— Угу. Кров, любов, морков… — заворчал отец. — Ну это твое дело. Мальчик вырос. Ты лучше скажи, давно ли внука моего видел? А то у вас, Артемий Андреевич, все Париж. А есть, сын мой, и другие города. И люди. Когда был у Любы?

Отец редко интересовался делами бывшей и единственной жены Артема, которая уже больше десяти лет жила в Кембридже, где преподавала русскую литературу, а их общий и тоже единственный сын Антон учился там же в колледже. Но регулярно летом Андрей Андреевич требовал привезти внука хотя бы на месяц в Москву, где сам водил его по музеям, театрам и выставкам. Жил с ним на даче, где учил удить рыбу, ухаживать за пчелами, добывать мед, собирать грибы и даже строить дом.

Мальчишка очень любил эти летние вылазки и ждал их с нетерпением, чем вызывал заслуженную ревность бабушки и дедушки с материнской стороны. Отец Любы, отставной генерал армии, бывший всемогущий первый заместитель председателя КГБ СССР, не умел строить дома и добывать мед и имел сварливый нрав, поэтому Антошку тянуло к деду-дипломату. Этот дед трудился до сих пор в МИДе начальником управления и каждый день грозился уйти на пенсию, но все оттягивал и оттягивал этот приятный для многих подчиненных момент.

— Ну, так что? — напомнил о себе отец.

Артем смутился. Он действительно снова закрутился и не проведал сына.

— Я… месяц назад был. Пап, ну что ты давишь на больную мозоль. Ты же знаешь… — Артем начал сердиться, и отец, настоящий дипломат, почувствовав недовольство сына, сменил интонацию:

— Ну-ну. Не горячись. Ты знаешь, как мы любим и тебя, и Антошку, и Любочку. Родители волнуются. Это естественно. Вот родит тебе сынок внучку, тогда поймешь!

— Пап! Я еще сам могу нарожать себе родственников. Что ж ты меня в деды записываешь? — засмеялся Артем.

Отец ответил тоже легким смешком. Но тут же перешел на серьезный тон:

— Хорошо, хорошо, сынуля. Я вот что тебе звоню… Ты Юру Соломина помнишь?

— Конечно! — обрадовался Артем. — Он что, тебе позвонил?!

Они расстались с Юркой очень давно.

— Не совсем, — как-то печально произнес отец, — просто по службе пересеклись. Юра сейчас в Москве, и это не отпуск… впрочем, думаю, он сам тебе позвонит…

Артем, не веря тому, что слышит, покачал головой:

— В Москве… надо же!

Юра Соломин шел вверх на диво хорошо, как по рельсам… И то, что он после стольких лет в Лондоне вернулся-таки в Москву, означало одно: Юру повысили, и крепко!

«Позвонить самому?»

Артем вовсе не был уверен, что Юра не изменил своих приоритетов. Теперь знакомство с Павловыми могло для него, определенно достигшего нового, более высокого положения, оказаться в тягость.

— Да, папа, — признал он, что отец в очередной раз прав, — лучше, если Юра позвонит сам.

Соломин уходил из кабинета далеко за полночь — последним и весьма подавленным: дело, обещавшее быстрые дивиденды, провалилось… и с треском. Профессор столичного лондонского университета Дэвид Кудрофф оказался достаточно умен, чтобы не брать с собой никаких бумаг вообще. Надо полагать, сейчас и договор, и иные, возможно, противозаконно вывозимые документы идут себе с консульской почтой — безо всякой опаски…

— Козлы…

Ясное дело, что Кудрофф, едва его начали шмонать, тут же наябедничал в британское консульство, те сообщили о своих претензиях в МИД, мидовцы, а точнее, Андрей Андреевич Павлов с помощниками, первым делом убедились, что Соломин ничьим разрешением не заручился и действует на собственный страх и риск…

— Блин… — почесал голову Соломин. — Ну, я попал…

Разнос, который он получил, был абсолютно заработанным и совершенно ураганным по интенсивности. Так плотно его не укатывали в грунт уже давно. И все-таки Соломин понимал, что в чем-то главном он прав! На его правоту указывали, в частности, предпринятые профессором меры предосторожности. Опытный разведчик наверняка взял бы договор с собой — специально, дабы продемонстрировать легальность своих поступков, но Кудрофф чувствовал себя виновным и боялся… слишком боялся.

