Из-за плеча лейтенанта Кюнт увидел лицо человека. Из груди комиссара полиции вырвался сдавленный возглас. Не целясь, почти в упор Кюнт выстрелил Гошке в спину. Лейтенант пошатнулся, выронил фонарик и повалился на мостовую.

Неизвестный шарахнулся от выстрела в сторону, ударился плечом о стену. Пистолет Кюнта уперся ему в грудь.

— Еще одно движение, и я уложу вас рядом с этим…

— Гольбах, вы?..

— Бегите за мной! Вы что, оглохли?!

Выдернув неизвестного из ниши, Кюнт потащил его за руку назад, к парку. «Мерседес» стоял на месте. Машина качнулась под тяжестью двух тел.

— Возьмите! — Кюнт сунул пистолет в руки соседа, включил зажигание и нажал на педали. Несколько темных фигур, выскочив из подъезда, бросились наперерез машине и расступились по сторонам. Взвыв шестицилиндровым мотором, «мерседес» рванул с места.

Машина помчалась вдоль Цейтунгштрассе. Вслед затрещали пистолетные выстрелы. Кюнт резко затормозил на перекрестке, крутанул баранку. Из-под колес веером брызнул водяной фонтан. «Мерседес» нырнул в боковую улицу, описал широкий полукруг около городской ратуши, вырвался на автостраду и черной тенью без огней помчался на запад.

По сторонам мелькали аккуратно подстриженные сосны. Свет фар встречных автомобилей, изредка попадавшихся на дороге, освещал кабину, Кюнта, сидевшего за рулем, и пассажира рядом, который так неожиданно оказался в машине. Стрелка спидометра замерла на цифре «90». Порой казалось, что «мерседес» слетит на поворотах в кювет. Сосед Кюнта нервно хватался за ручку дверцы, но комиссар полиции уверенно вел машину и, видно, неплохо знал трассу. Лишь проскочив железнодорожный переезд, Кюнт замедлил скорость и облегченно откинулся на спинку сиденья.

— Куда мы едем? — нарушил молчание пассажир. — Это что-то невероятное… Почему вы молчите, Гольбах?

— Шарфюрер, меня зовут Кюнт. Впрочем, вы правы, Кюнта уже нет… — Комиссар полиции смахнул рукавом капли пота, выступившие на высоком лбу, бросил быстрый взгляд на пассажира. — Спрячьте оружие, кажется, оно пока не потребуется нам.

Поколебавшись, тот сунул пистолет в карман Кюнта.

— Не бойтесь, — успокоил Кюнт. — От меня вам защищаться не придется. Вы имели возможность убедиться в том, что я, а не кто другой, стал этой ночью вашим ангелом-хранителем. Благодарите меня, шарфюрер.

— Я ничего не понимаю… Все произошло, как во сне. Откуда вы взялись, Гольбах, в ту минуту…

— …когда вас застукала полиция? Да, вам придется молить бога за меня. Скажите, с вами был еще один, его схватили?

— Кажется… Не знаю, наверное. Когда появилась полиция, я бросился с чердака по лестнице вниз. Успел забежать в квартиру на втором этаже, в которой мы сидели до ночи… В дверь начали ломиться. Пришлось с балкона прыгать в переулок. Но что все это значит, Гольбах?

— Минуту терпения. Сейчас все поймете. Значит, рюкзаки с ценностями остались на чердаке?

— Вы знаете и об этом? — пассажир оторопело смотрел на своего спасителя.

— Слушайте, милый мой! Неужели вы действительно думаете, что я спустился с неба в тот момент, когда вас прижал в угол лейтенант полиции? Мне было все известно. Я руководил операцией по задержанию бандитов, ограбивших ювелирный магазин. Собственно, к дому, где вы спрятали рюкзаки, я приехал только ради вас. Счастливый случай помог мне наконец напасть на ваш след через столько лет.

— Но как же вы узнали, что на Цейтунгштрассе должен был появиться именно я?

— Видите эту штучку? — Кюнт-Гольбах вынул из кармана зажигалку с зеленым перламутром. — Какая неосторожность! Оставлять после себя такие доказательства…

— Святой Иисус, вы узнали ее?

