— И месяца не прошло, Лена — произнес Кордин, расстегивая саквояж.

Он принялся выкладывать на стол пачки денег в банковских бандеролях.

— Сто шестьдесят пять тысяч, как и обещано, — в его голосе проскальзывали интонации фокусника, только что извлекшего кролика из пустого цилиндра на глазах почтенной публики.

Елена смотрела на деньги нерадостно, скорее с испугом.

— Значит, у тебя все получилось…

— Конечно, получилось.

— Но ты… В безопасности? Тебя не ищут?

— Нет, — засмеялся Кордин. — Те, кто любезно вручил мне деньги, не только меня не ищут, но будут рады никогда в жизни больше меня не видеть.

— И сколько же ты… Заработал? Для себя?

— Сто пятьдесят. Пустяк по сравнению с твоими капиталами. Одна твоя коллекция картин… Кстати, я не увидел сегодня в галерее той картины, ван Удена. И Шарпантье тоже нет.

— Ах, это… Долоцкий предложил хорошую цену…

Бутылка, из которой Кордин наливал вино, вдруг замерла в его руке.

— Лена… Если я правильно помню, раньше ты собирала картины, а не делала на них коммерцию. Что происходит? И те твои слова… О том, что тебе могут понадобиться деньги… У тебя неприятности?

— Да нет, какие же неприятности, Владимир… Просто… Поговорим лучше о тебе. Что ты собираешься теперь делать?

Кордин повалился на кожаный диван, закинул руки за голову.

— Отдыхать, наслаждаться жизнью…

— Здесь, в городе?

— Может быть. Почему ты спросила?

— Я хотела бы поехать в Нимандштайн.

— Ну и поезжай. Кто помешает тебе поехать тебе в наш замок?

— В твой замок, Владимир.

— Оставь это, Лена, — Кордин поморщился. — Если я формально считаюсь владельцем Нимандштайна…

— Ты и есть владелец Нимандштайна.

— Да… Тебе не хуже моего известно, что значит это так называемое владение.

— Я только хотела спросить, не поедешь ли ты.

— Скучать там в глуши? Я ведь не поэт, чтобы сочинять вдохновенные вирши долгими вечерами и тем быть счастливым.

— Почему же скучать? Я недавно узнала, что наш сосед и твой друг, граф Ланге, вернулся в свое имение.

— Александр вернулся! — обрадовано воскликнул Кордин и тут же помрачнел. — Но я так давно его не видел… Будет ли он рад встрече со мной? И вообще…

— Что?

— Мы с ним не ровня. Боюсь, тогда он познакомился со мной и предложил свою дружбу лишь потому, что там в округе негде сыскать цивилизованного человека, кроме как в Нимандштайне. Граф Ланге…

— И барон Кордин.

— Барон, — повторил Кордин с горькой усмешкой. — Да разве можно равнять? Старинный род Ланге — и наш батюшка, мир праху его, купивший титул вместе с Нимандштайном… Вернее, купивший замок ради титула! Думаешь, Ланге принимает наше баронство всерьез?

— Думаю, ему все равно. Он не сноб.

— Да, пожалуй… И все же… Хотя мы с ним никогда не говорили об этом, трудно поверить, что ему неизвестны обстоятельства покупки замка. Прежний владелец, его подозрительное баронство… Его странные условия… Да само название его замка — Нимандштайн! Все это, вместе взятое, кого угодно отпугнет.

— Если это не отпугнуло графа Ланге тогда, — возразила Елена, — почему теперь что-то должно измениться?

— Гм… Хорошо, если ты права. Я скучал по Александру. А откуда ты узнала о его возвращении?

— От его брата… Отца Павла.

— Отца Павла! Значит, его братец-фанатик стал-таки священником…

— Не смей так говорить об отце Павле!

— Лена! — удивился Кордин. — Что-то новенькое! Уж не стала ли ты богомолкой, сестрица? Не окрутил ли тебя этот новоиспеченный отец? Он здесь… И ты с ним видишься?

— Он здесь, — неохотно ответила Елена, — но скоро уезжает в имение Ланге.

— И ты едешь в Нимандштайн, чтобы быть поближе к нему?

— Прекрати, Владимир. Когда ты берешь такой тон, разговаривать с тобой становится невыносимо.

