Иван Петрович, полностью одетый и ничуть не заспанный, сидел в кресле возле разожженного камина с телефонной трубкой в руке. Он с ужасом взирал на вторжение, но на него пока не обращали внимания. Шатилов подхватил на лету выпушенный охранником пистолет, они с Кремневым молниеносно обследовали дом и сад. Больше здесь никого не было.

Бледный, как луна в тумане, Иван Петрович уронил трубку на аппарат.

— Я только что узнал о трагедии, — промямлил он, избегая взгляда Кремнева, — мне только что позвонили, клянусь… Виновный будет наказан, он… Будет уничтожен… Подумайте, ну мог ли я отдать такой приказ…

Ночь стремительно оживала. Где-то поблизости злобно лаяли собаки, раздавались встревоженные голоса.

— Нужно спешить, — сказал Шатилов.

— Папку! — потребовал Кремнев у Ивана Петровича. — Побыстрее…

— Ее нет, она сгорела… Не верите? Вот…

Иван Петрович потянулся к камину, где догорала синяя обложка. Но схватил он не ее, а пылающую головню и что было сил метнул в лицо Кремнева. Тот инстинктивно отшатнулся, потерял равновесие, и пуля из его «вальтера» прошла выше головы врага. Иван Петрович бросился к окну. Кремнев снова надавил на спусковой крючок… Осечка. Шатилов, вооруженный пистолетом охранника, не смог заставить себя выстрелить в спину убегающего человека, а Иван Петрович уже кувырком летел сквозь раму в фейерверке осколков стекла. Пистолет Кремнева дал вторую осечку. Тогда Кремнев швырнул массивный «вальтер» вслед Ивану Петровичу, целясь в затылок. Если бы он попал, количество трупов могло вырасти до четырех. Но попасть ему не удалось. Иван Петрович исчез во мраке, он во весь дух мчался навстречу собачьему лаю, огням и голосам.

— Дай пистолет, — прохрипел Кремнев.

— Поздно… Надо возвращаться к машине, влипнем тут…

Кремнев и не подумал о том, чтобы выбираться в окно и приниматься за поиски «вальтера» в темноте. Собственно, ему было все равно, а Шатилов понимал, что времени на эти поиски нет. Когда они добежали до машины и уже разворачивались на дороге, сзади мелькнули два темных человеческих силуэта. Шатилов дал газ.

По пути в Москву их никто не остановил. На окраине какого-то парка Кремнев попросил Шатилова затормозить, опустил стекло, расстегнул воротник рубашки.

— Тебе плохо? — забеспокоился Шатилов.

— Плохо! — рявкнул Кремнев. — Гад ушел, вот почему плохо! Трех мелких гнид раздавил, а крупная ушла…

Он задыхался, ловил воздух широко открытым ртом.

— Успокойся, — жестко сказал Шатилов. — Вот таблетка, брось под язык.

— Да пошел ты со своей таблеткой… Прости. Спасибо.

Через минуту Кремневу стало лучше, и Шатилов заговорил о том, что не давало ему покоя:

— И что ты теперь думаешь делать?

— Как что? — Кремнев даже удивился. — Пойду к Васильеву, сдаваться. А по-твоему, стану прятаться, как уголовник, следы преступления заметать? Давай лучше подумаем, как тебя отмазать. Значит, так. Что я был на твоей машине, отрицать неразумно. Но я ее угнал, когда ты…

— Стой, стой, — осадил его Шатилов. — Сбавь скорость.

— А что такое?

— А то, что вместе сдаваться пойдем.

— С какой стати? Ты-то при чем?

— При всем. Вместе хулиганили, вместе пятнадцать суток сидеть….. Да и бесполезно, Саша, Васильеву мозги пудрить. Он до правды докопается, и вот уже тогда и ты, и я можем на него не рассчитывать. Он мужик правильный, но с ним надо только честно.

— Может, и так, — неохотно согласился Кремнев. — А все-таки…

Они вяло спорили еще с полчаса, но утром сидели вдвоем в кабинете генерала Васильева.

— Так, так. — Генерал исподлобья смотрел то на одного, то на другого. — Народные, блин, мстители. Разин, значит, и Пугачев. Вы хоть понимаете, что вы натворили?! Три убийства! Как прикажете вас выгораживать?!

