— Пара недель.

Я поднял глаза и грустно взглянул в отрешенное лицо Фейт. Что нужно говорить умирающему человеку? Что должен говорить сам умирающий? Почему-то сейчас ответы на эти вопросы стали насущными и необходимыми. И мы оба не знали, как себя вести, что сказать.

— Знаешь, — что-то нужно было говорить, и я всё-таки протолкнул слова из горла. Медленно складывая в голове предложения, словно плетя полотно слов, несущих какой-то несомненно важный смысл я начал говорить. Я говорил обо всём и ни о чем. Тихо роняя слова, я рассказывал о том, какая Жизнь… странная. Жестокая. Бессердечная. Или наоборот? Так и нужно? Может быть мы и должны это всё переживать?

В глазах девушки я видел отклик на мои слова. Она не воспринимала речь, как какую-то непонятную белиберду. Пожалуй, не ошибусь, если предположу, что её мысли были тоже где-то в этой области.

Наконец поток слов иссяк. Я замолчал.

— Ты прав. Жизнь — удивительная штука… — после минутной паузы грустно улыбнулась девушка, вперив отрешенный взгляд в наполовину опустевший стакан. — Иногда встречаешь незнакомца, и он оказывается ближе и роднее по духу, чем иные знакомцы…

Это был явно комплимент. Правда я не умел отвечать на комплименты, потому отвел глаза и тихо обронил:

— Ты права…

Кокос спрыгнул с колен и направился к пустой миске в углу кухоньки. Вопросительно взглянул на хозяйку. Его явно не устраивало, что покушать было нечего. Фейт улыбнулась ему:

— Кос, потом поешь… Дома уже…

Повернула голову ко мне.

— Я хочу тебе кое-что предложить.

В глазах девушки плясали веселые бесенята. Те самые бесенята безумия, которое охватывает обреченного человека, которому нечего терять. Который проживает свой последний день. В этот миг человек живет последний раз, потому решается на то, на что не решился бы раньше — признание в любви, прыжок из самолета и всё остальное вместе взятое. Потому что терять-то уже нечего.

Я вопросительно вскинул бровь.

— Трахни меня.

Я улыбнулся. Неожиданное предложение, надо сказать. И хорошо, что я не пил сейчас чай.

— Я серьёзно, не шучу. Всё равно мне нечего уже терять, — она дернула плечиком, — а так хоть последний раз в жизни хорошенько потрахаюсь, отвлекусь от того, что будет дальше. Больше ведь удовольствия в своей жизни я не испытаю. М?

Видя моё молчание, продолжила:

— Не переживай, — хмыкнула, — я опытная. Тебе понравится. Да и ты, ставлю сто баксов, не пробовал таких женщин и такого удовольствия, которое я могу доставить.

Её губы расплылись в предвкушающей улыбке.

— Может отдадимся друг другу в последней агонии? М-м?

Я прикрыл глаза и покачал головой. Дело даже не в нежелании изменять сбежавшей от меня Лайле. Да, когда я вышел в реальность, от Элис не осталось в квартире лишь память. Я не звонил и не писал ей. Мои двери всегда открыты. Она ушла. Удерживать её — значит расстаться чуть позже. Так какой в этом смысл? Не уйдет сейчас — уйдет потом, раз уже выразила такое желание. Пусть катится куда хочет.

Дело было ещё и не в том, что Фейт явно опыта набралась не просматривая видео интересного характера в интернете. Она действительно была опытной. Немного даже в моем вкусе, пусть грудь и маловата — однерка.

Дело было в принципах. Я не хотел не по любви. Я ведь не кобель, а мужчина. Пусть это и звучит странно из уст так называемого спермобака, как окрещают женщины противоположный пол, однако это было правдой. У меня были принципы, и я им следовал. Пожалуй, принципы были единственным, что ещё служило удерживающим фактором в моей жизни перед тем, как я окончательно скачусь до влачения жалкого существования.

Поддамся похоти, отдамся вопреки принципам чему-то — наркоте, алкголю, сексу — и… как снежная лавина меня начнет захватывать. Я начну искать ответ на дне бутылки и в шприце с тонкой инсулиновой иглой. Пока ещё у меня был внутренний стержень и я собирался его беречь как можно дольше. Сдаться успеется всегда.

