Аня Кудрявцева испуганно вскрикнула, когда на пороге ее камеры появился Сретенский в форме НКВД, ладно сидящей даже поверх комбинезона, с пистолетом и связкой ключей в руках. Андрей Иванович не тратил время на предисловия.

— Аня, пошли…

— Господи! Но куда?..

Сретенский схватил девушку за руку и выволок в коридор. Он тащил ее за собой и торопливо объяснял по дороге:

— Я тут поговорил с одним типом… Он рассказал, как выбраться через кухню… Там, конечно, тоже охрана, но придумаем что-нибудь…

Аня хотела что-то сказать, но смолчала. Если они со Сретенским угодили в какую-то безумную игру, так то, что делает Андрей Иванович, не более и не менее безумно, чем любой другой поступок.

Уверенно, как у себя дома, Сретенский шагал по коридорам, отсчитывая повороты. Никто не встречался им на пути, что Андрей Иванович приписывал слепой удаче…

Никого не оказалось и в задымленной кухне на первом этаже. Сретенский открыл дверцу шкафа, сальную и грязную, выдернул оттуда подобие синего халата и бросил девушке:

— Накинь сверху. Лучше это, чем твой комбинезон.

Аня кивнула и напялила халат на ходу. За второй дверью из кухни тянулся узкий коридорчик. Сретенский заглянул туда и увидел вооруженного солдата возле деревянной будки, похожей на собачью.

— Так я и думал, — прошептал он, словно оправдывались его тайные чаяния. — А ну-ка…

Он изо всех сил пнул ногой большой пустой котел, который с грохотом покатился по полу. Солдат промчался по коридору и ворвался в кухню, где Сретенский упер в его затылок ствол пистолета.

— Тихо… Иди к уличной двери, открывай…

Команда была выполнена без слов. Сретенский оборвал шнур телефона, стоявшего на собачьей будке (которая только притворялась таковой, судя по отсутствию собаки). Снаружи он запер дверь отобранным у солдата ключом, и они с Аней кинулись наутек.

Опомнились они на городской улице, серой и унылой, застроенной в основном двухэтажными домами барачного типа. Редкие прохожие не обращали на Сретенского и Аню никакого внимания. Очевидно, сотрудник НКВД в компании девушки, одетой в синий рабочий халат, не представлял исключительного зрелища. Сами прохожие были одеты скудно, без выдумки, довольно однообразно. Преобладали почему-то пожилые люди. Мужчин было больше, чем женщин. Изредка по улице проносились на высокой скорости черные автомобили, похожие на тот, что привез Аню и Сретенского со станции Красный Путь.

— Ладно, мы сбежали, — выдохнула запыхавшаяся девушка. — А дальше что?

Сретенский пожал плечами. Его планы были весьма неопределенными.

— Первым делом, — неуверенно сказал он, — попытаемся установить, где мы все-таки находимся…

Аня фыркнула:

— Хорошая идея… Не спросить ли вон того дядю, как называется этот город, эта страна, эта планета, в конце концов? А заодно и который теперь год? Нас все равно поймают, но после таких расспросов — гораздо скорее.

— Минутку…

Наклонившись к обочине тротуара, Сретенский поднял невероятно грязный клочок бумаги. Это был обрывок газеты, настолько замусоленный и промокший, что разобрать на нем хотя бы несколько слов являлось непосильной задачей. Но здесь была дата, и она пострадала меньше остального текста. Сретенский счистил ногтем слой грязи, потом прочитал вслух:

— Первое октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года…

— Девяносто восьмого года? — повторила Аня, как автомат.

— Так написано на газете.

— Получается, мы действительно переместились во времени… Но не назад, а вперед? — она тряхнула головой. — Пусть так… Но какая чертовщина случилась за этот год со старушкой Землей или хотя бы с нашей Россией?

— Аня, — сказал Сретенский, выбрасывая клочок газеты. — Ты помнишь тот фильм, «Зеркало для героя»? Там персонажи, чтобы вернуться в свое пространство и время, пытались использовать точку перехода…

— Кажется, безрезультатно…

— Так то фильм… Думаю, нам нужно возвратиться на станцию Красный Путь.

