Итак, до семи оставалось менее четверти часа, и Вилли придирчивым взором обозрел результаты своих усилий. Стол, накрытый пожелтевшей, в кружевах, скатертью из бабушкиных тайников, (пришлось сложить вдвое – бельгийское, старинное полотно было много больше столешницы), четыре серебряных, неудобно громоздких прибора у золоченных тарелок, побольше и поменьше, по ресторанному поставленных одна на другую. На буфетной полочке – две бутылки вина и одна с хорошим, крымским портвейном. Пока хватит, не пить же сюда придут. А у самого Вилли «сухой закон». Салаты же и прочие кулинарные изыски Вилли готовить никогда не умел и не видел нужды учиться. Оттого просто разложил по фарфоровым селедочницам накромсанные половинками огурцы и помидоры-королек. Водитель Костя, благодарение богу, мастер на все руки, запек по его просьбе в духовом шкафу упитанную, с рынка, курочку. Ее Вилли намеревался достать в последнюю очередь, чтобы птица без толку не стыла на столе. Хлеб он нарезал сам, насколько позволяла ловкость, тонкими ломтями, клюквенный морс из пакетов перелил в графин и поставил в центр. В холодильнике томился еще покупной, яблочный, немецкий пирог, но дойдет ли до него дело в процессе застолья, никак нельзя было наперед угадать. Вилли, само собой, мог приобрести и гастрономические деликатесы в соседнем, шикарном супермаркете «Атлантида», но, на первый раз, благоразумно решил не спешить, и не баловать излишне будущих своих оловянных солдатиков.
Они пришли вовремя. Все, как один. С разницей в минуты. Эрнест Юрьевич так даже выходил из лифта в тот момент, когда Рафа Совушкин бочком втискивался внутрь квартиры. Вилли представил присутствующих друг другу. Совушкин, с порога немного оробевший, уважительно и на удивление скромно пожал протянутые ему руки. Место свое на этот раз он, к счастью, понял и нашел сразу. А может, за прошедшую неделю, все же сумел хоть малость поднабраться, если не ума, то житейской осмотрительности. Василий Терентьевич и Эрнест Юрьевич сошлись на равных. За одним стояло солидное, могучее знание того, где у бутерброда масло, за другим – неуловимое и всеохватное дуновение возвышенного, аристократического духа. Так что, в итоге, складывалась гармоничная компенсация. Общий баланс был прост. Дворянин, купец и пролетарий. Сам Вилли намеревался представлять военное сословие. Безусловно руководящее.
Когда все расселись и успели несколько удовлетворить первичный голод, Вилли знаком попросил тишины. Рафа тотчас с готовностью настроился слушать и весьма неуклюже уронил на пол ножик. Впрочем, за столом он единственный чувствовал себя не в своей тарелке, и видно было, что Рафа до дрожи боится показаться смешным, но, к несчастью, благообразно вести себя не умеет. Оттого и сидит тише воды.
– Что же, господа, ни для кого из вас не секрет истинная причина ваших удач и невезений. Как вы уже поняли, каждый, кто сидит за этим столом, связан со мной одним и тем же образом… Я имею в виду, Рафаэль, что у Эрнеста Юрьевича и Василия Терентьевича есть своя, схожая с вашей, история. И такая же паутина удачи… Понятно? Ну и хорошо, – удовлетворенно закончил вступительную часть монолога Вилли. – Но из вас троих только один Эрнест Юрьевич знает всю фабулу до конца. Вам же, Василий Терентьевич и вам Рафаэль неизвестно главное. Зачем все это надо мне.
– Простите, что перебиваю, – наскоро встрял в возникшую паузу Скачко, – я так понимаю, вы вызвали нас сюда не ради одной благотворительности. У вас есть свой интерес.
– Правильно понимаете. Рад. Благотворительность осталась в прошлом. Но прошу вас запомнить, что она все же была.
– Я не спорю, – согласился Скачко, – но лучше уж без нее. О благотворительности ведь можно и позабыть. А взаимные интересы они и есть взаимные интересы.
– Я уже принес вам извинения, за то, что одарил вас и бросил, – ответил ему Вилли, впрочем, не гневно, и не виновато, а так, будто говорил о чем-то несущественном ныне. – Сейчас вопрос не в этом.
– Вопрос в цене, – опять выступил первым сообразительный Василий Терентьевич. – Как я понимаю деловые отношения, ваши услуги могут весьма дорого стоить нам всем.
