Однако решение прекратить некие исследования нельзя объяснить порывом, импульсивно такие вещи не делаются. Очевидно, решение было продуманным и нелегким, а значит, и опасность в тех исследованиях крылась немалая. «Едва не поставил человечество на грань катастрофы» — так писал фон Шванебах. Что это — взволнованное преувеличение? И что за искушение пришло с небес, что называл автор письма «событием А»?

Рольф Pay вынул из кейса дневники. Первая тетрадь была датирована 1943 годом. Открывая ее, Pay ощутил смутное беспокойство, и одновременно к нему пришло жгучее предчувствие чего-то значительного, сильного и неизбежного. Чего-то такого, что может изменить его жизнь.

… Когда стемнело, Pay все еще сидел над дневниками. Он оторвался только чтобы зажечь в комнате свет. Миновала полночь, забрезжило утро, а он все читал и читал.

Pay лег в шесть утра и проспал, вернее продремал, всего два часа. В восемь он был уже на ногах, а в половине девятого звонил Михаэлю Хенингу, владельцу маленького, но очень оперативного сыскного агентства.

— Доброе утро, Михаэль. Говорит Рольф Pay.

— Рольф Pay! — воскликнул Хенинг, всеми обертонами голоса подчеркивая гамму отрицательных эмоций. — Мне было бы приятнее услышать «говорит налоговый инспектор».

— Спасибо, — усмехнулся Pay.

— Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту, когда снится то дельце во Франкфурте, что ты мне подсунул…

— Ты неплохо заработал на нем.

— Лучше бы не видел я этих денег… А ты легок на помине, Рольф. Только что по радио сообщили об очередной авиакатастрофе, и я подумал: вот бы ты оказался в том самолете…

Pay отрывисто засмеялся:

— Пока не мой рейс.

— Рольф, ты уже понял, как тепло я к тебе отношусь. Какую бомбу для старика Хенинга ты приготовил на этот раз?

— Тебе знакомо имя Эберхард фон Шванебах?

— Кажется, нет. Но стольких людей встречаешь… Хочешь, чтобы я порылся в памяти?

— Нет, не нужно. С фон Шванебахом ты встречаться не мог, он умер в пятьдесят третьем… Мог слышать об этом ученом — но ладно, не важно. Ну а Вернер фон Браун?

— Ракетный барон, отец американской космической лунной программы? Этого Вернера фон Брауна ты имеешь в виду?

— Его самого. Во время войны фон Шванебах работал с ним, не под его руководством, но бок о бок, только не в Пенемюнде, где работал фон Браун, а рядом, в исследовательском центре Шпандоверхаген.

— И что же?

— Я дам тебе одиннадцать имен — сотрудников и ассистентов фон Шванебаха. Эти люди работали с ним до сорок пятого года в Шпандоверхагене, а некоторые и позже, в Брентвуде, в Калифорнии. Я хочу, чтобы ты выяснил, жив ли кто-нибудь из них до сих пор, и если да, кто где находится.

— Помилосердствуй, Рольф! — Pay почти увидел, как Хенинг в своем кабинете схватился за голову. — Гоняться за призраками спустя полвека! Если бы ты нанял меня, чтобы слетать на Луну и привезти скрывающегося на темной стороне Бормана, тогда пожалуйста, вылетаю хоть завтра. Но это… О господи… Когда тебе это нужно?

— Вчера.

— Рольф!

— Не стесняйся в расходах, Михаэль. Счет пришлешь обычным порядком, и я не обижусь, если цифры в нем будут слегка завышены.

— Понял. Когда я получу имена?

— Сейчас, пришлю тебе по электронной почте.

— Я позвоню, как только что-то узнаю, но не жди от меня чудес.

— От кого же еще ждать…

В кабинете Рольф Pay приготовил файл для отправки Хенингу. Туда вошли одиннадцать имен из дневников фон Шванебаха и некоторые отрывочные сведения об этих людях, разбросанные по страницам пяти тетрадей.