Соломин закрыл кабинет на ключ и двинулся вниз по лестнице. Теперь ему предстояла тяжелая, кропотливая работа по выявлению контактов всех попавших в поле зрения лиц, и в центре стоял Алек Савельевич Кантарович.

Соломин улыбнулся и прокашлялся. Он вовсе не разделял подозрений Черкасова в адрес этого молодого человека. Однако вокруг Алека определенно что-то происходило, и эти его контакты с заграницей, в частности со Штатами, откуда столь неожиданно для всех он вернулся, наводили на мысли.

«Что ж, прослушку мы поставили, теперь будем ждать…»

Опытный разведчик, полковник Соломин имел основания полагать, что под видом безобидного туриста, или студента по обмену, или вообще какого-либо экзотического персонажа типа индийского гуру Москву однажды посетит и настоящий курьер. Человек, призванный к одному: вывезти секретные разработки Института киберфизики. И первым, на кого он выйдет, будет Алек Кантарович.

Это был сон из детства, еще с тех времен, когда отец пытался объяснить, почему он так и не вернулся в Москву. Догоняющий их большой черный пес пытался схватить Соню за руку, но она не отпускала руки отца, а он все бежал вперед и вперед к спасительному свету в конце подземного перехода. Но на этот раз проклятый волкодав изловчился и впился в ее запястье. Она вскрикнула, и тотчас в глаза ударил свет. Яркий, закрывающий и поглощающий все сущее. Глазам было нестерпимо больно смотреть на это божественной силы свечение. Она поморщилась и попыталась открыть глаза, но свет был слишком ярок.

Тогда она решила обмануть его и прикрыла глаза ладошкой, как делают маленькие дети, которым запрещают смотреть на солнце, чтобы не ослепнуть, а им очень хочется. Ты закрываешь глаза ладошкой и делаешь маленькую-маленькую дырочку меж пальцев. И через эту щелку можешь увидеть солнце — большое, яркое и теплое. И когда это удается, ты чувствуешь себя волшебником, обманувшим само солнце.

Почти проснувшаяся Соня потянулась и вдруг почувствовала, что пес по-прежнему держит ее левую руку в своей страшной зубастой пасти. Она потянула руку, но та не поддавалась. Было больно. Вся еще во власти иллюзий Морфея, боясь посмотреть налево, она прищурилась как ребенок, чтобы страх не набросился сразу и его можно было побороть, и медленно приоткрыла глаза.

Пес действительно захватил ее руку, и та сильно горела и распухла. Но этим страшным, черным и зубастым псом оказалась чугунная батарея старой арбатской квартиры. Рука не хотела вылезать из межбатарейного плена.

— О нет…

Соня потянулась к предусмотрительно врезанному вентилю и, завернув его до отказа, немедленно уменьшила подачу горячей воды. Расслабив руку, резко дернула ее, охнула и признала поражение. Чугунные зубища-секции батареи не выпускали.

— И что теперь делать?

Можно было, конечно, дождаться конца отопительного сезона, когда придут сантехники, снимут батарею и отвезут их вдвоем в клинику.

«Позвонить в службу 911?»

Что-то подсказывало Софье, что такой службы в Москве попросту нет.

Она огляделась, оценила свое положение в чужой квартире и застонала. До зеркала не достать, до одежды не дотянуться, а значит, и в порядок себя не привести. Но рано или поздно хозяин квартиры придет, и что он увидит?

— М-да…

Соня мысленно перебрала в памяти все, что произошло накануне. Долгий перелет через Цюрих из Майами в Москву. Ожидание и неизвестность на аэровокзале. Встреча с молодым, приятным, но слишком уж активным мужчиной. Он подхватил ее вещи, сначала чуть окончательно не раздавив, привез в какую-то квартиру, где-то в центре Москвы. Как же его звали?

Соня тряхнула головой; она почему-то совершенно упустила его имя. Кажется, Артур? Или Антон? Или Андрей? Нет-нет, как-то Ар… Арт… ах да! Точно, Артем!

Она улыбнулась. В Америке это имя ей не встречалось, но именно так звали мальчика из далекого московского детства, который ходил с ней в одну группу детского сада и даже подарил стеклянные шарики. Этот Артем ничего не подарил, а оставил одну в пустой квартире. Правда, прежде напоил вкусным чаем с пирожными. Да, они заезжали за пирожными, кажется, в «Прагу». Красивый такой дом в классическом стиле. Он принес целую коробку. И Соня незаметно съела почти все.