— Я боюсь…
— Вас-то я постараюсь оградить в любом случае.
— Не за себя… За вас…
— К сожалению, — холодно проговорил Кремнев, — мне некуда отступать.
В огромных глазах женщины загорелись глубинные огоньки. Это не значит, что на дне ее зрачков и впрямь появились какие-то искры или что-то в таком роде. Она смотрела на Кремнева так, словно одновременно отстранялась от него и не могла противостоять таинственному тяготению, знаком которого и было сияние зовущих глаз.
Скрывая смущение, она вновь принялась накручивать телефонный диск, и вновь безрезультатно, что ее не удивило — ведь прошло так мало времени. Кремнев, как и Зоя, ощущал возникшее между ними хрупкое равновесие дистанции, готовое вот-вот истаять, подобно кусочку сахара в кипятке. Он подошел к лестнице, ведущей на второй этаж, и сделал вид, будто рассматривает декорированные под оникс пластиковые перила. Потом он сделал несколько робких шагов по ступеням, якобы заинтересованный рисунком тяжелых драпировок. Это был плохой выбор, потому что лестница вела к спальням. Теперь не имело значения, идти ли по ней дальше или возвращаться назад: то и другое лишь подчеркнуло бы двусмысленность принятого решения. Кремнев стоял неподвижно, все еще изучая геометрический рисунок, глубоко ему безразличный, но долго так продолжаться не могло. Высокое напряжение с огромной разностью потенциалов обычно приводит к молниеносному разряду, но сейчас сама Зоя помогла избежать пронизывающего электрического удара, неслышно подойдя к Кремневу сзади. Ей показалось, что накопившаяся в воздухе энергия льется по шелковым рукавам ее лиловой блузки, потрескивая синими всполохами на кончиках пальцев.
Кремнев не видел ее, не улавливал и звук шагов, но он почувствовал ее запах, обольстительный и опасный запах возбужденной женщины, открывающий все дороги беспечному и предостерегающий мудрого.
Кремнев обернулся, как на замедлившей свой стремительный бег в кинопроекторе ленте. Он не сразу встретился взглядом с женщиной. Сначала он смотрел поверх ее волос, которые и ему представлялись наэлектризованными, прямо на ту гравюру, что изображала кораблик в объятиях шторма. Потом он опустил глаза, погрузился в зачаровывающую бездну темных зрачков. Зоя расстегивала пуговки на блузке одну за другой, как по велению гипнотизера. Под блузкой ничего не было надето, и, когда она соскользнула на пол, Кремнев оказался в полной власти ничем более не сдерживаемого запаха и почти забытых — ибо он жил анахоретом — визуальных впечатлений, заставивших его дрожать. Вид маленькой красивой груди, словно принадлежавшей шестнадцатилетней девушке, с набухшими от вожделения коричнево-розовыми сосками, лишил его возможности сопротивляться. В то же время Кремнев странным образом находился будто бы вне собственного тела, наблюдая из какого-то призрачного Зазеркалья движения не только своих рук, но и своих эмоций. Второе — в нарастающей волне — обгоняло первое, потому что руки Кремнева всего лишь прикоснулись к талии женщины, и она тут же отстранила их. Трепещущими пальцами она расстегнула замок на брюках мужчины и опустилась на колени, на покрывающий лестницу мягкий бордовый ковер. Кончик ее языка, нежный и твердый, ласковый и жаждущий, пробежал по изнемогающей мужской плоти, готовой взорваться изнутри. Кремнев застонал, когда требовательный язычок проник в сокровенное углубление и задержался там, содрогаясь в чудесных вибрациях. Теперь все принадлежало женщине, и она была вольна немедленно довести мужчину до экстаза или продлить фантастический момент, прекрасное мгновенье настолько, сколько ей будет угодно. Ей хотелось тут же принять в себя горячий взрыв, но она сдержалась из-за жажды более сильной, утоление которой ей тогда пришлось бы отсрочить. Ни на секунду не прекращая ласки язычком, она змеиным движением освободилась от брюк и осталась совершенно обнаженной. Все было влажным в ее лоне, она истекала соком желания. Прерывисто дыша, она гладила сама себя, потом тесно прижалась к Кремневу. Он немного отстранился, а она легла на ступени лицом вверх. Склонившись над ней, он принялся слизывать сладкий сок, стекающий по внутренней поверхности ее бедер. Извиваясь в полузабытьи, женщина раздела его совсем. Он подхватил ее на руки, понес в спальню. Тут было полутемно, задернутые занавеси пропускали мало света, и он включил рубиновый ночник, потому что хотел видеть ее всю.
