Капитан не узнал своей Наташи, она такой ясной, милой улыбкою встретила его, как давно не встречала.

— Ну что? Тебе лучше…

— Мне так хорошо, что не знаю, как благодарить профессора.

— Только будьте паинькой, Наташа, хорошенько закутайте голову, главное не застудить… Не ленитесь ходить, когда я буду здесь на сеансе… Надо вам еще раз пять помассажировать сонную артерию… Хорошо бы волосы постричь как можно короче. Неприятно только, если жандармский офицер или надзиратель подумает, что я за вами ухаживаю…

— Глубокоуважаемый профессор, в следующий раз я свидание Гроссмихелей возьму на свою личную ответственность, разрешу его в половине седьмого и даже надзирателя займу, отвлеку от коридора.

— Посмотрите мне в глаза! Мне кажется, и у вас болит голова…

— Пустяки… Чуть-чуть, должно быть, простудился…

— Дайте руку… Закройте глаза… Вам легче, вам хорошо… Вы питаете полное доверие ко всем моим словам и поступкам… Вы мне, как врачу и человеку, без раздумья отдаете всю свою волю.

Наташа тщательно закутывалась в шаль и не слышала слов профессора.

— Теперь проснитесь. Что вы чувствуете?

— Профессор, вы — чародей… Мне так хорошо, что я готов расцеловать вашу руку. Наташа! Наташа! Благодари профессора!

В тюрьме переполох.

Важнейший политический преступник, обличенный в организации целого ряда шпионских учреждений и не повешенный еще только потому, что прокуратура надеялась с помощью некоторых очных ставок добиться еще новых важных данных, словом, Фридрих Гроссмихель бежал из тюрьмы.

На его месте в его камере одиночного заключения оказалась экономка капитана Вырубова Наталия Иванова, переодетая в платье Гроссмихеля.

С несомненностью доказано, что капитан Вырубов участвовал в заговоре: он превышал власть, вопреки законам и традициям тюрьмы разрешал такому важному заключенному свидания в неуказанные часы и без жандарма.

Он вел продолжительные беседы с глазу на глаз с постоянным спутником жены заключенного Марии Гроссми-хель, причем за последние три дня в беседах этих принимала участие и Наталия Иванова.

С ведома капитана Вырубова Наталия Иванова и таинственный посетитель уединились в свободную камеру в том же коридоре, где находилась и камера одиночного заключения Гроссмихеля.

Надзирателя Акаемова капитан Вырубов удалял из коридора под тем или иным, часто неискусно придуманным предлогом, а в последние дни уводил его лично, беседуя с ним на служебные и неслужебные темы.

Все делалось для того, чтобы незаметно Фридрих Гросс-михель и Наталия Иванова обменялись костюмами.

Затем капитан сам вывел Гроссмихеля, переодетого в женское платье и закутанного с головой в пеструю шаль.

Служитель Петров, стоявший у входных дверей, собственными глазами видел, как бережно поддерживал капитан укутанную в шаль высокую женщину, словно она беременная. Перешагивая через порог, он сказал ей: «Смотри, не оступись. Это было бы ужасно в твоем положении». Петров знал, что капитан живет с высокой экономкой и не придал особого значения словам и поступкам этой пары.

Марию Гроссмихель и ее спутника, которого капитан почтительно величал профессором, выпускал тот же Петров, как всегда помогая им одеться.

Ничего подозрительного в поведении их Петров не усмотрел.

И барыня и профессор были спокойны, шли не торопясь и, как всегда, дали на чай полтинник.

Надзиратель Акаемов после ухода Марии Гроссмихель несколько раз заглядывал в дверной глазок.

Заключенный сидел спиной к двери и читал. Он сидел неподвижно, так что Акаемов подумал, не заснул ли после приятностей свидания его поднадзорный.

Надзиратель Синицын, сменивший на ночь Акаемова, тоже был уверен, что Гроссмихель спит над книгой и не беспокоил его часа два. Политическим заключенным он разрешал пользоваться электрическим освещением до часа, иногда до двух.

