— Ты что, сдурел, начальник? — закричал «капитан», вскакивая. — Пошел к чертовой матери! Мы тебе не обязаны и не будем подчиняться…

— Будешь! — ткнул его в бок стволом автомата Сапко. — Это дома — как хочешь, а в гостях — как велят!

На шум в кухню выглянула хозяйка, но увидев, что тут происходит, в страхе захлопнула дверь.

Из карманов «начальника штаба» Лобацеев достал парабеллум, две запасные обоймы и гранату «Ф-1». Под плащом у «капитана» в кирзовой кобуре был новенький «ТТ» с деревянными щечками, к ремню на никелированной цепочке прицеплен эсэсовский кинжал в черных ножнах.

— Больше ничего нет, — сказал Лобацеев, выкладывая на стол отобранное оружие.

— Ну, теперь будете говорить? — жестко спросил я, отодвинув оружие на дальний конец стола.

— Что говорить? Что комедии строишь? За все ответишь, начальничек, — визгливым голосом выкрикнул «капитан». «Начальник штаба» тяжело дышал, бессмысленно вращая глазами. Видать, парень был не очень храброго десятка.

— Кто вы такие?

— Тебе сказано, кто мы, — снова взвизгнул «капитан». — Справься по радио в штабе — узнаешь. А за самоуправство ответишь.

— Вас что, только с этим оружием выбросили? Где ваши автоматы?

— В лесу спрятали. Что мы, дураки — в село идти с автоматами? — огрызнулся он. Это было похоже на правду. У меня мелькнуло сомнение. Но зачем они врали о номерах парашютов?

— Да вы садитесь, — махнул я рукой и сам присел к столу.

Козлов сел, тяжело переводя дух.

Я взял в руки кинжал с черной пластмассовой рукояткой, вынул его из ножен. На отполированном обоюдоостром клинке выгравирован эсэсовский девиз «Вlut und Ehre» («Кровь и честь»).

— Эту штуку тоже получили перед выброской?

— Да где там, — дернул головой Козлов. — Три дня назад одного офицера кокнули.

— Офицера? Документы забрали?

— Нет, не успели. Взяли только кинжал и вот тот парабель.

— Где это было?

— В лесу на дороге к Горным Еленям. Фриц ехал на мотоцикле.

— Постой, постой, — прервал я его, — это возле развилки на село Проходы, да?

— Я не знаю, карты у нас нет, осталась у комиссара. Была там недалеко какая-то еще дорога в лес. Правда, Зубов? — обратился он за поддержкой к напарнику.

Тот ничего не ответил, очевидно, еще не мог прийти в себя от испуга.

— Ну, теперь ясно. Все точно, — весело сказал я, подвигаясь ближе к столу. — Наши ребята, наверно, сразу же после вас наткнулись на этого убитого фрица. Обыскали и документы забрали. Мотоцикл разбили…

«Капитан» с недовернем глянул на меня. Рот его раскрылся от удивления.

— Ты что, не веришь? — удивился я, сам внутренне весь напрягаясь, готовясь к решительному испытанию. — Вот он, документ вашего фрица! — достал я из кармана удостоверение Генриха Ашенбреннера, убитого три дня назад на шоссе возле Голице ребятами из группы Волкова. — Вот посмотрите. Узнаете?

Оба глянули на фото эсэсовца с длинным лошадиным лицом и замерли с выпученными глазами.

— Узнаете? — добивал я. — Его нельзя не узнать. Это же ваш хозяин, которому вы продались, иуды. Мы его захватили живым. Сегодня же ночью вы с ним встретитесь. Теперь будете говорить? — «Начальник штаба» упал головой на стол, зарыдал, плечи его дергались в судорожных конвульсиях. «Капитан» сидел с вытаращенными глазами, ловя раскрытым ртом воздух, как выброшенная на лед рыба.

Первым начал говорить «начальник штаба».

Оба они власовцы, бывшие уголовники. Принимали участие в подавлении народного восстания в Словакии. Несколько дней проходили подготовку в пардубицком гестапо. Штурмбанфюрер Ашенбреннер сумел их убедить, что операция по выявлению связей нашего отряда, для которой он придумал условное название «Прыжок», не представляет особой трудности и почти совершенно для них безопасна. Пять дней назад гестаповская машина доставила их ночью на пустынное шоссе Градец-Кралове — Голице и вернулась обратно.

