Древний механизм пришел в действие, клеши краба-паука задвигались. Они рассекали воздух, били наотмашь, наугад. Паук рос, передвигался с грохотом, приближался. Он был уже вдвое, втрое больше… Лишь справа от одноглазого монстра оставалось немного свободного пространства, но и там сновала, как челнок, неутомимая клешня. Борис прижался к стене, опустился на одно колено. Выбрать момент, решиться на бросок…

— Теперь я, — сказала Оля.

Кобра не атакует так быстро, как мелькнула ее рука. Молнии, слетевшие с ее пальцев, словно атомным огнем выжгли замутненное око чудовища. Паук не был еще побежден, но что-то разладилось внутри искусственного монстра, лапы его заметались в конвульсивной агонии. Клешня, едва не раздробившая кость руки Бориса, едва не разорвавшая мышцы и кровеносные сосуды, нелепо подпрыгнула и застыла.

Все. Паук был недвижим, и громадный Единорог медленно оседал с гаснущим лучом, приобретшим пурпурный оттенок. Под сводами прокатывалось эхо рокота осыпающихся где-то камней.

— Это последняя дверь, — сказала Оля.

Борис не спросил, почему она в этом уверена. Он и сам откуда-то это знал.

Тусклое красное солнце, косматое от протуберанцев, нависло над близким горизонтом. Оно заливало равнину багровым светом, поджигающим вдали белые арки и башни мертвого города — может быть, того же самого, а может быть, и другого.

Невдалеке, в десяти метрах или меньше, у подножия черного остова сгоревшего одинокого здания ничком лежал человек. Его шея была неестественно вывернута, лицо в крови обращено прямо к Борису и Оле. Не узнать Верстовского было невозможно, так же как и нельзя было надеяться на то, что он жив.

Над ним стоял Хогорт. Борис и Оля смотрели на него, но это не означало, что они могли его разглядеть даже с небольшого расстояния. Очертания громадной серой туши были неясными, они все время менялись. И горели в этом клубящемся мороке страшные гипнотизирующие глаза…

Как он огромен, подумал Борис, как же он протискивался во все эти коридоры и узкие дверные проемы… И сразу он подивился нелепости этой мысли. Это был Хогорт, и он мог многое… А насколько многое — ответ на этот вопрос мог дорого стоить!

Но они ошиблись по поводу Верстовского. Старик был жив, они не опоздали… Еще жив. Он застонал, повернулся, сделал попытку привстать, умоляюще вытянул руку к Борису и Оле.

Хогорт взревел, вздыбился во весь свой исполинский рост. Сейчас он был похож на пещерного медведя, почуявшего добычу. С обнаженных клыков текла смешанная с кровью слюна. Взгляд чудовища встретился со взглядом Оли.

«Он найдет тебя…»

— Я сама тебя нашла, — процедила Оля с холодным презрением. — Ну давай, иди… Чего ты ждешь?!

Чудовище потянулось к ней, и в тот же миг с пальцев правой руки девушки стремительно разлетелись фиолетовые радиальные кольца пульсирующего сияния. Прозрачный светящийся купол, по которому беспрерывным потоком сыпались, скользили сверху вниз золотистые искры, накрыл Олю и Бориса. Хогорт отшатнулся, заревел от неожиданной боли. Добыча ускользнула, она была недоступна… Но другая добыча здесь!

Вновь громадная туша ссутулилась над Верстовским.

— Борис, это выше моих сил, — простонала Оля. — Я пока могу держать его, не пустить к нам… Но он убьет старика!

Серая лапа с растопыренными когтями уже была занесена для последнего удара. Борису казалось, что он физически ощущает излучение злобного торжества, исходящее от чудовища. У него не было и одной секунды, чтобы принять решение… И то, что он сделал, результатом осознанного решения не было. Он видел только беспомощного, окровавленного старика, сжавшегося в предсмертном ужасе возле обогревших руин.

Борис шагнул вперед, сквозь прозрачно-фиолетовую стену купола, за пределы своего островка безопасности.

— Эй, ты, пугало! — заорал он. — Смотри-ка сюда!

Он выхватил из пакета книгу, сорвал газетную обертку, и Хогорт повернулся к нему.

— Нет! — закричала Оля.