Около двух Синицын вошел в камеру предупредить, что электричество сейчас будет потушено, и обомлел, увидав вместо Гроссмихеля неизвестного юношу.

Высокий рост, мужской костюм и коротко остриженные волосы придавали Наталье Ивановой юношеский вид.

Синицын хорошо знал в лицо любовницу капитана Вырубова, но тут не сразу признал ее.

Юноша сидел в глубоком сне. Синицын пробовал его разбудить, но он спросонья городил несуразную чушь и снова впадал в беспамятство.

Испуганный Синицын бросился в кабинет дежурного по тюрьме. Дежурным был капитан Вырубов, но в кабинете его не оказалось.

Синицын позвонил по телефону к нему на квартиру, никто не подошел на звонок.

Предчувствуя недоброе, Синицын поднял тревогу. Ясно было, что капитан у себя дома: в кабинете у него свет. Парадная дверь оказалась так слабо прихлопнутой, что французский замок даже не заперся.

Капитана нашли в кабинете спящим на диване. На попытки его разбудить он отзывался несвязным мычанием и блаженной улыбкой.

Кое-как, наконец, его растолкали. Он казался каким-то деревянным, не дающим себе отчета, не понимающим, где он.

На дворе, на морозе сон немножко разогнало.

— В чем дело?

— Так что неблагополучно. Арестант Гроссмихель убег!

— Не может быть…

— Так точно.

— Чего же вы смотрели! Кто дежурный по тюрьме?

— Вы, вашбродь!

— Что ты врешь! Я был вчера!..

— Никак нет, ваше дежурство не кончилось…

Капитан глубоко зевнул.

— Ну, идем скорее!

В камере Гроссмихеля сон окончательно соскочил с капитана.

— Наташа, ты здесь!.. Что это за маскарад! Где Гроссмихель… Боже, какой ужас!

Наташа смотрела на него непонимающими глазами, этот взгляд не от мира сего испугал капитана.

— Наташа! Ты с ума сошла!.. Или я с ума схожу! Пустите, пустите меня!..

Капитан бросился по коридору с безумным криком: «Спасите! Спасите!»

В конце коридора остановился. Раздался выстрел.

И капитана не стало. Тайна бегства Гроссмихеля унесена в могилу.

Из тюрьмы по телефону дали знать, куда следует, и в ту же ночь квартира Гроссмихелей на Шпалерной была окружена полицией.

Марью Николаевну нашли в ее будуаре.

Она спала, не раздеваясь, на диване.

Только шубку на лисьем меху сбросила подле дивана на пол.

Видимо, она едва добралась до дивана, так ей хотелось спать, и даже не подложила под голову подушки.

Галоши остались на ногах.

Горничная объяснила, что сегодня барыня приехала домой около десяти часов вечера и была какая-то странная.

На вопрос девушки повторяла только:

— Ах, оставьте меня в покое! Я хочу спать!.. Спать, спать!..

За последние дни, по словам горничной, с барыней было неладно: она слишком много спала, мало говорила, иногда без причины плакала или смеялась. В 11 часов ночи ежедневно уезжала и возвращалась во втором. Детьми почти не интересовалась. Через день ездила на свидание с барином.

Разбудить барыню представлялось очень трудным делом. По телефону вызвали полицейского врача. Но и его ухищрения не помогали.

— Сон похож на летаргический или… гипнотический. Если искусственно прервать такой сон, можно сильно повредить спящей. Надо ждать, пока она сама не проснется…

— Ждать! Да ведь сейчас каждая секунда дорога! Несомненно, все нити преступления в ее руках! — воскликнул следователь. — А вы говорите, ждать!

— Если сейчас грубо разбудить, можно так повредить ее психику, что она все равно ничего не вспомнит, ничего не скажет… Она будет как сумасшедшая, если не сойдет на самом деле с ума!

— Я не могу ждать! Я должен идти по горячим следам… Будите! Я требую!..

Марья Николаевна странно улыбалась, что-то мычала, позевывала и снова засыпала, несмотря на все меры.

Даже не поморщилась, когда к носу ее поднесли флакон с нашатырным спиртом.

— Вот дурацкое положение! — горячился следователь.