Неторопливо и тщательно Кордин выбирал сигару из инкрустированной перламутром коробки. Он занимался этим так долго, словно от выбора сигары зависели его будущие отношения с сестрой. Лишь когда враждебное молчание осязаемо сгустилось в комнате, он сказал.

— Я еду в Нимандштайн, Лена.

Ланге и Зоя вновь встретились в охотничьем домике, как встречались теперь почти ежедневно. Но в этот день все было не так, как всегда. Зоя отвечала невпопад, а иногда и вовсе не отвечала, глубоко о чем-то задумавшись. Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше, и в них мгновениями вспыхивал лихорадочный блеск. Ланге заботливо и обеспокоенно выспрашивал ее, как она себя чувствует, не больна ли; она лишь качала головой, отрешенная и от возлюбленного, и от всего мира, и вновь погружалась в свои загадочные раздумья.

Наконец, Ланге не выдержал.

— Что-то случилось, я вижу, — сказал он резко, — а поделиться со мной ты не желаешь. Что ж, не смею обременять своим присутствием.

Порывистым движением она широко распахнула окно.

— Сегодня будет гроза…

— Да? И это тебя так угнетает? Летом, знаешь ли, бывают иногда грозы…

— Эта гроза идет с северным ветром, Александр. Время приходит.

— Какое время?

— Время для тебя и меня.

Ланге посмотрел на девушку, и в его взгляде обозначилась совершенно несвойственная ему неуверенность, едва ли не растерянность. Порыв ветра, налетевший из открытого окна, всколыхнул роскошные черные волосы Зои, поиграл с легкой тканью ее летнего платьица. Ланге вдруг увидел ее как-то по-новому, словно и не знал ее до сих пор. Что-то чужое и непреклонное светилось в ее глазах, но это чужое имело самое непосредственное отношение к нему, Александру Ланге.

Вдали пророкотал глухой раскат грома.

— Идем, — повелительно сказала Зоя, открывая дверь. — Лейе уже ждет нас.

Во всякий другой день и час реакция Ланге на подобные слова была бы однозначной — не говоря о том, что сами они прозвучали для него дико и нелепо. Полоумный карлик ждет графа Ланге?! Но теперь он молча последовал за девушкой. Что заставило его? Он не задал себе этого вопроса; он принадлежал себе менее, чем когда-либо.

Они углубились в лес. Зоя быстро шла впереди, выбирая одной ей известные тропы. Ланге, изучивший (как он считал) весь лес вдоль и поперек еще мальчишкой, и представления об этих тропах не имел.

Тучи стремительно заволакивали небо над кронами деревьев. Сверкали молнии, все ближе грохотал гром, но дождя пока не было, лишь первые тяжелые капли падали на прошлогоднюю листву под ногами. Ланге с трудом поспевал за девушкой; она же, казалось ему, не испытывала никаких затруднений в поисках дороги, хотя было уже темно, как поздним вечером.

Но в темноте горели огни. Они плыли в лесу, летели над молодой кленовой порослью, не приближаясь и не отдаляясь, а сопровождая Зою и Ланге. Если бы они летели впереди, можно было бы назвать их путеводными, но они чуть отставали, десятки бледно-голубых огней, не рассеивающих мглу.

Сквозь усиливающийся шум ветра пробивались другие звуки. Жалобный плач и стон, тоскующий голос какой-то птицы; иногда тяжкий грозный рык. Зоя не обращала на этот рык внимания, даже головы не поворачивала, а Ланге… Он просто шел за ней.

Хлынул дождь… Ливень, водопад с небес в поминутном блеске молний. Платье девушки моментально промокло; а так как под ним ничего не было надето, в ослепительных вспышках она выглядела обнаженной. Ланге, разумеется, тоже промок до нитки. Сначала он пытался держаться поближе к деревьям, где кроны погуще, но это мало ему помогло, от ливня не было спасения. Потоки низвергались везде одинаково, ничто не защищало от них. К тому же Ланге запоздало пришло в голову, что в высокое дерево может ударить молния. Но мысль эта была вялой, скользнула по обочине сознания и погасла. Почему-то он был уверен, что сегодня ему не угрожают стихийные силы.

Когда Зоя и Ланге вышли на поляну перед пологим холмом, гроза разъярилась так, будто хотела смести их с лица Земли. Ад бушевал в небесах, в беспрерывном грохоте.