Размахнувшись, Борис швырнул книгу в Хогорта. Он ни на что не рассчитывал… У него просто не было другого оружия.

Время замедлило свой бег. Долго, очень долго смотрел Борис, как летит, кувыркаясь, книга, как сверкают красные отблески чужого заката на золотых замках, лопающихся со звоном перетянутых струн. Тяжелая книга раскрылась и ударила Хогорта в грудь.

Рев чудовища потряс темно-синие небеса. Оранжевое пламя в одно мгновение охватило Хогорта, и три рубиновых луча взметнулись над умирающим солнцем иного мира. Три звезды загорелись в небе, сияя подобно небывалым алмазам изумительной красоты. И там, в центре алмазного треугольника, медленно вращалась галактическая спираль, преддверие скрытых измерений.

Огненный шар, в который превратился Хогорт, поднимался ввысь. Багровое солнце быстро темнело, его гаснущий свет окрашивал безрадостную долину во все более мрачные и тревожные тона. Пропал фиолетовый купол; Оля и Борис бежали к Верстовскому. Но прежде чем они успели, все померкло и для них, и для этого мира.

Борис открыл глаза. Он сидел на стуле в знакомой комнате, у окна, за которым светило солнце, не багровое, а привычно-желтое, полуденное… Но что это за комната? Борис сделал мучительное усилие, чтобы вспомнить. Ну конечно, комната Верстовского. Но это не могла быть его комната, потому что прежде все в ней было разгромлено! А теперь — все как раньше, даже графин с настойкой стоит на столе. Графин, который был разбит вдребезги, стоит на столе! Борис на секунду зажмурился. Ничто не изменилось.

Кто-то прикоснулся к его плечу. Борис вздрогнул и обернулся. Это была Оля.

— Я ничего не понимаю, — пробормотал Борис. — Эта комната… Где Верстовский?

— Там, — она показала в сторону кровати.

Борис встал и подошел ближе. Старик лежал на кровати поверх покрывала, в невредимой одежде, с закрытыми глазами. Ни крови, ни ран… Ничего. Старик ровно и спокойно дышал.

— Он спит, — сказала Оля. — Думаю, с ним все в порядке.

— Черт, — Борис нервно провел рукой по волосам. — Так не бывает. Опять какие-нибудь фокусы времени?

Сказав это, он машинально взглянул на часы, потом посмотрел на Олю.

— Когда мы сюда приехали?

— Около полудня, наверное. Или немного раньше.

— Сейчас без десяти двенадцать. Я бы мог подумать, что мои часы испортились, но солнце, оно не испортилось! Похоже, в это время мы только входили сюда! Но может быть, прошли целые сутки… А то и не одни?

— Вряд ли, — ответила Оля.

— Бред какой-то, — вздохнул Борис. — Ладно, пошли отсюда, пока он не проснулся. Мне бы не хотелось объясняться с ним насчет…

— Не придется. Он не может помнить того, чего с ним не случилось.

— С ним? — Борис бросил взгляд на безмятежное лицо спящего старика. — С ним, отлично… Но с нами?

— С нами — да. Но все равно, идем… Что мы ему скажем, как у него в гостях оказались?

Они спустились по лестнице, прошли мимо двери в подвал — самой обыкновенной двери в самый обыкновенный подвал — и вышли на улицу, прикрыв за собой неповрежденную входную дверь.

Но вмятина на дверце машины Бориса от удара о дерево никуда не исчезла… Она была хорошо видна, потому что лучи солнца падали уже под другим углом. Борис вновь посмотрел на часы. Они показывали половину четвертого.

— Поздравляю вас, — прозвучал за их спинами мягкий, ироничный, сожалеющий голос.

Оля и Борис обернулись вместе.

— Поздравляю, — повторил Монк.

— Вы! — воскликнул Борис. — Что вы здесь делаете?

— Я наблюдал за вами. Я не мог вмешаться, но наблюдать я мог. Вы сделали именно то, чего добивался Кремин. Вы думаете, с Хогортом и книгой все кончено? Книга не уничтожена. Хогорт ушел с ней, и он вернется, сильнее, чем прежде. Вы спасли жизнь одного человека, но поставили под угрозу судьбу целого мира. Нашего мира. Все начнется сначала. Стоил ли ваш Верстовский такой цены?