматривая убранство зала.
Несколько портретов венценосных предков Криса его не заинтересовали, а вот витражные окна удостоились одобрительного кивка; император сильнее прищурился, выдав, что мучается проблемами со зрением, но рассмотрел тонкую ручную работу с нескрываемым удовольствием: части разноцветной мозаики разворачивались цельной картиной, будто не собранной по кусочкам из стекла, а нарисованной гениальным художником. И солнечный свет, преломляясь, оживлял воображение мастера. Для совещательного зала выбрали нейтральное изображение. Это был сад: умиротворяющая зелень деревьев — сквозь нее просвечивало лазурное небо, тропа, тонущая в густых переплетениях ветвей, яркие плоды, которые, казалось, упадут в ладонь, стоит только протянуть руку, вкрапления цветов на траве и внимательно наблюдающие с той стороны картины дивные птицы, с длинными пестрыми хвостами и широкими крыльями. Их глаза-бусинки впивались в людей, сидящих в зале, будто бы заранее зная все, что здесь скажут и решат. А еще меня не оставляло ощущение, словно там, в глубине тропы, почти на самой грани, можно заметить чей-то расплывчатый силуэт.
Ходили слухи, что этот витраж когда-то был создан мастером, тесно общающимся с творцом, и висел в главной башне академии. А потом этот человек сошел с ума и убил свою семью, после чего его произведение было решено с помощью магии перенести сюда — в место, не столь часто посещаемое людьми.
Но то были лишь слухи…
Надо сказать, что у нас в Лирии витражи — одна из тех достопримечательностей, которыми принято хвастаться и показывать высокородным гостям. Ни один замок или храм не обходится без галереи, украшенной стеклянной мозаикой; каждый состоятельный горожанин считает своим долгом заказать в дом хотя бы одно витражное окно — знак достатка и доброй атмосферы в семье.
Мастера у нас — что надо. Прадед Криса даже расщедрился: объединил разрозненные школы и создал высшую академию.
Пауза явно затягивалась. Эриам также рассматривал витраж, безуспешно пытаясь понять, что же привлекло внимание его императорского величества, пожилой советник начал клевать носом, офицер, наоборот, злился, бросая гневные взгляды не только на нас с архимагом, но и на Чара.
И наконец, когда я уже подумывал о том, что можно сходить пообедать, пока император занят ознакомлением с обстановкой совещательного зала, мужчина все-таки вспомнил, зачем мы собрались в столь «теплой» компании.
— Мы начнем штурм завтра на рассвете, — произнес он. — Думаю, теперь, когда все правила приличия соблюдены, мы можем попрощаться и считать переговоры законченными.
— Не совсем, — поправил его я. — У Лирии есть два весомых аргумента в пользу того, что Эоле следует пересмотреть свои планы на ближайшее время и трактовку воли Хель.
— Да? — непритворно изумился Чар.
И именно в этот момент, словно почувствовав, что время настало, громко хлопнув дверями, в зал вошел Рик. О да… кажется, даже появление Убийцы под ручку с Пресветлой матерью не произвело бы большего впечатления, чем мрачная фигура наместника Хель, закутанная в черный плащ.