— А если… Бандиты чего-то не поделили? — несмело предложил Шатилов. — Списать на внутренний конфликт…

— Что?! — загремел генерал. — Бандиты — это вы, если хотите знать мое мнение! Или думаете, я ваши действия одобряю? В подельники приглашаете?!

— Я за собой вины не чувствую, — тихо произнес Кремнев, глядя в пол.

— Не чувствуешь? — усмехнулся Васильев. — Смотри, какой благородный… Ты на суде это скажи.

— Скажу и на суде.

— Тьфу! — Генерал хрустнул пальцами сцепленных рук. — Вот что, орлы, плохи ваши дела. Машину вашу видели? Видели, могли и номер запомнить. Это раз. Отпечатки протектора — два. Пистолет с твоими, Кремнев, пальцами, пули из него — три. Кстати, что оружие незаконно хранил, это разговор особый… В общем, труба по всем позициям, да я только сверху ковырнул. А копни глубже — и останется от вас лагерная пыль…

— Товарищ генерал, мы и не такие волны гасили, — напомнил Шатилов.

— Ах, вот как… — Генерал встал из-за стола, вынул из сейфа бутылку армянского коньяка, налил себе полстакана, не предлагая Шатилову и Кремневу. — Ладно… Давайте начистоту. Если бы с моей женой так, может, и я поехал бы… Другое худо, и тут я не с вами. Папку-то вы отдали бандитам. Без слова, без звука, взяли и отдали. Пошли на сделку с врагом. Пусть под давлением, но пошли, не поставили в известность руководство, товарищей, чтобы хоть попытаться по закону и жену выручить, и предателями не стать! Такие сотрудники не нужны мне, не нужны комитету. Я вам больше не верю и сделать для вас могу только одно. История с папкой и стрельбой будет замята, но вам придется уйти. Все.

После того памятного разговора, положившего конец карьере Кремнева и Шатилова в Комитете госбезопасности, Кремнев прожил в Москве еще два года. Он предпринимал многочисленные попытки напасть на след Ивана Петровича… Но что он мог сделать, отрезанный от источников информации, лишенный возможности использовать агентуру и оперативных работников? Аура власти КГБ исчезла, и Кремнев стал рядовым гражданином СССР с обычным набором прав и средств, то есть без того и другого. Наконец он отчаялся. Москва, где все было пропитано болезненными воспоминаниями, душила его, и Кремнев уехал к сестре, в северную столицу.

МОСКВА

1953 год

В служебный кабинет генерала Тагилова буквально ворвался полковник Симонов — правая рука, доверенное лицо, заместитель, секретарь и все что угодно. Генерал, по обыкновению, чуть свет на работе, отодвинул в сторону бумаги и с недоумением воззрился на подчиненного:

— Что случилось?

— Случилось, Илья Тимофеевич… Еще как случилось…

Генерал налил воды из графина, подал Симонову. Тот пил большими шумными глотками, Тагилов терпеливо ждал. Полковник со стуком поставил стакан на стол,

— Кисейная барышная больше не плачет? — язвительно осведомился генерал. — Ну?

— Товарищ генерал, получен доклад от начальника станции Чегдомын-два. Отправка спецэшелона номер четыреста задерживается из-за халатности руководителей восемнадцатого отдела, вовремя не обеспечивших доставку и погрузку оборудования и главное — продовольствия для двадцати тысяч заключенных, готовых к переброске на точку… Начальник станции в ярости, подозревает чуть ли не саботаж…

— И это все? — Брови генерала поползли вверх. — Ты что, сам с этим не мог разобраться?

— Было бы все, если бы этот идиот не запаниковал настолько, чтобы направить второй доклад помимо нас непосредственно Кузнецову. А может, не паникует, а выслуживается, сволочь, инициативу проявляет: вот, мол, я каков, радетель, на самый верх телеграфирую… Теперь-то, без хозяина, все можно, каждый норовит в дамки…

— Постой, — вымолвил генерал похолодевшими губами. — Какому Кузнецову? Секретарю Лаврентия Павловича?

— Именно! Понимаете, товарищ генерал? Если бы я по чистой случайности не перехватил доклад, через пару часов он оказался бы на столе Берия. И тогда…

— Черт, — проскрежетал Тагилов. — На волосок были… На полволоска…

— Пронесло…

— А в сортире тебя не пронесло?! — взревел генерал.

— Да уж чуть было… И сейчас едва живой, сердце колотится… А ну как этот начальник хренов запрос направит о прохождении доклада?