Щелчок. Наручники ослабли.
— А вот теперь отпускаем выступы — и он готов! Только надо нажимать их одновременно и одновременно же отпускать. Попробуйте сами!
— Хорошо, — услышал я голос человека. — Мне нравится эта конструкция. Сколько с меня?
— Пять серебреников. Может быть, еще ошейник подобрать? Есть застегивающиеся, накладные, строгие, с шипами внутрь или соединенные с наручниками…
— Нет, достаточно.
Меня опять дернули за поводок и вывели из-под навеса. Кругом по-прежнему шумел невольничий рынок, надрывали горло зазывалы, шатались туда-сюда прохожие и зеваки, проходили вереницы рабов, хлопали кнуты, звенели цепи. Рынок жил своей жизнью и по-прежнему не обращал на меня внимания. Меня больше словно бы не существовало.
Ирматул считался перевалочным торговым пунктом, ибо здесь встречались караваны с товарами со всех частей света. Рабы, меха, кожи, металлы и изделия из них, пряности, редкие ткани, скот — все, что угодно, можно было обменять или продать на этих рынках. А это означало, что я и купивший меня человек вряд ли останемся тут надолго и через несколько дней покинем этот город… Ужасный город, отнявший у меня свободу и навсегда разлучивший с теми, кого я помнил и любил.
Купивший меня господин остановился в частном доме на окраине города. Войдя во внутренний двор, он сразу распорядился привязать свое приобретение к коновязи, которая представляла собой два столба с перекинутой между ними балкой. К одному из столбов меня и прикрутили так, что я почти уперся носом в столб.
— Ты… — Человек подошел вплотную и заглянул мне в лицо. — Если бы ты не был подарком, я бы заставил тебя горько пожалеть о том, что посмел выказать норов! Был бы ты моим, я бы приказал пороть тебя до тех пор, пока ты не закричал бы, умоляя меня перестать! Но к сожалению, я не могу этого сделать — ты изначально принадлежишь другому. Поэтому я даже не имею права потребовать от тебя, чтобы ты называл меня хозяином. Но кое-что я для тебя все-таки сделаю… Дать ему десять плетей! Бить аккуратно!
Не знаю, что такое «бить аккуратно», но от первого удара я уткнулся лбом в столб, к которому меня привязали. Захотелось взвыть. Нет, я не боялся боли — просто до сего дня меня ни разу не били. Кнут хлестал по плечам, по спине, по заведенным назад рукам. А я скрипел зубами и разве что не грыз столб, больше всего на свете мечтая, чтобы наказание прекратилось. Увы, но я уже почти был готов умолять своего палача о пощаде, когда голос купившего мою свободу произнес:
— Хватит с него.
Временный хозяин подошел к столбу.
— Посмотри на меня, — распорядился он, и я послушался.
— Говорят, вы, остроухие, все такие смелые и гордые, все сплошь лорды и леди, — произнес он. — Вас ничто не заставит плакать… Что же это у тебя на щеках? Дождик прошел?
Я смотрел на него и молчал. Да, я только что плакал, но кто останется спокоен и невозмутим, потеряв в один день свободу и надежду?
— Нет, это не вода, — промолвил я, тщательно подбирая слова на человеческом языке. — Это то, что вы подумали, хозяин.
— Быстро учишься, — усмехнулся человек. — Но не я твой хозяин. Тебя возжелал приобрести… мм… один человек. Поскольку ты был последним в списке покупок, послезавтра мы выезжаем… Если ты не попытаешься сбежать и не заставишь меня тратить силы на поиски…
— Нет, господин. Я не убегу.
— Хорошее обещание. Теперь бы его выполнить… Эй! Отвязать его!
Меня открутили от коновязи и повели, не сняв наручников, к сложенному из белого камня дому, стоящему в глубине двора.
Дом состоял из двух частей — верхней, с большими окнами, туда вела широкая лестница, и нижней, с совсем маленькими, какими-то подслеповатыми окошками, на эту половину вела полуподвальная лестница. Сопровождавший меня слуга распахнул скрипучую дверцу, приглашая спуститься вниз по каменным крутым ступеням. Меня заперли в крошечную каморку, где, судя по запахам, раньше хранились всякие соленья. Никаких удобств не было. Из мебели в углу стоял лишь бочонок, на который мне предложили сесть.