Они полностью выполнили полученные инструкции. Ашенбреннер требовал, чтобы они дня три-четыре сидели безвылазно где-нибудь в чащобе. Гестаповец рассчитывал, что за это время они успеют немного «одичать» — обрастут бородой, одежда их пропитается запахом леса, дыма и сырой земли. Затем начнут появляться в селах и, выдавая себя за советских парашютистов, выявят людей, сочувственно относящихся к русским, а затем и тех, кто связан с нами.

Но жизнь рассудила иначе. Судьба этих предателей немногим отличалась от судьбы эсэсовцев Кюнце и Гилле, незадолго перед этим направленных по нашему следу.

Кажется, еще совсем недавно бушевали метели, выпадал мокрый, перемешанный с дождем снег. Но к концу марта уже лопались на деревьях набухшие почки, и на пригорках зеленела травка. Небо перестало быть холодным и серым, оно светлело с каждым днем, голубея от весеннего воздуха, наполненного светом.

Весна сорок пятого года была особенной. В природе пробуждалась жизнь, а в людях пробуждалась и крепла надежда на долгожданное освобождение, на близкую победу.

Враг еще был силен. Он помышлял о реванше, уповая то на «секретное оружие», то на раскол в лагере союзников. Но под мощными ударами советских войск он все дальше и дальше откатывался на запад.

Наша связная с Прагой Ольга Лошанова.

Чем ближе подходил фронт, тем труднее становилось удерживать подпольщиков и партизан от активных боевых действий. Новые условия выдвигали перед отрядом новые задачи. Если раньше мы сдерживали рост отряда, направляя большую часть бежавших из лагерей военнопленных в Словакию, если ограничивали действия партизан и подпольщиков в основном задачами разведки, то теперь все чаще и чаще стали прибегать к активным диверсиям.

Приближение фронта принесло нам и новые заботы. Штаб фронта все настойчивее требовал направить радиста Пичкаря в Прагу для сбора и передачи сведений непосредственно из чешской столицы.

Изредка мы получали сведения из Праги. В пражской полиции служили Вацлав Чижек — жених учительницы Марии Прохазковой. Приезжая к невесте в село Срубы, он всегда привозил для нас интересные материалы. Несколько раз по нашей просьбе ездила в Прагу Ольга Лошанова. Но сведения из Праги поступали не регулярно, от случая к случаю, порой уже потеряв свою ценность. Поэтому мы стремились найти возможность к легализации Пичкаря в Праге.

По эта новая задача была не из легких. Предстояло решить уравнение со многими неизвестными: где раздобыть необходимые для проживания в Праге документы, как найти подходящее для радиста жилье в городе, каким образом установить связь с пражским подпольем, получить от него нужные Центру сведения.

…После одной из своих поездок в Прагу Ольга Лошанова долго и обстоятельно рассказывала о своих друзьях в столице, давала характеристику каждому.

Мне хотелось как можно больше знать об этих людях, их связях и возможностях — авось кто-либо из них может помочь в разрешении вставшей перед нами проблемы.

Но, внимательно слушая Ольгу, задавая дополнительные вопросы, взвешивая все «за» и «против», я мысленно отбрасывал одну кандидатуру за другой. Все ее столичные приятели— это зеленая студенческая молодежь, оказавшаяся не у дел после закрытия немцами университета, сынки мелких предпринимателей и торговцев.

— Назад я ехала в поезде вместе с Аккерманом, — продолжала Ольга после минутного молчания. — Он каждую субботу приезжает из Праги в Замрск. По дороге разговорились. По-моему, он много знает и совсем не такой индифферентный, каким пытается казаться. Просто из осторожности любой серьезный вопрос старается парализовать шуткой. Разговора не получилось. Кроме нескольких невинных анекдотов, ничего путного от него не услышала. А ведь все время живет в Праге и к тому же журналист. — Ольга достала из сумочки маленькое круглое зеркальце и стала поправлять локоны светлых волос.

— А кто этот Аккерман? Он что, немец? — я не понял, для чего Ольга о нем рассказывает.