«Там что-то есть… В подвалах…»

Борис попятился, наткнулся на стену. Не в силах повернуться спиной к этим завораживающим огням, он ухитрился боком протиснуться в дверцу, захлопнул ее…

ШАГИ! Оно совсем рядом, за дверью.

Нет, сказал себе Борис. Это иллюзия… Галлюцинация. Ничем, кроме галлюцинации, это нельзя объяснить.

Прямо за дверью раздался протяжный тоскливый вой, потом долгий звук, будто острые когти процарапывали дерево. Борис повернулся и опрометью кинулся бежать. Свеча его погасла, и по лестнице он взбирался уже в кромешной темноте. На одной из верхних ступеней его нога сорвалась, и он упал, сильно ударившись головой о камень. Бронзовый подсвечник со звоном покатился вниз. Борис не потерял сознания, радужные круги завертелись перед ним. И где-то далеко-далеко… Там, откуда они летели… Там была едва различимая фигурка… Девушка в темных полупрозрачных одеяниях.

Без лица.

Он услышал хрипловатый шепот, доносящийся не то из подвала, не то оттуда, где стояла девушка.

— Ты не нужен там… Здесь, глубоко внизу, о тебе позаботятся…

Отчаянным рывком Борис преодолел последние ступени. Лихорадочным усилием затворив толстую дверь, он накинул на петлю металлическую полосу и вбросил дужку замка. Пошатываясь, точно пьяный, он побрел не наверх, где ждал его старик, а к выходу. Зачем подниматься? Ему нечего сказать старику.

Наружная дверь была не заперта. Борис вышел на крыльцо, сощурившись от ударивших из просвета среди туч солнечных лучей. Он постоял немного, вдыхая чистый и прохладный после грозы воздух.

Потом он направился к машине.

В ожидании лифта Оля нервничала. Когда (спустя вечность!) раскрылись перед ней приглашающе автоматические двери, она едва не повернулась, чтобы уйти из этого дома и больше не возвращаться сюда. Однако, ей все-таки удалось себя пересилить… Она шагнула в кабину и надавила на кнопку десятого этажа — сильно, словно от этого лифт мог подняться быстрее.

Возле двери квартиры она снова замешкалась, но тут ей уже проще было взять себя в руки (Рубикон перейден!) и позвонить.

Открыла красивая темноволосая женщина лет сорока, в вечернем платье и туфлях на высоком каблуке. Судя по одежде и тщательно наложенному макияжу, она собиралась уходить.

— Ракитина? — женщина отступила в прихожую. — Вот кого я меньше всего чаяла увидеть…

— Анастасия Владимировна, — пролепетала Оля едва слышно, — мне нужна ваша помощь.

— Профессиональная? — усмехнулась хозяйка квартиры.

— Да.

— Это меня еще больше удивляет. У меня очень мало времени… Но входи, поговорим. Любопытно…

Следом за ней Оля прошла в просторную гостиную, села в предложенное хозяйкой кресло. Анастасия Владимировна уселась напротив нее, закурила, разглядывая гостью в упор. Оля молчала; хозяйка заговорила сама.

— Передо мной Ольга Ракитина… Та самая Ольга Ракитина, которая публично оскорбила меня. Назвала шарлатанкой и… Как еще? Ах да, пиявкой, паразитирующей на суевериях и человеческих несчастьях. Конечно, тебя до некоторой степени извиняет то, что ты лыка не вязала. В уголовном кодексе, правда, опьянение считается обстоятельством отягчающим. Но ладно, мы не в суде… И вот теперь эта Ольга Ракитина приходит ко мне за помощью. К небезызвестной шарлатанке Анастасии Раевской. Любопытно!

— Мне… Лучше уйти, — сказала Оля, поднимаясь.

— Сидеть! — прикрикнула Раевская. — Мы едва ли друзья, вернее — ты мой недруг, потому что я тебе не сделала ничего плохого. И раз ты пришла сюда, значит, тебе очень нужно… Последняя инстанция, правильно?

— Правильно…

— Я попробую тебе помочь.

— У меня нет денег…

— С этим как-нибудь разберемся…

— И у вас нет времени сейчас. Может быть, я приду в другой раз?

— Пустяки, я собиралась на презентацию. Пусть сегодня презентуют без меня.

— Не так-то просто объяснить, в чем моя проблема, Анастасия Владимировна…

— Не надо ничего объяснять. Я должна увидеть … А если я ничего не увижу сама, объяснения не помогут.