– Это весьма относительно. Смотря по тому, кому что надо, – ласково возразил ему Грачевский. – Я, видите ли, немного в курсе, и оттого могу позволить себе некоторую оценку. Поверьте мне, назначение той дани, которую с нас будет взимать наш гостеприимный хозяин, весьма и весьма благородно. Хотя, несомненно, опасность велика.
– Не так уж и велика, дорогой Эрнест Юрьевич. Вы пока не знаете деталей. Но в остальном все верно, – успокоил Грачевского и двух других встревоженных гостей Вилли. – Однако, начнем. Наверняка, вы, Рафаэль и вы, Василий Терентьевич слышали, а в последнее время и часто, одно имя. Дружников Олег Дмитриевич.
– Слышали, конечно, – немедленно заверил присутствующих неугомонный Вася Скачко. Вдруг, будто сообразив нечто, он хлопнул себя по карману пиджака и сказал несколько громче, чем требовало расстояние до собеседника. – Постойте, постойте! Да я же о вас читал. Я всегда читаю «Новый негоциант», от корки до корки. А про успешных и знаменитых мне особенно интересно. В позапрошлом номере. Интервью с этим вашим Дружниковым. На целую колонку только и речи было, что он, дескать, ничем не обязан некоему Мошкину, все это гнусная провокация. Но там говорилось, что вы, вроде бы близкие друзья и прочее. Конечно, статья та была заказная, а журналисты соврут, безусловно, если дорого возьмут. Так этот Дружников, он, что? Тоже?
– Тоже, – коротко ответил ему Вилли, в этот раз достаточно жестко и неприязненно. – Вот об этом у нас и пойдет речь.
И Вилли изложил своим слушателям краткую антологию событий, на сей раз с учетом мировоззрения Рафы Совушкина, в облегченной и более доступной форме.
– Ну, круто! То есть, я хотел, сказать, ну, падла! – на миг забылся в обществе Рафа, однако, его восклицание пришлось генералиссимусу по сердцу. – Во дает, весь белый свет ему надо натянуть на… Ох, извиняюсь! Только, я, может, не хочу! Может, я, Рафа Совушкин, по-своему жить желаю! Командир, я с вами! Мне один хрен, терять нечего.
– Погодите, Рафаэль! – перебил, не вполне вежливо, Василий Терентьевич. – Вам, может, терять нечего. А мне очень даже есть чего. Кто Дружников, и кто мы. Как вы, Вилим Александрович, себе это все представляете? Да если мы только рыпнемся на этого вашего держиморду с замашками Муссолини, то и дня не продержимся. А у меня дети. Вы их, может, и не покинете, но мне, отцу, тоже пожить охота.
– На этот случай, у вас, уважаемый Василий Терентьевич, есть весьма надежная защита, – и Вилли подробно поведал присутствующим о свойствах и преимуществах паутины. Рассказал правду и о вечном двигателе, и о том, как именно он собирается уничтожить Дружникова. – Так что, вам он ничего сделать не сможет. Даже если отчаянно пожелает. Ваши вихри удачи и есть самые верные стражи. Тем более, как я недавно вам объяснил, ничего особенного делать не придется. Убить Дружникова не в ваших силах. От вас мне нужно лишь определенного рода содействие. И это содействие имеет для каждого огромную выгоду.
– А вы не боитесь, что кто-нибудь из присутствующих здесь завладеет со временем таким же вечным двигателем, и, извиняюсь, за выражение, попросту кинет вас? – спросил практичный Скачко.
– Не боюсь. Поскольку никакого вечного двигателя я вам не дам. Но в случае чего обдеру вашу паутину как липку, – Вилли многозначительно посмотрел на Совушкина.
– Он может. Е-мое! – подтвердил его слова Рафа.
– То есть, мы с вами, как бы меняемся. Ваша удача на нашу помощь? Так? И нам ничего особенно страшного не грозит? В худшем случае вернемся каждый к своему разбитому корыту, – подвел резюме Скачко.
– Абсолютно и совершенно верно, – согласился с ним генералиссимус.
– Это как же получается? Нам по ананасу, а вы в случае чего без башки останетесь? Нечестно это, – постановил великодушный Рафа.
– Не волнуйтесь за меня, Рафаэль. Мне ни в каком случае ничего не будет от Дружникова. Более того, я даже намереваюсь потребовать, чтобы он увеличил мне денежную компенсацию. Средства нам пригодятся, – самоуверенно усмехнулся Вилли. – Видите ли, Дружников ни за что не станет меня убивать. Даже если у него окажется весь мир в кармане. Потому что с моей смертью исчезнут и паутина, и удача, и двигатель. Присутствующих это тоже касается.