— Предлагаю провести время иначе, — я улыбнулся и взглянул девушке в глаза. Я действительно не собирался заниматься с ней сексом. Но и бросать её сейчас, в миг перед смертью, я не хотел. Это её последняя ночь в этой квартире. Я — вероятно последний хороший знакомый, с коим она контактирует в этой жизни. Можно сказать, что я застал последние минуты её жизни. И бросать её в одиночестве в этой квартире… было подло.

И мы действительно провели эту ночь вместе несколько иначе, чем просто предаваясь плотским утехам. Сходили до магазина, купили несколько банок пива и закуску — кальмар, сушеная рыбка и чипсы. Вернулись домой, с удобством устроились на постели и… в обнимку начали смотреть фильм, отпивая из жестяных банок и аппетитно хрустя кальмаром и чипсами.

Я проводил время с Клаустрофобией так, как с человеком, который завтра умрет. Я не любил её. Но мог дарить ей свет, который ещё остался в моей душе, и тепло, разгоняющее тьму одиночества в её душе. Пусть у меня самого его мало, но уж на Фейт найдется.

И оно действительно нашлось.

Прижавшись, словно замерзающий котенок, девушка всю ночь провела со мной в обнимку. И… кажется для нее это было что-то новое. Она никогда не испытывала любви. И не знала, что такое душевное тепло. Не знала, каково это — дарить тепло любимому человеку и получать его взамен.

Ирония Судьбы, шутка Жизни, но именно перед смертью ей довелось испытать подлинные теплые чувства. Это были не просто эмоции, не обычная химия тела. Это было нечто большее. Обмен душевным теплом, дарящим щемящее чувство тепла в грудной клетке. И это тепло разгоралось нестерпимым жаром, растекалось по телам, покрывая кожу мурашками и… порождая совершенно новые чувства внутри.

Мне эти чувства были знакомы. Я это уже испытывал, да и не раз. А вот Фейт, судя по виду и тому, как внимательно она слушала огонь внутри своей груди, испытала это впервые. Я улыбнулся и легко погладил девушку по голове.

— Мы приходим тогда, когда это необходимо. И совершаем то, что должны сделать. Судьбу вряд ли можно изменить. Вероятно, мы сами её выбрали перед рождением. Почему именно так? Наверное, потому что другие варианты были ещё хуже… — вел я отстраненную беседу, слушая как девушка сопит у меня на плече, но пока ещё не спит.

— Одно я знаю наверняка — встречи в нашей жизни предрешены. Мы должны встретить тех или иных людей, чтобы они что-то оставили в нашей душе, либо поселили какие-то новые мысли, а может и чувства, — покосился на Фейт.

«Так все и должно быть…» — пронеслась грустная мысль. Грустно осознавать, что смерть — необходима. Что она должна быть. И что Фейт обречена. И что я никак не могу это изменить… Это осознание сродни осознанию гибели, когда падаешь из самолета, а твой парашют не раскрылся. У тебя есть несколько секунд, за которые ты понимаешь, что ты уже мертв. Просто пока ещё летишь.

Губы девушки осторожно коснулись моих. Я ответил на поцелуй. Уж не подарить поцелуй той, что скоро умрет, я не могу. Сам себя буду корить, что отказал тому, кто скоро умрет, в его посмертном желании. Конечно есть слишком… гм… забористые желания, одно из которых она озвучила на кухне. Но вот такое, вполне обычное, вроде поцелуя — почему нет?

Мои губы мягко пленили бледные губы девушки. Вначале верхнюю губу. Затем нижнюю. И снова верхнюю. Я прикусил нижнюю губу и чуть потянул. Отпустил и пленил игривый язычок.

Мало кто знает, но подлинный поцелуй, если умеешь целоваться, дарит ощущения сродни сексу — столь же невероятные и захватывающие. Особенно девушкам. Когда-то я в это не верил. Пока не научился. Всё-таки это вкусная штука.

Свиданье со смертью — это танец страсти на грани сна.

Свиданье со смертью — дальний берег ночи и день без дна.

И нет тех, кто смог бы, когда час пробьёт, не придти туда.

Свиданье со смертью — узнать бы только лишь, когда?

Свиданье со смертью — это пепел в лёгких и рёв огня.