— Но как?! Мы даже не видели дороги, по которой нас везли.

Поступок Андрея Ивановича, которым он ответил на реплику девушки, был даже более импульсивным, в большей степени продиктованным интуицией, предельно обострившейся в этом странном мире, чем его плохо обдуманный побег из тюрьмы. Он шагнул на дорогу перед очередной черной машиной и растопырил руки. Аня только охнуть успела.

Со скрипом тормозов машина остановилась, но водитель не спешил выскакивать с проклятиями. Напротив, он вежливо осведомился, опустив оконное стекло'

— Чем могу помочь вам, товарищ?

Форма, сообразила Аня. Эта форма на Сретенском внушает им почтение… И страх.

— НКВД, — сурово произнес Андрей Иванович. — Мы выполняем важное задание. Если желаете помочь органам, отвезите нас в совхоз «Красный путь». Конечно, вы можете отказаться…

Последние слова Сретенский выговорил угрожающим тоном, и на лице водителя промелькнула тень испуга.

— Конечно, конечно… Садитесь, товарищи…

Андрей Иванович и Аня переглянулись и забрались на заднее сиденье машины. В отличие от спецфургона НКВД (или что у них там), здесь не было никаких перегородок, мешающих разговаривать с водителем.

Автомобиль тронулся, покатился по одинаковым улицам.

— Мы зададим вам несколько вопросов, — сказал водителю Сретенский.

— Конечно, товарищ… Отвечу честно, как смогу…

Сретенский усмехнулся:

— Это не допрос. Вы когда-нибудь слышали о психологических тестах?

— Слышал…

— Ну вот. По причине, назвать которую я не имею права, сейчас вам будет задан ряд вопросов психологического теста. Имейте в виду, ответы на некоторые из них покажутся вам очевидными. Так надо. Не удивляйтесь. Отвечайте.

Аня восхищенно пихнула Сретенского локтем в бок. Ход Андрея Ивановича показался ей гениальным.

— Назовите ваше имя, — приступил Сретенский.

— Ковалев, Антон Ильич.

— Год и место рождения?

— Шестьдесят пятый. Москва.

— Москва? Гм… Вы имеете в виду город, где мы находимся сейчас?

— Ну да, конечно…

— Он всегда назывался Москвой?

— Нет, не всегда. Раньше он назывался Сталинадар… Настоящую-то Москву, столицу, где Кремль и все такое, разбомбили еще в шестьдесят втором, в самом начале войны. Водородная бомба. И Сталинадар переименовали в Москву. В честь, в память столицы.

— Какое сегодня число?

— Девятое октября… Среда.

— Какого года?

— Девяносто восьмого. — Ковалев заерзал на сиденье.

— Я предупреждал вас. Не удивляйтесь, это психологический тест. Отвечайте. Когда началась и закончилась война?

— В шестьдесят втором началась и закончилась. Меньше года шла.

— Какие страны воевали? Кто победил?

— Так все воевали, — растерянно ответил водитель. — Мировая война… А победитель… Какие в атомной войне победители… Мы за своими руинами укрылись, то, что осталось от Америки, — за своими… Так и живем. Ох! Что-то я не то ляпнул, товарищ…

— Все в порядке, — успокоил его Сретенский. — Как называется наша страна, какой у нас общественно-политический строй, кто управляет государством?

— Российская Федерация… Строй социалистический… Управляет великий вождь товарищ Тагилов…

— Тагилов?

— Да, сын генералиссимуса Тагилова, соратника товарища Сталина.

— Вы бывали за границей?

— Нет! Где же? Социалистические страны в руинах… Не в Америке же мне бывать!

— А кто вам сказал, что Америка не уничтожена полностью?

— Но ведь… Есть же телевидение… И потом, радио это ихнее поганое, прости господи, в которого я не верю. «Голос Америки». Покоя не дает. Они через спутники вклиниваются прямо в наши программы. Я-то их, само собой, не слушаю, сразу переключаю приемник, не подумайте чего. Но находятся людишки..

— Да, да. И о чем вещает их поганое радио?

— Христом богом, в которого не верю… Не слушаю, ни одной передачи не слышал. Куски только.

— Тогда почему вы уверены, что содержание передач враждебное?