Прилетевшего утренним рейсом «Люфтганзы» Рольфа Pay ждал на стоянке заранее заказанный автомобиль. Pay неплохо знал Гамбург, поиски нужного адреса не составят труда. Сложнее было договориться по телефону о встрече. Единственный, кого нашел Хенинг, бывший ассистент фон Шванебаха восьмидесятишестилетний Вольфганг Роде поначалу наотрез отказался говорить о чем-либо, имеющем отношение к его работе в Шпандоверхагене и Брентвуде. Лишь когда Pay определенно намекнул на возможность публикации дневников фон Шванебаха, где фамилия Роде фигурирует неоднократно, старик согласился принять его. Перед отлетом в Гамбург Pay сделал ксерокопии отдельных страниц дневников.

Вольфганг Роде жил в многоквартирном доме в далеко не престижном, но и не в самом унылом районе. Если у Pay и имелись сомнения насчет здравого ума и твердой памяти старика (восемьдесят шесть лет!), то они отпали, как только Роде открыл ему дверь. Бывший ассистент доктора фон Шванебаха стоял перед ним совершенно седой, сгорбленный, с пожелтевшей кожей и висящими как плети худыми руками, но глаза на морщинистом лице светились живо и проницательно. Такие глаза не могли принадлежать впавшему или впадающему в маразм старцу.

— Я Рольф Pay, — сказал Pay.

— Проходите, — просто ответил Роде.

Скромная квартира старого ученого была обставлена без претензий. Внимание Pay привлекли четыре портрета на стене: Эйнштейн, Иммануил Кант, Бетховен….. Четвертого он не знал.

— Адмирал Канарис, — пояснил старик, перехватив взгляд Pay. — Странное соседство? Он был одним из нас, и он не только раньше нас понял, что представляет собой великий фюрер, но и осмелился действовать, и был за это казнен… Фюрер! О, эти флаги в синем небе, молодость мира… Мы, немцы, совершили ошибку перспективы, отождествив идею и одного человека. Вы немец, господин Pay?

— Я австриец. Родился в Линце.

— В городе фюрера. К вашему счастью, вы опоздали на его праздник… Не угодно ли чаю?

— Нет, благодарю.

— Ничего крепче я давно не пью… Есть немного коньяка, принимаю как лекарство. Если хотите…

— Нет, нет. Ничего не нужно.

Роде предложил гостю большое удобное кресло у окна, сам сел в другое, поменьше, в тени.

— Итак, господин Pay. У вас есть дневники Эберхарда фон Шванебаха, которые вы собираетесь опубликовать… Позвольте полюбопытствовать, как они к вам попали?

— По завещанию. Я дальний родственник фон Шванебаха.

— Понятно.

— Прежде чем решить вопрос о публикации, я хотел увидеться с вами. Я пытался разыскать и других людей, упоминаемых в дневниках, но…

— Да, да… Прошло столько лет… Но что же вас смущает, господин Pay?

— Кроме дневников, есть еще письмо доктора фон Шванебаха, — произнес Pay, поглаживая бок лежавшего на его коленях кейса. — В нем он говорит, что не хотел бы, чтобы публикация задела чьи-то интересы.

— Прошло столько лет, — отрешенно повторил Роде. — Я ученый, каким был и он. Я не замешан в военных преступлениях. Уж если фон Браун не военный преступник, то я и подавно. Тем не менее я буду очень признателен вам, если вы покажете мне те места дневников, где говорится обо мне. Видите ли, господин Pay, я не знаю, что он там написал. Мне восемьдесят шесть лет, я рассчитываю еще лет на пять жизни и надеюсь, что они будут спокойными. Думаю, судебные неприятности мне не угрожают, а вот неприятности с прессой — вполне возможно. Некоторые аспекты моей совместной работы с доктором фон Шванебахом способны вызвать нездоровый интерес газетчиков.

Щелкнув замками кейса, Pay приоткрыл крышку и тут же вновь захлопнул ее.

— Пожалуй, — сказал он, — интерес газетчиков вам обеспечен. Фон Шванебах пишет о «событии А» и программе «Левензанн».

— О, вот как… Тогда прощай, спокойная старость.

— Но я еще не решил, стоит ли предавать дневники гласности.

— Почему?

— Потому что все это слишком невероятно. Меня объявят фальсификатором, а за подтверждением или опровержением прибегут к вам.

— Я ничего не стану ни подтверждать, ни опровергать. Я вообще не стану разговаривать с прессой.

— Боюсь, что придется, господин Роде. Эти ребята умеют быть очень настойчивыми.

Из груди старика вырвался тяжелый вздох.