— Ты, наверное, привык к другому, — неожиданно мягко обратился ко мне человек, — но потерпишь, ничего с тобой не случится за два дня.
Я оглядел старую кладку стены, земляной пол, утоптанный до твердости камня.
— Не боитесь, что убегу? Может быть, на цепь посадите для надежности?
— Это мысль, — одобрил человек. — Будешь себя плохо вести — действительно посажу на цепь. Кстати, как твое имя, эльф?
— Данкор из Дома Дармира, — машинально ответил я.
— Из Дома? Что это значит?
— Уже ничего, — покачал я головой. — Но когда-то…
— Хм. Понятно. — Купивший меня человек отступил к выходу. — Зови меня господином Туррусом.
Хлопнула дверь, лязгнул замок. Я остался сидеть в пустой кладовой на перевернутой бочке, наедине со своими мыслями. Были они, прямо сказать, невеселыми.
В путь отправились на рассвете, едва открылись городские ворота.
Господин Туррус и человек, которому я предназначался в подарок, жили далеко отсюда, в одном из Вольных Княжеств, расположенных на востоке. Все, что мы, эльфы, знали об этих государствах, укладывалось в два слова — «война» и «жадность». Ибо основным занятием местных князей была война с соседями, ведущаяся для того, чтобы либо отобрать у них куски территории, либо не допустить, что твои владения растащат по кусочку. Об успехе этих постоянных соседских войн говорило то, что на картах Вольные Княжества изображались в виде одного большого пятна, не разделенного на внутренние границы. О том, где конкретно проходят границы их земель, порой точно не знали и сами князья.
Обоз, идущий в сердце Вольных Княжеств, составился большой — кроме двух подвод с добром господина Турруса в нем было больше десятка других подвод, принадлежащих разным купцам, из которых некоторые жили еще дальше к востоку от Княжеств, в землях, о которых я ничего не знал.
Мы выехали ранним утром, когда воздух был еще прохладен после ночи. Меня вывели из кладовой в самый последний момент. Господин Туррус сам отвел свое приобретение к одной из подвод и закрепил цепочку-поводок на краю, после чего кивнул наемнику, замершему на коне рядом со мной:
— Отвечаешь за него головой. Если сбежит или с ним что-то случится, посажу тебя на его место. Он обошелся мне в две сотни серебреников.
Наемник фыркнул и сверкнул глазами в мою сторону. Судя по цвету кожи и волос, а также по разрезу глаз и форме тяжелой челюсти, это был полуорк. Я смерил его холодным взглядом, про себя недоумевая, почему господин Туррус завысил мою стоимость. Хотел заставить стража лучше исполнять обязанности или считал, что «двести» звучит лучше, чем «сто пятьдесят»?
Через несколько минут подводы тронулись в путь. Я зашагал рядом с «моей». Длина поводка позволяла либо отстать от нее на несколько шагов, либо пойти вровень с козлами, на которых сидели двое возниц. Мог я также сойти с дороги и двигаться по обочине либо запрыгнуть на подводу и ехать с комфортом.
Меня не слишком интересовал окружающий пейзаж. Я гораздо чаще оборачивался назад, на постепенно уплывающий вдаль Ирматул, чем смотрел вперед или глазел по сторонам. Некоторые считают, что вся наша жизнь — дорога и что нужно внимательно смотреть вперед, выбирая путь, и по сторонам, потому что больше ты в эти места не вернешься. Если это правда, то впереди, в будущем, меня не ждало ничего, окрестности-«настоящее» тоже не представлялись чем-то интересным, и лишь то, что осталось позади, мое прошлое, еще имело для меня какую-то ценность.
Первые два дня господин Туррус не обращал на меня внимания. Я его даже не видел. Он все время был где-то впереди, там, где собрались все путешественники. Оттуда иногда долетали взрывы смеха и обрывки песен и речей. Но на третий день человек неожиданно почтил меня своим присутствием.
Я ехал на подводе, по установившейся привычке сидя лицом назад. Мы находились в середине каравана, так что прямо передо мной покачивалась конская морда. Подвода, которую тащила уставшая лошадь, занимала большую часть обзора, и это тоже можно было считать символичным — прошлое с каждым днем все больше заслонялось настоящим.