— Гм, не узнать собственную вещь! Я, как сегодня, помню тот июльский день сорок четвертого года на Украине, когда мы с вами, шарфюрер, мчались вот так, как теперь, в машине. Потом была короткая остановка, и один майор посулил вам офицерский чин за участие в довольно интересной операции. У майора было чудесное настроение, на радостях он расщедрился и угостил вас сигаретой, а я протянул вам эту перламутровую игрушку. Кажется, вы не успели прикурить. У меня неплохая память, не так ли? И все же в ту минуту произошли события, которые заставили меня забыть о своей зажигалке. Она так и осталась в вашей руке. Не думайте, шарфюрер, что я такой скряга. Я давно забыл о ней, но на зажигалке выцарапаны мои собственные инициалы — Карл Гольбах. Я заметил их сразу, как только увидел зажигалку в руках у лейтенанта Гошке — того самого, что остался лежать под стеной замка. Надо отдать ему должное, у него была цепкая хватка, и вам, шарфюрер, без меня пришлось бы туго. Вы теперь кое-что поняли?

— Значит, вы служили у них?

— Служил. Еще час назад я был комиссаром уголовной полиции города Гранау. Как видите, встреча с вами заставила меня добровольно отказаться от солидной должности. Теперь осталось выяснить, не напрасно ли я пошел на такую жертву и риск, спасая вас от тюрьмы за ограбление с убийством. Ведь кастетом стукнули сторожа вы, если не ошибаюсь? Или ваш напарник?

— Не имеет значения.

— Вы правы. Теперь это мелочь. Кстати, как у вас с документами? До Берлина осталось двадцать восемь километров. Скоро машину придется бросить. Но теперь не сорок шестой год. Межзональная граница усиленно контролируется, очень легко нарваться на патруль.

— Документы у меня есть.

— Это хорошо. Я кое-что приготовил для вас, но если ваши надежные, еще лучше. Как вас величать теперь, дорогой шарфюрер?

— Коленда. Тадеуш Коленда. Перемещенный из Кракова.

Кюнт-Гольбах переключил скорость. Начинался крутой подъем. Через несколько минут впереди на ночном небосклоне вспыхнули тысячи огней. Это был Берлин.

«Мерседес» на мгновение мигнул фарами, приближаясь к виадуку железнодорожного моста.

— Так вот, выясним главное, шарфюрер… простите, господин Коленда, — после короткой паузы продолжал Кюнт-Гольбах. — От вашего ответа зависит наше с вами будущее. Слышите? Говорите только правду! Я хочу знать, что случилось с бумагами инженера Крылача после того, как вы оставили мне записку в госпитале и исчезли с горизонта в сорок четвертом году.

Шарфюрер быстро ответил. Над машиной в это мгновение загрохотал пассажирский поезд. Кюнт-Гольбах, рискуя разбить «мерседес», повернул к спутнику побледневшее лицо, закричал:

— Что? Что вы сказали? Повторите, черт…

— Вы меня удивляете, капитан Вентрис. Слишком долго заставляете ждать себя. У меня не так много свободного времени, чтобы сидеть и размышлять, когда же наконец вы соизволите явиться.

— Извините, мистер Уррен, я несколько задержался.

— Да, у вас отвратительная привычка всегда опаздывать, капитан. Теперь слушайте меня внимательно. Я пригласил вас, чтобы потолковать кое о чем.

— Разрешите мне…

Уррен, не слушая, раздраженно махнул рукой, бросил в пепельницу погасшую сигару, схватил из ящика другую. У него нервно подергивалась щека. Широкие плечи спортсмена, подтянутая, собранная фигура придавали Уррену бодрый, моложавый вид, только лицо, слегка обрюзгшее, прорезанное глубокими морщинами, говорило о том, что ему уже перевалило за пятьдесят.

Напротив Уррена в низеньких креслах сидели двое. Мрачный молодой шатен в грубошерстном костюме цвета недоспелого лимона внимательно изучал свои холеные руки с подкрашенными ногтями. Другой, дородный военный с темной щеточкой жестких усов над припухшей розовой губой, натянуто улыбался. Выражением лица он напоминал школьника, который вызвал гнев учителя и, не зная еще своей вины, болезненно напрягает память, чтобы догадаться, в чем же дело.

На круглом столе стояла бутылка с крикливой этикеткой и три высокие рюмки. За широким окном из сплошного стекла мерцали, гасли, рассыпались и разгорались снова огни ночных неоновых реклам. Медленно падали снежинки. Зеленые, розовые, мертвенно-фиолетовые тени блуждали по потолку и стенам комнаты, слабо освещенной матовой лампой на высокой металлической подставке.