— Возьми меня, — прошептала она, откинувшись на подушках.
Он вошел в нее плавно и мощно, и она издала сладострастный полувздох-полустон. Он сам положил ее ладонь на пушистый треугольник внизу ее живота. Принимая мужчину, она одновременно ласкала себя, и это было восхитительно и для него… В захлестывающем наслаждении она закричала, но ей хотелось еще и еще. Она выскользнула из-под него, перевернулась на гладком покрывале и встала на колени, упершись руками в деревянную спинку кровати. Он взял ее сзади, прижимаясь бедрами к упругому телу.
— Не так… Выше, — попросила она тихо.
Когда он брал ее так, как она хотела, она кричала уже от сладостной боли, а он не мог дольше сдерживать себя. Ее третья волна стала для него первой.
Потом они отдыхали, но недолго. Кремнев лежал, бездумно глядя на матовые полушария потолочных светильников, когда женщина вновь принялась возбуждать его руками и язычком. Ей не понадобилось очень уж стараться… Он целовал ее грудь, приподнимаясь на постели. Потом она легла на него, и они соединились в очередной раз — теперь он ласкал ее плоть пальцами до тех пор, пока она не уступила призыву иного вожделения. И они лежали, развернувшись друг к другу на сто восемьдесят градусов, и были взаимные ласки жадными губами, уносящие прочь любые поползновения рассудка и оставляющие на поверхности только чистые эмоции.
И уже совершенно опустошенные, они стояли на коленях напротив друг друга в ванне, наполненной теплой водой, по ту сторону плотских желаний и тем не менее не в силах приказать своим рукам остановить ласки.
За стеклянными створками встроенного в стену ванной шкафа нашлись халаты. Кремнев надел синий, махровый, а Зое достался короткий желтый халатик, расшитый тропическими орхидеями. В нем она выглядела так соблазнительно, что Кремнев остро пожалел о времени, потребном ему на восстановление сил.
— Вы не сердитесь? — с милой непосредственностью спросила Зоя на кухне, поставив чайник на плиту.
— Это было несколько неожиданно, — пробурчал Кремнев в ответ. — Но если кому и сердиться, так вам…
Зоя лукаво улыбнулась:
— Хотя мы и не пили брудершафт, не перейти ли нам на «ты»?
— Иногда это труднее, чем заняться любовью…
— Ладно, — вздохнула Зоя. — Пусть случится само собой
Кремнев не стремился анализировать свое поведение, он знал, что это бессмысленно. То, что произошло, было полностью за пределами разума, в иной реальности, точно в середину кассеты с симфонической музыкой кто-то по непонятной причуде записал фрагмент рок-н-ролльного концерта, обрывающий пение скрипок. Дальше — та же симфония, и ворвавшегося экстатичного рок-н-ролла больше нет… Можно забыть о нем, постараться вытряхнуть его из растревоженной памяти, даже соединить части разъятой симфонии в своем воображении, продолжив мысленно стертые мелодические линии. Можно сделать все, кроме одного — нельзя отрицать, что он БЫЛ, этот вторгшийся фрагмент, и, когда он звучал, именно он управлял потоком чувств, что бы там ни было записано на кассете до и после него.
Зоя прикурила две сигареты, протянула одну Кремневу, положила руку на его плечо.
— Я исповедалась перед вами… Перед тобой, — сказала она. — А ты не хочешь рассказать мне о себе… Хоть что-нибудь?
— Не сейчас. Скрывать мне в общем нечего, да только моя история намного печальнее… твоей, особенно финал. И ничего романтического.
— Я просто хотела…
— Да, да. Пожалуйста, не обижайся. Не думаю, что вот прямо в эту минуту из меня получится приличный мемуарист. Позвони-ка лучше еще раз Мартову.
На кухонной стене висел второй телефонный аппарат. Зоя набрала номер, и теперь ей ответили.