Раевская встала, погасила сигарету, поставила стул в центре комнаты.

— Пересядь сюда.

Оля повиновалась. Анастасия Владимировна вышла на минуту и вернулась с маленьким стаканчиком, на дне которого плескалась зеленая жидкость.

— Выпей это.

Оля сделала осторожный глоток. Комната поплыла перед ее глазами, но лишь на мгновение. Вслед за этим очертания предметов обрели небывалую четкость, словно Оля смотрела сквозь какие-то фантастические контактные линзы, позволяющие проникнуть в самую сущность вещей.

Задернув шторы, Анастасия Владимировна поставила перед Олей зеркало. Еще два зеркала она разместила за спиной Оли так, чтобы все три взаимно отражались. Затем она зажгла свечи — шесть, по две у каждого зеркала. Над каждой свечой она укрепила изогнутый зажим с коричневатой лучиной, вроде ароматических палочек, что продаются в магазинах с индийскими сувенирами. Комната заполнилась разноцветными клубами экзотических фимиамов. Они перемешивались, поднимаясь к потолку, но странным образом каждая струйка дыма сохраняла свой первоначальный цвет.

Раевская стояла за спинкой стула, держа ладони в нескольких сантиметрах от висков Оли. В зеркале Оля видела ее лицо с полуприкрытыми глазами, бледное, сосредоточенное. Раевская что-то шептала, так тихо, что нельзя было разобрать ни слова. Паук, притаившийся в глубинах сознания Оли, зашевелился, встревожился,

/тук-тук-тук-тук-тук /

побежал проверять свои соединения. Компьютер по-прежнему работал.

— Я буду задавать вопросы, — сказала Раевская, — отвечай только «да» или «нет». Тебе кажется, будто кто-то управляет тобой?

— Да.

— Твои добрые намерения оборачиваются злом?

— Да.

— Не по твоей воле?

— Да.

— И в то же время ты не уверена, что это не ты, не твоя воля?

— Да.

— Все так, — резко уронила Раевская, опуская руки. — Ты не одна, девочка. В тебе враг, чужой. Он уничтожит тебя, полностью. Останется только он.

Едва не свалившись со стула, Оля обернулась.

— Что же делать?

— Сиди, сиди, — Раевская придержала Олю за плечи, разворачивая ее к зеркалу, которое совсем уже заволакивал разноцветный дым. — Средство есть, но оно… Очень болезненно. Готова ли ты?

— Готова ли я?! Да ведь иначе я погибну!

— Тогда… ВСТАТЬ!!!

Руки Раевской метнулись к вискам Оли. Подчиняясь жесткому приказу, Оля попыталась подняться со стула. Ноги не слушались ее. С третьей или четвертой попытки она встала, шатаясь… Зеркало заколыхалось перед ней. К ее вискам от ладоней Раевской заструились голубые иглы света… В зеркале…

Паук в сильнейшей тревоге носился по своим рвущимся сетям. Его компьютер продолжал работать, но искрило то тут, то там, и он не мог восстановить управление. Раевская продолжала нашептывать, обливая голову Оли голубым светом. Этот свет не исчезал, он накапливался, струился вниз на плечи, на грудь, на руки, и вскоре все тело Оли было окутано голубым сиянием.

— ПРОЧЬ!!! — крикнула вдруг Раевская так, что качнулись все шесть язычков пламени.

Голубые иглы сменились ярко-алыми. В этот миг такая острая боль пронзила голову Оли, что все испытанные ей до сих пор страдания представились бы пустяком, если бы она могла их вспомнить. Но она не могла. Боль заполняла все.

— Держись! — кричала Раевская. — Стой, ты не должна сесть, не должна! Не закрывай глаза! В зеркало! СМОТРИ В ЗЕРКАЛО!!!

И в зеркале…

В колышащемся зеркале…

Оля увидела ПАУКА.

Он был там, огромный и отвратительный, он лежал на спине, содрогаясь в агонии, его покрытые слизью, суставчатые лапы вытягивались и поджимались. Мохнатое брюхо пульсировало, словно паук судорожно дышал. Боль… Оле казалось, что вырезали и вынули кусок из ее мозга, а в зияющую рану заливают кипяток. Брюхо паука лопнуло, забрызгав зеркало изнутри омерзительной зеленоватой жижей. Боль сконцентрировалась в одной точке справа… Оля закричала, падая. Комната, зеркало — все померкло в ее глазах.